— Нет, ты только посмотри на них! — голос Варвары Егоровны, подобно ледяному ветру, ворвался в тёплую атмосферу воскресного обеда. — Буженину они едят! Мраморную! А родной матери на лекарства денег нет! Стыда у вас нет, ироды!
Алина замерла с ножом в руке, так и не донеся до тарелки Насти очередной аппетитный, сочащийся ароматным соком ломтик мяса. Артём, её муж, поперхнулся и закашлялся, его лицо моментально пошло красными пятнами. Девятилетняя Настя испуганно вжала голову в плечи, её большие голубые глаза наполнились слезами. Воскресный день, который обещал быть таким уютным и счастливым, трещал по швам.
— Мама, перестань, пожалуйста, — выдавил наконец Артём, отодвигая свою тарелку. — Мы же договаривались…
— Договаривались? — взвизгнула свекровь, и её пухлые, обычно румяные щёки, стали багровыми. Она стояла в дверях их кухни, незваная, как всегда, сгорбленная в позе вселенской страдалицы, но с глазами, мечущими молнии. — Это вы договаривались, а меня на порог смерти поставили! У меня давление скачет, сердце из груди выпрыгивает, а вы тут деликатесами объедаетесь! Я сегодня в аптеку зашла, цены видела? Мне на мои таблетки теперь до пенсии не хватит! А вы… буженина!
Варвара Егоровна картинно прижала руку к сердцу, закатила глаза и тяжело опустилась на ближайший стул, который жалобно скрипнул под её грузным телом. Алина медленно положила нож и вилку. Спокойствие. Главное — спокойствие. Она сделала глубокий вдох, стараясь сосчитать до десяти, но сбилась уже на третьей цифре.
— Варвара Егоровна, здравствуйте, — ровным, почти безжизненным голосом произнесла она. — Вы бы хоть поздоровались для приличия. И разулись бы. Мы только полы помыли.
Свекровь метнула на неё испепеляющий взгляд. — Умная какая! Мне плохо, а она мне про полы! Лучше бы спросила, как я до вас вообще доехала, старая, больная женщина!
Алина знала этот спектакль наизусть. За десять лет брака с Артёмом она выучила все роли, все реплики и все мизансцены в этом театре одного актёра. Варвара Егоровна была виртуозом манипуляции, способной вызвать чувство вины даже у камня. Артём, её любимый сын, был её самой преданной и самой уязвимой аудиторией. Он всегда мучился, разрываясь между матерью и женой, и чаще всего выбирал путь наименьшего сопротивления — уступал матери. Но сегодня что-то внутри Алины щёлкнуло. Возможно, это был испуганный взгляд её дочери, или усталость от бесконечных поборов, или просто этот восхитительный аромат запечённого мяса, на приготовление которого она потратила всё утро, создавая островок семейного счастья, который сейчас безжалостно растаптывали грязными сапогами.
— Мама, ну что ты опять начинаешь? — Артём поднялся, подошёл к матери и неловко погладил её по плечу. — Мы же тебе на прошлой неделе деньги давали. И на позапрошлой.
— Давали! — фыркнула Варвара Егоровна, стряхивая его руку. — Что вы мне давали? Копейки! На коммуналку и хлеб! А мне лечение нужно! Серьёзное! Мне врач прописал новые импортные таблетки, а они стоят как крыло от самолёта! И ещё уколы для суставов! И мази! А Лёнечке моему помочь надо…
При упоминании Лёнечки, младшего брата Артёма, Алина почувствовала, как внутри неё закипает уже не просто раздражение, а настоящая ярость. Леонид, сорокалетний оболтус, который всю жизнь сидел на шее сначала у родителей, а теперь и у матери с братом, был вечным «подающим надежды» бизнесменом. Его «проекты» — то разведение шиншилл в городской квартире, то торговля «уникальными» китайскими чаями, то создание «инновационного» приложения для знакомств — лопались один за другим, оставляя за собой только долги, которые потом гасила вся семья.
— А что случилось у Леонида на этот раз? — ледяным тоном поинтересовалась Алина, вставая из-за стола. Она подошла к Насте, обняла её за плечи и тихо шепнула: — Зайка, иди к себе в комнату, поиграй. Мы с бабушкой и папой сейчас поговорим.
Девочка, благодарно кивнув, шмыгнула в коридор. Оставшись втроём, Алина повернулась к свекрови. Взгляд её был прямым и жёстким.
— Так что там у Лёни? Опять шиншиллы не размножаются? Или инвесторы сбежали?
Варвара Егоровна насупилась. Она не любила, когда Алина говорила о Леониде таким тоном. — Не твоё дело! У него серьёзные проблемы! Ему нужно срочно закрыть кредит, иначе… иначе будут большие неприятности! Он же мой сын! Я не могу его бросить в беде!
— Он и ваш сын, и Артём ваш сын, — отчеканила Алина. — Только почему-то проблемы одного сына должен решать другой. Артём работает на двух работах, чтобы мы могли себе позволить эту, как вы выразились, «буженину» раз в месяц. Чтобы Настя ходила в хорошую школу и на кружки. Чтобы у нас была еда в холодильнике и оплаченные счета. Мы не печатаем деньги, Варвара Егоровна.
— Да что ты мне рассказываешь! — снова завелась свекровь. — Я своего сына лучше знаю! Он добрый, он бы матери последнее отдал! Это всё ты! Ты его против меня настраиваешь! Вертихвостка городская! Прибрала парня к рукам, а теперь из него все соки выжимаешь! А на мать родную ему наплевать!
— Алина, прекрати, — вмешался Артём, его голос дрожал. — Маме и правда плохо.
— Ей плохо, потому что она снова пришла требовать денег на очередную авантюру Лёни! — не выдержала Алина. Она подошла к серванту, достала блокнот и ручку и швырнула их на стол перед свекровью. — Давайте посчитаем. Просто ради интереса. Сколько мы вам дали за последние полгода?
Варвара Егоровна опешила от такой наглости. — Что… что ты задумала?
— Ничего. Просто считать. В январе, десятого числа, Артём перевёл вам пятнадцать тысяч. Якобы на замену труб. Двадцать пятого января — ещё десять, потому что у вас «сломался холодильник», хотя он у вас новый. В феврале…
Алина начала перечислять даты и суммы. Она, будучи человеком педантичным, записывала все крупные траты, особенно те, что уходили из семейного бюджета в «чёрную дыру» под названием «помощь маме». Артём слушал, и его лицо становилось всё более хмурым. Варвара Егоровна сначала пыталась спорить, кричать, что всё это ложь, но против точных дат и сумм, которые Алина подкрепляла выписками из банковского приложения в телефоне, спорить было трудно.
За полгода набежала сумма, сравнимая со стоимостью подержанного автомобиля. Сумма, на которую можно было бы съездить в хороший отпуск всей семьёй. Сумма, которая могла бы стать первым взносом на ипотеку для расширения их маленькой двушки.
— Сто семьдесят пять тысяч рублей, — подытожила Алина, захлопнув блокнот. — Это не считая продуктов, которые мы вам привозим каждую неделю, и оплаты вашей коммуналки, которую мы тоже взяли на себя, потому что вам «тяжело». Скажите, Варвара Егоровна, какие импортные лекарства столько стоят? Или, может, это стоимость нового бизнес-плана Леонида по разведению страусов на балконе?
Свекровь молчала, тяжело дыша. Аргументы у неё закончились, и она перешла к последнему, самому сильному оружию в своём арсенале — слезам.
— Неблагодарные! — завыла она, и крупные, как горох, слёзы покатились по её щекам. — Я на вас всю жизнь положила! Ночей не спала, куска не доедала! Артёмушку на ноги поставила, вырастила, выучила! А ты, — она ткнула пальцем в Алину, — пришла на всё готовенькое и ещё меня, старуху, в каждой копейке попрекаешь! Да если бы не я, где бы вы сейчас были?
Артём не выдержал. — Мама, хватит! Алина права. Мы помогаем тебе, как можем, и даже больше. Но Лёня… он взрослый мужик. У него своя семья, жена Тамара. Почему они не работают? Почему мы должны содержать их всех?
— Темочка, сынок, да как ты можешь! — всхлипнула Варвара Егоровна, ухватившись за спасительную ниточку. — Тамарочка же у нас слабенькая, болезненная. А Лёнечка… он творческий человек, ранимый! Ему нельзя на завод, он там зачахнет! Он ищет себя!
— В сорок лет? — горько усмехнулась Алина. — Знаете, Варвара Егоровна, я тоже человек творческий. Я кондитер. Я создаю красоту. Но я встаю в пять утра, чтобы к открытию кофейни, где я работаю, были свежие торты и пирожные. Я стою на ногах по десять часов в день. А потом прихожу домой и стою у плиты здесь, чтобы приготовить ужин для своей семьи. И вот эту буженину, — она кивнула на остывающее мясо, — я готовила не для того, чтобы выслушивать упрёки. Я готовила её для своего мужа и своей дочери, потому что они это заслужили. Потому что мой муж вкалывает, а моя дочь — отличница.
Она сделала паузу, переводя дух. — Так вот. Моё предложение. Мы, как и раньше, будем оплачивать ваши счета и покупать вам необходимые продукты. Раз в месяц мы будем давать вам фиксированную сумму на лекарства и личные расходы. «Вот, — она написала на листке цифру, — десять тысяч рублей». Это сверх всего остального. И ни копейкой больше. Все просьбы о помощи Леониду будут игнорироваться. Если он хочет денег, пусть найдёт работу. Любую. Дворником, грузчиком, курьером. Это не стыдно. Стыдно сидеть на шее у брата и престарелой матери.
Варвара Егоровна смотрела на невестку так, будто та предложила ей выпить яду. — Десять тысяч? Да ты… ты смеёшься надо мной?
— Я абсолютно серьёзна. Это наше общее с Артёмом решение. — Алина посмотрела на мужа. В её взгляде была не мольба, а требование. Требование выбрать наконец, чью сторону он занимает.
Артём сглотнул. Он посмотрел на заплаканное, искажённое гневом лицо матери, а потом на свою жену — сильную, уставшую, но решительную. Он увидел за её спиной их дочь, которая наверняка сейчас сидит в своей комнате и всё слышит. Он вспомнил, как Алина радовалась, когда он получил повышение, не потому что у них будет больше денег, а потому что он сможет чуть меньше работать и больше времени проводить с семьёй. Он вспомнил, как они вместе мечтали о поездке к морю, откладывая каждую тысячу. И как эти тысячи потом утекали сквозь пальцы на бесконечные «нужды» матери, которые на поверку оказывались нуждами его непутёвого брата.
— Да, мама, — твёрдо сказал он, и Алина с удивлением и облегчением увидела, как распрямились его плечи. — Это наше общее решение. Мы тебя любим и будем заботиться о тебе. Но содержать Лёню и его семью мы больше не будем. Хватит.
Это был удар под дых. Варвара Егоровна не ожидала бунта от своего мягкотелого, податливого старшего сына. Она смотрела на него несколько секунд, не веря своим ушам. Затем её лицо приобрело выражение трагической оскорблённости.
— Понятно, — процедила она, поднимаясь со стула. — Всё с вами понятно. Обработала она тебя, сынок. Околдовала. Ну что ж. Живите. Объедайтесь своей бужениной. А мать пусть помирает под забором. Только на похороны мои не приходите! Не нужны мне ваши крокодиловы слёзы!
Она развернулась и, не попрощавшись, громко топая своими не разутыми сапогами по чистому полу, вылетела из квартиры, с силой хлопнув дверью так, что в серванте звякнула посуда.
В наступившей тишине было слышно, как тикают часы на стене. Артём стоял посреди кухни, растерянный и опустошённый. Алина подошла к нему и молча взяла его за руку.
— Ты всё правильно сделал, — тихо сказала она. — Я… я чувствую себя ужасно, — прошептал он. — Она же моя мать. — Да. Но ты ещё и мой муж. И отец Насти. Наша семья должна быть на первом месте. Мы не можем тащить на себе всю жизнь твоего брата. Это не помощь, это медвежья услуга. Человек никогда не научится ходить, если его всё время носить на руках.
Он посмотрел на неё, и в его глазах была благодарность. — Ты права. Как всегда. Прости, что я так долго не мог этого понять. — Ничего, — Алина улыбнулась, хотя уголки её губ дрожали. — Лучше поздно, чем никогда. Пойдём, позовём Настю. Обед стынет.
Они поели в молчании. Буженина, которая ещё час назад казалась верхом кулинарного искусства, теперь имела привкус горечи и скандала. Но вместе с этим в воздухе появилось что-то новое — ощущение освобождения. Будто из комнаты, где было душно и тесно, наконец-то вынесли громоздкий старый шкаф, и сразу стало легче дышать.
Вечером, когда Настя уже спала, Артём подошёл к Алине, которая сидела с книгой на диване, но не читала, а просто смотрела в одну точку.
— Ты думаешь о ней? — спросил он. — Да, — кивнула она. — Переживаю. Вдруг ей и правда плохо станет? — Не станет, — вздохнул Артём. — У неё давление поднимается строго по расписанию: перед тем, как нужно попросить денег. Знаешь, я сегодня, когда ты всё это говорила… я вспомнил одну вещь. Очень странную.
— Какую? — Когда мне было лет семнадцать, бабушка, мамина мама, сильно болела. Она жила отдельно, в своей квартире. Мама тогда часто говорила, что еле сводит концы с концами, что все деньги уходят на лекарства для бабушки. Я подрабатывал после школы, отдавал ей почти всё. А потом бабушка умерла. И мама сказала, что квартира отошла государству, потому что была неприватизированная или что-то в этом роде. Я тогда не вникал. А сейчас подумал… странно это. Бабушка была очень хозяйственная, она бы не оставила такой важный вопрос без внимания.
Алина отложила книгу. — А что, если квартира не отошла государству? — Не знаю. Это было так давно. Двадцать лет прошло. Мама потом продала нашу старую трёшку, где мы с Лёней выросли, купила себе эту однушку на окраине, а нам с братом разделила оставшиеся деньги. Мне как раз хватило на первый взнос за нашу квартиру, а Лёня свои спустил за пару месяцев на очередной «гениальный проект».
— То есть, она говорила, что еле сводит концы с концами, а потом у неё появились деньги с продажи квартиры? — Ну да. Она говорила, что это всё, что у неё осталось. И что она всё разделила по-честному.
Они помолчали. В голове у Алины, привыкшей к логике и точности, что-то не сходилось. Какая-то деталь в этом рассказе казалась фальшивой.
— Послушай, — сказала она медленно, — а у тебя остались какие-нибудь старые документы? Может, свидетельство о рождении, где указан адрес, где вы жили? Или какие-то бабушкины бумаги? — Вряд ли. Мама всё забирала. У меня только паспорт и военный билет. Но… у меня есть тётя Зоя. Мамина двоюродная сестра. Они не очень ладят, но иногда созваниваются. Она живёт в другом городе, но она всё про нашу семью знает. Она очень дотошная. Может, она что-то помнит?
— Позвони ей, — решительно сказала Алина. — Прямо сейчас. Просто спроси, как дела. И невзначай заведи разговор о прошлом, о бабушке, о той квартире. Скажи, что ностальгия замучила.
Артём колебался. Он не любил беспокоить родственников, тем более по таким щекотливым вопросам. Но взгляд Алины был настойчивым. Он взял телефон и, найдя в записной книжке номер, нажал на вызов.
Тётя Зоя, бодрая и словоохотливая пенсионерка, обрадовалась звонку. Она долго расспрашивала про Алину, про Настю, про работу. Артём терпеливо отвечал, а потом, как бы между прочим, сказал: — Тёть Зой, а я тут на днях вспоминал детство… Нашу старую квартиру на Лесной. И бабушку Аню вспомнил. А ты не помнишь, что стало с её квартирой после… ну, после всего? Мама говорила, что она отошла государству.
На том конце провода на несколько секунд повисла тишина. — Государству? — удивлённо переспросила тётя Зоя. — Странно… Варька мне совсем другое говорила. — А что она говорила? — сердце Артёма забилось чаще. Алина, сидевшая рядом, подалась вперёд, ловя каждое слово. — Да говорила, что продала она её. Сразу после смерти бабы Ани. Сказала, что деньги нужны были срочно, вам с Лёнькой на ноги подниматься. Ещё жаловалась, что дёшево отдала, чуть ли не за бесценок. А что, не продавала разве?
Артём почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Продавала… — растерянно пробормотал он. — Да, наверное, продавала. Я просто запамятовал. Спасибо, тёть Зой, что напомнила.
Он быстро свернул разговор и положил трубку. Лицо у него было белым, как полотно.
— Она сказала, что мама продала бабушкину квартиру, — медленно произнёс он, глядя на Алину широко раскрытыми глазами. — Сразу после её смерти. А нам она сказала, что квартира отошла государству. Зачем она соврала?
Алина встала и начала ходить по комнате. Её ум, натренированный на сложных рецептах и точных пропорциях, уже выстраивал логическую цепочку.
— Она соврала, потому что не хотела делиться деньгами от продажи. Потом она продала вашу общую квартиру, и те деньги уже разделила, чтобы всё выглядело по-честному. Но деньги от бабушкиной квартиры… она оставила себе.
— Но куда она могла их деть? — недоумевал Артём. — Она никогда не жила богато. Всегда жаловалась на нехватку средств.
— А может, она и не потратила их, — предположила Алина. — Может, она их куда-то вложила. Или… — её осенило. — Артём, а ты уверен, что твой брат такой уж бездарный бизнесмен?
— В смысле? Конечно, уверен. У него же ничего никогда не получалось. — А что, если получалось? Что, если первоначальный капитал для всех его «проектов» давала ему мать? Из тех самых, «спрятанных» денег. А когда они заканчивались, и проект прогорал, она начинала тянуть деньги из нас, чтобы покрыть убытки и дать ему на новую авантюру.
Картина складывалась. Ужасающая, циничная, но на удивление логичная. Варвара Егоровна, обожавшая своего младшего, «ранимого» сына, втайне от старшего, «надёжного», спонсировала его провальные начинания, а расплачиваться заставляла всю семью, прикрываясь болезнями и бедностью.
— Не может быть, — прошептал Артём, но по его лицу было видно, что он и сам в это уже не верит. — Родная мать…
— Люди способны на многое, когда речь идёт о слепой любви и деньгах, — жёстко сказала Алина. — И это ещё не всё. Есть ещё одна деталь, которая не даёт мне покоя.
— Какая? — Твоя тётя. Она сказала: «Странно… Варька мне совсем другое говорила». Не «я слышала», не «мне кажется», а именно «говорила». Лично. Значит, они общались в тот период. И твоя мать не побоялась сказать сестре про продажу, потому что была уверена, что вы никогда не будете это обсуждать. Но что, если и тёте она сказала не всю правду?
Алина остановилась и посмотрела на мужа. — Артём, нам нужно это выяснить. Нам нужно узнать правду. Не ради денег. А ради справедливости. Ради тебя. Ты всю жизнь живёшь с чувством вины перед матерью, а она, возможно, все эти годы просто тобой пользовалась.
— Но как мы это узнаем? — беспомощно спросил он. — Прошло двадцать лет. — Существуют архивы. Росреестр. Можно сделать официальный запрос о судьбе недвижимости. Узнать, кто был собственником квартиры, когда и кому она была продана. Если она вообще была продана.
Глаза Алины горели азартом и решимостью. Этот день, начавшийся с семейного скандала из-за куска мяса, грозил перерасти в настоящее расследование, которое могло вскрыть старые раны и перевернуть их жизнь с ног на голову. Артём смотрел на свою жену — и видел в ней не просто уставшую женщину, а настоящего бойца, готового защищать свою семью до конца. И он понял, что больше не может оставаться в стороне. Он должен быть с ней.
— Хорошо, — сказал он твёрдо. — Что мне нужно делать?
Алина улыбнулась. — Для начала, найди старый адрес твоей бабушки. Точный адрес. А дальше… дальше я всё придумаю.
Она не знала, что ждёт их впереди, какие тайны им предстоит раскрыть и с каким предательством столкнуться. Но она точно знала одно: сегодняшний день стал точкой невозврата. Они сбросили с себя оковы чужих манипуляций, и теперь перед ними лежал новый, неизвестный путь. Путь к правде. И где-то в конце этого пути их ждала разгадка тайны, в которой, как оказалось, всё дело было в квартире.