– Личная жизнь – это дочь посла или та девушка из балета, что была на приеме у Михалыча, – голос матери был холоден, как лёд, – а не какая-то медсестра из муниципальной больницы. Я навела справки, Алексей. Светлана Игоревна Белова, проживающая в захолустном районе, мать – инвалид, сестра - школьница. Работает на полторы ставки, чтобы сводить концы с концами. Это не личная жизнь, Лешенька. Это благотворительность или что - то еще более примитивное.
Алексей медленно повернул голову. В его глазах вспыхнули зеленые искры:
– Ты что, за мной следишь? – его голос стал тихим и опасным.
Я проявляю материнскую заботу о своем единственном сыне, который внезапно потерял голову от первой же юбки, которая оказалась рядом в момент его слабости, – отрезала Виктория Петровна, – она тебе не ровня, Алексей, у вас разные миры, разные цели. Она ищет надежного добытчика, а ты просто талантливый архитектор. Вам не о чем будет говорить через месяц.
– О, поверь, нам есть о чем говорить! – Алексей отодвинул стул с резким скрежетом, – мы можем говорить часами и это в миллион раз интереснее, чем обсуждать с дочерью посла последнюю коллекцию от кутюр или с балериной – её па-де-ша. Она умная, ироничная, сильная! Она прошла через такое, что нам с тобой и не снилось. И она не сломалась.
Александр Сергеевич наконец опустил журнал:
–Успокойся, сынок. Мать права. Всё это очень мило и романтично, но это ненадолго. Увлечение. Оно пройдет, а последствия могут быть неприятными. Ты думаешь, она такая бескорыстная? Поверь моему опыту, все они бескорыстны ровно до того момента, пока не понимают, какая сумма находится на твоем счету.
Алексей смотрел на родителей – этих двух ухоженных, успешных, абсолютно чужих ему в этот момент людей. Между ними и сыном лежала пропасть. Пропасть, которую смогла перекинуть хрупким мостиком простая девушка в потертых джинсах и смешной толстовке с котиком.
– Вы не правы!
Алексей вышел из комнаты, хлопнув дверью. Алексею казалось, что не хватает воздухa. Настоящего воздуха, а не кондиционированного и пропущенного через пять систем фильтрации.
****
Этим же утром, но в другом конце города, Светлана Белова пыталась заткнуть течь на кухне. Не в переносном, а в самом прямом смысле. С потолка в углу назойливо капало в подставленную эмалированную миску, выбивая раздражающую дробь, в такт которой вторил дождь за окном.
– Ну вот, опять, – вздохнула она, вытирая тряпкой лужу на линолеуме, – опять соседи сверху… Бабушка Зина, наверное, снова раковину с борщом переполнила.
– Света, а ты не могла бы посмотреть мой планшет? – из комнаты донесся голос младшей сестры Кати, – он опять глючит, я уроки сделать не могу!
– Сейчас, Котенок, только пол вытру! – отозвалась старшая сестра.
Из спальни послышался слабый кашель. Светлана мгновенно встрепенулась, бросила тряпку и зашла к матери.
– Мам, как ты? Подать тебе воды?
Анна Васильевна лежала на подушках, бледная, но улыбающаяся:
– Ничего, дочка, пройдет. Просто горло першит. Ты не суетись так.
Светлана поправила подушку, поцеловала мать в щёку. Тревога снова сжалась под сердцем. Нужно было опять вызывать участкового, уговаривать его выписать какие - то более действенные лекарства, опять искать деньги на них… Мысли бежали по накатанной колее: работа, мама, Катя, долги, коммуналка…
И вдруг, словно луч солнца в этой серой круговерти, в памяти всплыло лицо Алексея. Его смех. Его глупые, роскошные букеты, которые она отказывалась принимать, заставляя его дарить их по очереди всем бабушкам в травматологическом отделении. Как он вчера, великий архитектор, пытался помыть посуду в их крошечной кухне и чуть не утопил соседей снизу, потому что не разобрался со старой заслонкой в раковине.
Он был из другого мира. Совершенно другого. Как инопланетянин, который случайно приземлился в их хлопотном мире и проблемах. Сначала она отнеслась к нему с подозрением, ожидая высокомерия, снисходительности, но их не было. Был лишь неподдельный, детский интерес ко всему, что ее окружало, и какое - то обезоруживающее восхищение ею самой.
Звонок телефона прозвучал, как будто телефон подслушал её мысли:
– Алло, – сказала Светлана, прижимая трубку к уху плечом и продолжая вытирать пол.
– Говорит пострадавший, – раздался в трубке бархатный, полный иронии голос, – требую повторного осмотра. Что - то ребро ноет. Наверное, неправильно срослось или это просто тоска?
Света невольно улыбнулась:
– Тоска по чему? По больничной еде? По моему хамству? Или по цвету стен в травмпункте?
– По медсестричке, которая меня мучила, обрабатывая ссадины. Я к тебе могу? Сбежал с совещания. Очень надо.
– У меня дел по горло, Лёш. Мама не очень, тут потоп на кухне, Кате планшет починить надо…
– Я куплю новый планшет. И новую кухню. И маме найду лучшего врача в городе, – в его голосе не было пафоса, лишь искреннее желание помочь.
– Тихо, тихо, больной! – оборвала его Светлана, – ничего покупать не надо. Ты что, совсем? Просто… Приезжай, если хочешь. Только предупреждаю, пахнет у нас жареной картошкой и шипучкой от соседей. Не твой формат.
– Мой, Свет. Только мой, – Алексей сказал это так серьезно, что у нее защемило сердце.
Через сорок минут он стоял на ее пороге с огромным бумажным пакетом, из которого торчали багет, сыр и ветка винограда, и с таким счастливым и виноватым видом, что ей захотелось его обнять просто так, ни за что.
Молодые люди сидели на кухне, пили чай с магазинным пирогом, который Алексей назвал “пластилиновым, но милым”, и смеялись. Он пытался починить Катин планшет с видом первооткрывателя, ковыряясь в нем отверткой для часов, а Катя смотрела на него, как на волшебника. Потом Алексей зашел к Анне Васильевне, и Света с удивлением слышала, как он говорит с ее матерью мягко, уважительно, без тени смущения или брезгливости, рассказывает ей о своем проекте моста через канал.
Потом Катя ушла делать уроки, мама уснула, и они остались одни на кухне под аккомпанемент капели в миску.
– Хочешь, я найду вам другую квартиру? – тихо спросил Алексей, держа ее руку в своих, – с нормальным ремонтом и без протекающих потолков.
Светлана покачала головой:
– Нет. Спасибо, но нет. Это наша квартира. Здесь папины обои, которые он клеил… Здесь мамины цветы… Мы тут свои. А за твои деньги мы будем чувствовать себя не в своей тарелке.
– Почему “за мои деньги” – это что - то плохое? – парень поморщился, – я их честно заработал.
– Я знаю. Но это твои деньги, твоя жизнь, – Света посмотрела на молодого человека, и в ее серых глазах стояла легкая грусть, – ты приезжаешь ко мне, как на другую планету, как в зоопарк. Посмотреть на быт простых людей, пожалеть, купить безделушки, продукты… А потом ты уезжаешь в свой пентхаус с видом на город, а я остаюсь здесь. Со своим миром.
Алексей помолчал, вглядываясь в ее лицо:
– Ты думаешь, это для меня игра?
– Я не знаю. Я знаю, что мы очень разные. Твоя мама права.
– А, так вы уже успели пообщаться? – язвительно бровь взлетела вверх.
– Она заходила ко мне в больницу через день после твоей выписки, – тихо сказала Светлана, – очень интеллигентная, корректная, очень холодная дама.
– И что же она сказала? –голос Алексея стал жестким.
– Сказала, что я благоразумная девушка и что она надеется на мою благоразумность в дальнейшем, – Света попыталась улыбнуться, но получилось плохо, – звучало как угроза, прикрытая бархатной перчаткой.
Алексей стиснул кулаки. Он представил свою мать, величавую и непроницаемую, в этом бедном больничном коридоре, и волна гнева захлестнула его.
–Не слушай ее. Никто не будет нам указывать. Никто. Я взрослый человек!
– Лёш, – Светлана положила свою ладонь на его сжатый кулак, – это не только твоя мама. Это весь твой мир. Твои друзья, твоя работа… Ты же сам говорил, что на последнем приеме все смотрели на тебя, как на сумасшедшего, когда ты сказал, что встречаешься с медсестрой.
– Потому что они идиоты! Мне наплевать на их мнение!
– Сейчас наплевать. А через год? Через два? Ты устанешь от моих вечных проблем, от моих разговоров о больной маме и уроках сестры, пока твои друзья будут обсуждать яхты и выставки в Венеции. Ты устанешь оправдываться за меня. Ты начнешь стыдиться.
Она говорила без упрека, констатируя факты. И в этом была вся ее драма. Она видела их будущее гораздо реалистичнее, чем он, ослепленный своей влюбленностью.
–Ты не веришь в меня? – спросил он, продолжая смотреть в окно.
– Я не верю,что богатый парень может жениться на простой девушке, – ответила Светлана, – в реальности принцы не женятся на нищенках. Максимум – заводят роман, а потом снова уезжают на свой бал, а ты остаешься с разбитым корытом и тыквой.
Алексей резко оглянулся. Его лицо было искажено болью и обидой:
– Так ты обо мне думаешь? Что я какой-то глупый принц – нарцисс? Я же люблю тебя, черт возьми! Понимаешь? Люблю!
Он сказал это впервые. Слова повисли в воздухе, смешавшись с тиканьем часов и мерным стуком капель дождя.
Светлана смотрела на него, и по её лицу текли слезы. Она не всхлипывала, просто слёзы катились сами по себе, смывая всю её иронию и защитный сарказм.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она, – поэтому мне и страшно. Потому что, когда ты уйдешь, мне будет невыносимо больно.
Алексей пересек кухню за два шага и прижал ее к себе так сильно, что она едва могла дышать.
– Я никуда не уйду. Никогда. Ты слышишь? Мы просто должны быть сильнее. Сильнее их всех. Мы справимся.
Он целовал ее мокрые глаза, щёки, губы, и в этих поцелуях была вся его решимость, вся его непоколебимая, может быть, даже наивная вера в их будущее.
Она верила ему в этот момент. Потому что очень хотела верить. Потому что его любовь была таким теплым и прочным камнем, под которым так хотелось спрятаться от всего: от дождя за окном, от больной матери, от протекающего потолка, от слов его холодной, прекрасной матери.
Влюбленные стояли, обнявшись, на крошечной кухне, за стенами которой бушевала осень и весь враждебный им мир. Им казалось, что их любви хватит, чтобы укрыть их от всего. Они ещё не знали, что самая страшная буря была ещё впереди. И что готовил её не свинцовый сентябрьский небосвод, а тихий, расчетливый голос родного человека.
*****
Октябрь сорвал с деревьев последнее золото, оголив черные, мокрые сучья, тянущиеся к хмурому небу. Город окончательно промок и потемнел, укутавшись в серое одеяло из низких туч и промозглого тумана. Холод пробирался под одежду, заставляя людей сутулиться и спешить. Таким же холодом, только идущим изнутри, постепенно проникалась и Светлана.
Давление нарастало, как атмосферное перед ураганом. На работе у неё вдруг начались проблемы: то пропадали истории болезней, за ведение которых отвечала она, то старшая медсестра придиралась к малейшим нарушениям в документации. Коллеги, прежде приветливые, стали отдаляться, отвечая на вопросы односложно. Светлана понимала – это не спонтанные неприятности. Это система. Целенаправленная и безжалостная.
Алексей, поглощенный спасением их любви, этого не замечал или не хотел замечать. Он боролся с ветряными мельницами, не видя, что настоящая опасность подкрадывается с другой стороны.
Однажды вечером, когда Светлана после двойной смены выходила из больницы, уставшая до состояния “на автопилоте”, к ней подкатил темный, бесшумный лимузин. Окно задней двери опустилось, и Светлана увидела лицо, которое видела лишь однажды, но которого боялась как огня….
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)