Мартовское утро врывалось в тесную кухню через единственное окно, выходящее во двор-колодец, где между серыми стенами панельных домов едва умещался скупой солнечный свет. Аня стояла у плиты, помешивая в кастрюле гречневую кашу, которая булькала и пыхтела, словно недовольная тем, что её потревожили так рано.
Запах гречки смешивался с ароматом свежезаваренного чая и едва уловимым амбре валерьянки, которым всегда пахла одежда свекрови. Валентина Петровна сидела за столом, накрытым клеёнкой с выцветшими розочками, и пила чай из своей любимой чашки — той самой, с золотой каёмочкой, которую покойный муж подарил ей на первую годовщину свадьбы.
Женщина держала чашку двумя руками, словно грелась о её тепло, хотя в квартире было достаточно натоплено. Её внимательные серые глаза следили за каждым движением невестки, подмечая малейшие недочёты в утренней суете.
— Аня, дорогая, — начала Валентина Петровна тоном, в котором сахарная сладость едва скрывала яд, — ты не могла бы чуть потише греметь посудой? У меня с утра голова раскалывается. Наверное, давление опять скачет.
Аня аккуратно поставила кастрюлю на стол и обернулась к свекрови. Два года замужества научили её читать между строк материнской заботы о здоровье. Валентина Петровна никогда не жаловалась на давление просто так — это всегда было прелюдией к очередному выговору или обвинению.
— Конечно, Валентина Петровна, — тихо ответила Аня, наливая кашу в тарелки. — Хотите, принесу вам таблетки?
— Не нужно, милая. Лекарство — это не выход. Нужно просто меньше нервничать. — Валентина Петровна помолчала и добавила: — А нервничаю я, знаешь, отчего?
Свекровь сделала театральную паузу, отхлебнув чая:
— Вчера весь вечер искала свою голубую кофточку. Ту самую, которую Максим подарил мне на день рождения. Нигде не могу найти.
Аня почувствовала, как внутри всё сжалось. Она прекрасно помнила эту кофточку — дешёвую синтетическую блузку, которую Максим купил в спешке в ближайшем магазине, потому что забыл о материнском дне рождения.
Валентина Петровна носила её как реликвию, постоянно напоминая всем о том, какой заботливый у неё сын.
— Может быть, она в стирке? — осторожно предположила Аня.
— В стирке? — брови Валентины Петровны удивлённо поползли вверх. — А кто же её туда отправил без моего разрешения? Я эту кофточку берегу как зеницу ока. Она для меня дороже всех нарядов на свете, потому что это подарок от любимого сына.
В прихожей послышался звук поворачивающейся ручки. И через мгновение на пороге кухни появился Максим — высокий, слегка сутулящийся мужчина с мягкими чертами лица и усталыми карими глазами. Его тёмные волосы были взъерошены, а на щеке остался розовый след от подушки.
Он зевнул, потянулся и окинул взглядом семейную сцену.
— Доброе утро, мои дорогие, — сказал Максим, подходя к жене и целуя её в щёку.
Аня почувствовала знакомый запах его одеколона.
— Что у нас на завтрак?
— Гречка с молоком и чай, — ответила Аня, ставя перед мужем тарелку. — Свежий хлеб закончился, но есть вчерашний.
— Максим, сынок, — вмешалась Валентина Петровна, и в её голосе появились знакомые жалобные нотки. — А ты не видел мою голубую кофточку? Ту, что ты мне подарил. Вчера весь день искала, так и не нашла.
Максим поморщился, пытаясь вспомнить. Он садился за стол медленно, словно каждое утро требовало от него дополнительных усилий для того, чтобы настроиться на предстоящий день.
— Не помню, мам. А где ты её в последний раз видела?
— В шкафу висела. На своём месте. А сегодня утром смотрю — нет её, — Валентина Петровна многозначительно взглянула на невестку. — Может быть, кто-то решил навести порядок в моих вещах без спроса...
Аня почувствовала, как заливает лицо. Этот намёк был слишком прозрачным, чтобы его не понять.
— Валентина Петровна, я никогда не трогаю ваши вещи без разрешения, — сказала она, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
— Конечно, конечно, дорогая. Я и не говорю, что ты специально. Может быть, просто по рассеянности. Случается же такое, — свекровь улыбнулась той самой улыбкой, которая никогда не касалась глаз. — Хотя странно всё-таки... Кофточка сама по себе не могла исчезнуть.
Максим жевал кашу, изредка поднимая глаза то на мать, то на жену. Эти утренние перепалки стали привычной частью его жизни, как чистка зубов или поездка на работу. Он давно перестал вникать в их суть, воспринимая женские разговоры как фоновый шум, который нужно просто перетерпеть.
— Мам, может быть, она в стиральной машине? Или ты её куда-то убрала и забыла? — предположил он, не отрываясь от завтрака.
— Максим! — возмутилась Валентина Петровна. — Я что, по-твоему, старческим склерозом страдаю? Прекрасно помню, где что лежит. Эта кофточка дорога мне как память. Я бы никогда не забыла, куда её убрала.
Аня встала из-за стола и принялась убирать посуду. Движения её были резкими, выдавая внутреннее напряжение. Тарелки звякали друг о друга чуть громче обычного.
— Осторожнее с посудой, Анечка, — заметила свекровь. — Этот сервиз достался мне от покойной свекрови. Семейная реликвия. Было бы жаль, если бы что-то разбилось.
— Я аккуратно, — процедила Аня сквозь зубы.
Максим допил чай и встал из-за стола. Время поджимало, нужно было успеть на работу. Он надел пиджак, поправил галстук перед зеркалом в прихожей и обернулся к женщинам.
— Ладно, я побежал. Вечером разберёмся с кофточкой. Наверняка найдётся.
Он поцеловал мать в щёку, потом жену. Аня проводила его взглядом до двери, завидуя его возможности покинуть поле боя. Как только за Максимом закрылась дверь, атмосфера в квартире изменилась. Валентина Петровна отставила чашку и пристально посмотрела на невестку.
— Аня, присядь - ка! Поговорим по душам!
Аня неохотно села напротив свекрови. В кухне стало тише, только старые часы на стене отсчитывали секунды своим размеренным тиканьем.
— Видишь ли, дорогая моя, — начала Валентина Петровна, и в её голосе появилась та самая интонация, которую Аня боялась больше всего. — Я живу на этом свете уже шестьдесят семь лет. Повидала всякого. И людей научилась различать. Есть такие, которые приходят в семью и стараются всё под себя перестроить...
Старые традиции разрушить, устои поменять…
— О чём вы говорите, Валентина Петровна?
Аня почувствовала, как сердце начинает биться чаще.
– А говорю я о том, что в нашем доме исчезают вещи. Сначала кофточка, завтра ещё что-то пропадёт. А потом, глядишь, и сама я стану лишней в собственной квартире.
Глаза свекрови сузились.
– Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Хочешь остаться с Максимом наедине, без лишних глаз?
Аня почувствовала, как земля уходит из-под ног. За два года она привыкла к колкостям свекрови, но такого откровенного обвинения ещё не было.
– Валентина Петровна, вы не правы. Я никогда не хотела…
– Не хотела? – перебила её свекровь. – А что же тогда хотела? Может быть, расскажешь, зачем вчера весь вечер шептались с Максимом в спальне? Думаешь, я не слышала?
– Мы просто обсуждали планы на выходные… – растерянно ответила Аня.
– Планы? – Валентина Петровна встала и подошла к окну. – Какие могут быть планы у молодой семьи, если в доме живёт больная женщина? Или ты считаешь, что я должна сидеть дома, пока вы развлекаетесь?
Аня поняла, что попала в ловушку. Любой её ответ будет неправильным. Если скажет, что планировали провести время вместе, то получит обвинение в эгоизме. Если предложит взять свекровь с собой – услышит, что она лицемер.
– Мы никуда особенно не собирались, – осторожно сказала она. – Просто хотели дома побыть.
– Дома? – в голосе Валентины Петровны появилась язвительная нотка. – А кто тебе сказал, что это твой дом? Максим здесь родился и вырос. Это его дом.
– А ты здесь… – свекровь выдержала паузу. – Гостья. Пока что гостья.
Слова падали как камни, оставляя болезненные синяки на душе. Аня знала, что не должна принимать это близко к сердцу, что свекровь специально пытается её задеть. Но знание не делало слова менее болезненными.
В этот момент Валентина Петровна резко обернулась от окна.
– А, впрочем, может быть, ты и права. Может быть, мне пора уступить место молодым… – Она приложила руку к сердцу. – Чувствую, сердце шалит. Наверное, от нервов. Столько лет одна тянула, воспитывала сына, а теперь…
Аня вздохнула. Она знала этот приём – Валентина Петровна всегда переходила на жалость к себе, когда чувствовала, что прямая агрессия не работает.
– Валентина Петровна, никто не хочет, чтобы вы куда-то уходили.
– Это ваш дом.
– Мой? – Свекровь горько усмехнулась. – Раньше был мой.
– А теперь?
– Теперь я здесь лишняя. Вижу, как ты на меня смотришь. Как будто я препятствие для вашего счастья.
– Это неправда, – тихо возразила Аня.
– Неправда? Тогда скажи мне честно: ты довольна тем, что мы живём вместе? Тебе нравится, что твоя свекровь всегда рядом? – Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и острый.
Аня понимала, что это ловушка. Честный ответ разрушит и без того хрупкие отношения. Ложь будет ещё хуже.
– Я стараюсь привыкнуть, – наконец сказала она.
– Привыкнуть? – Валентина Петровна всплеснула руками. – Вот оно, истинное лицо. Я для тебя неудобство, к которому нужно привыкать. А знаешь что, дорогая? Не привыкнешь. Потому что я не собираюсь меняться ради твоего удобства. Это мой дом, мой сын, и я имею право жить так, как считаю нужным.
Аня встала из-за стола. Продолжать этот разговор было бессмысленно. Она направилась в ванную, надеясь найти там хотя бы временное убежище.
– Аня! – окликнула её свекровь. – Мы ещё не закончили разговор.
– Мне нужно собираться на работу, – ответила Аня, не оборачиваясь.
– Работа, работа, – проворчала Валентина Петровна. – Всё у вас, молодых, только работа на уме. А о доме кто думать будет? О семье?
Аня закрылась в ванной и оперлась спиной о дверь. В зеркале на неё смотрело бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Вот такой она стала за два года замужества – уставшей, затравленной, постоянно готовой к обороне.
Она умылась холодной водой, стараясь привести себя в порядок. Нужно было идти на работу, к людям, притворяться, что всё в порядке. Дизайнер интерьеров не может себе позволить выглядеть несчастной: клиенты должны верить, что она способна сделать их дома красивыми и уютными.
Когда Аня вышла из ванной, Валентина Петровна уже сидела в гостиной перед телевизором.