Сентябрь в городе был обманщиком. Утром он кутал улицы в прохладный, прозрачный туман, пахнущий влажным асфальтом и увядающей липой, а к полудню, будто спохватившись, щедро заливал всё мягким, золотистым солнцем, от которого на тротуарах лениво покачивались длинные тени. Было тепло, по - летнему, но в этом тепле уже чувствовалась нежная, почти невесомая усталость – усталость от пережитого лета, предвкушение дождей и первого настоящего холода. Именно в такой день, когда осень уже наступила, но еще боялась признаться в этом вслух, жизнь Алексея Орлова решила круто свернуть с накатанной асфальтовой дороги на обочину.
А если точнее – в кювет.
Парень не помнил самого удара. Помнил лишь ослепительную вспышку солнца в лобовом стекле, резкий визг тормозов другого автомобиля и чувство полной, почти космической невесомости. А потом – множество громких звуков, перевернутый мир за окном и навязчивую, свинцовую тяжесть в правом боку.
Теперь он лежал на жесткой каталке в приемном отделении городской муниципальной больницы и старался сосредоточиться на том, чтобы не стонать. Это было не просто. Алексей Орлов, талантливый молодой архитектор, победитель международных конкурсов и обладатель безупречного вкуса, не мог позволить себе стонать в общественном учреждении, где потолки были выкрашены в цвет, который он мысленно определил как “унылый”.
– Эту штуку вообще кто-нибудь проектировал? – тихо пробормотал Алексей, скользя взглядом по потрескавшемуся карнизу, – или просто собрали всё, что было отвергнуто при строительстве бункера для ЗКП?
Рядом суетился его ассистент и по совместительству друг, Костя, с лицом, вытянутым от испуга и ответственности.
– Лёш, ну перестань, тебе же хуже. Держись. Сейчас врача пригласят.
– Врача? Я тут уже сорок минут, и единственное живое существо, которое удостоило меня вниманием – это муха, которая явно интересуется современным искусством, судя по тому, как она изучает пятно на моей рубашке. Рубашка, кстати, от Бриони. Шелк.
– Тебе в “скорой” сказали ждать, – Костя беспомощно огляделся, – травмпункт, очередь… Ты как, вообще?
– Как в дурном фильме про простых парней из народа, – отрезал Алексей, пытаясь приподняться на локте и тут же с легким стоном опускаясь обратно. Адская боль в ребрах пронзила его с новой силой.
Осторожнее, ты не мешок с цементом, ты творческая личность! – улыбнулся приятель.
В этот момент дверь распахнулась, и в помещение буквально впорхнула новая смена медсестер. И одна из них… заставила его забыть и про боль, и про рубашку от Бриони.
Это была не красота в том глянцевом понимании, к которому он привык в своем кругу. Нет. Это было что - то другое. Высокая, почти его роста, с собранными в неаккуратный пучок каштановыми волосами, из которого наперебой выбивались упрямые пряди. Усталое, но удивительно одухотворенное лицо с большими серыми глазами, в которых стояли сосредоточенность и серьезность.
Девушка что-то быстро говорила коллеге, улыбаясь, и в уголках ее глаз лучиками сходились смешные морщинки. Алексей, специалист по формам и пропорциям, отметил, что нос с легкой горбинкой и слишком широко поставленные глаза делали ее лицо абсолютно не идеальным. И от этого – бесконечно живым и настоящим.
Медсестра подошла к каталке, и ее взгляд скользнул по дорогому, но теперь порванному и запыленному пиджаку Алексея, задержался на запонках, а затем перешел на лицо. В ее глазах не было ни подобострастия, ни раздражения. Был спокойный, профессиональный интерес.
– Ну что у нас тут? Вам не повезло, – сказала она. Голос у нее был низкий, немного хрипловатый, как после долгого сна. Невероятно чувственный голос, подумал Алексей.
– Это сильно зависит от точки зрения, – парировал молодой человек, стараясь, чтобы улыбка не выглядела гримасой боли, – с одной стороны, да, не повезло. С другой – я оказался здесь и увидел Вас. Всё познается в сравнении.
Двушка удивленно приподняла бровь. Взгляд стал насмешливым:
– О, кажется, черепно - мозговая в норме. Сознание ясное, речевые функции не пострадали. Самооценка тоже на высоте. Раздевайтесь, граф Монте-Кристо.
– Простите? – не понял Алексей.
– Пиджак, рубашка. Их надо снять, чтобы я могла Вас посмотреть. Или Вы ждете, пока горничная принесет вам халат с вензелями?
Костя фыркнул. Алексей смерил его убийственным взглядом.
– Я, пожалуй, постою… там, – Костя показал большим пальцем куда - то в сторону и быстренько ретировался.
Медсестра, не дожидаясь, ловкими движениями помогла пациенты сесть и стянуть пиджак. Прикосновения ее пальцев к его коже были прохладными, твердыми и уверенными. От нее пахло не антисептиком, а чем-то простым и чистым – детским мылом и свежим ветром.
– Меня зовут Светлана, – сказала девушка, расстегивая пуговицы на его окровавленной рубашке, а Вас, я полагаю, “ой, осторожнее, это же шелк”?
– Алексей, – представился он, чувствуя себя нелепо и беспомощно, – И про шелк – это была просто констатация факта.
– Факт я вижу, – Светлана аккуратно раздвинула полы рубашки и присвистнула, – ага. Здравствуйте. Пара ребер, похоже, решила жить самостоятельной жизнью. Синяк будет знатный. Цветения ждите к концу недели, будете похожи на карту островов.
Ее ирония была настолько естественной и ненапряженной, что он невольно рассмеялся и тут же застонал от боли.
–Боже, не смешите меня, больно.
– Вот и хорошо. Пострадавший, который шутит, – хороший пациент. Держитесь. Сейчас будет немного… неприятно.
Она принялась обрабатывать ссадины на его груди. Он стиснул зубы, глядя на ее склоненную голову, на длинные ресницы, отбрасывающие тень на лицо. Он видел тонкую золотую цепочку на ее шее и простенькие сережки - гвоздики. Никакого пафоса. Никакой игры. Одна лишь собранная, уставшая эффективность. И в этой эффективности была какая - то дикая, притягательная грация.
– Как вам тут не тошнит? – не удержался он, – этот цвет стен… он угнетает. Вы бы посмотрели на исследования по влиянию цвета на психоэмоциональное состояние пациентов.
Светлана подняла на пациента глаза, и в них заплясали веселые чертики.
– А Вы что предлагаете? Перекрасить в цвет утренней зари? Или, может, нанять дизайнера, как у Вас в офисе? – она закончила обработку и наложила повязку. Ее движения были точными и быстрыми, – у нас, знаете ли, бюджет немного другой. Он из расчета “лишь бы не облупилось”. И пациенты обычно слишком заняты болью, чтобы оценить палитру.
– Зато я уверен, что в правильной обстановке они выздоравливали бы быстрее, – не сдавался Алексей, ловя ее взгляд.
– Милый Вы мой, – она вдруг улыбнулась, и ее лицо преобразилось, стало теплым и бесконечно добрым, – Наши пациенты выздоравливают не от цвета стен. Они выздоравливают, потому что мы их лечим, Несмотря на цвет стен и на Ваши лекции по дизайну. Лежите тихо, сейчас Вас на рентген повезут.
Светлана собрала инструменты и собралась уходить. Алексей почувствовал странный приступ паники – словно она уносила с собой весь свет и весь воздух.
– Светлана! – окликнул он и девушка тут же оглянулась.
– Да?
– А… а что с мухой? – совершенно идиотски спросил он, кивая на свою рубашку.
Она снова улыбнулась, уже с порога.
– Муха, наверное, критик. Ей не понравилось. Отлежаться, Орлов. И постарайтесь больше не попадать в аварии. В следующий раз можете угодить в палату с лимонным цветом стен. Это еще хуже.
Дверь закрылась. Алексей остался один в унылом царстве, но странное дело – краски вокруг как будто посветлели. Даже противный цвет потолка казался теперь не таким унылым. Он лежал, прислушиваясь к звукам ее шагов в коридоре, и понимал, что с ним происходит что - то доселе невиданное. Он, которого светские красавицы считали холодным и невосприимчивым, был сражен наповал за пять минут какой - то медсестрой с руками палача и глазами ребенка. И самое главное – ему было дико интересно. Интересно, что она подумала о нем. Интересно, о чем она говорит за обедом. Интересно, почему на ее пальце нет кольца.
Когда через полчаса она вернулась, чтобы везти его на рентген, он уже ждал ее как ребенок Рождества.
– Что сказал доктор? Жить будете? – спросила она, подкатывая каталку.
– Теперь – обязательно, – серьезно ответил Алексей.
Медсестричка посмотрела на молодого человека, и на мгновение ее насмешливая маска сползла, открывая что - то уязвимое и уставшее глубоко внутри.
– И не рискуйте так больше. А то вдруг в следующий раз попадете ко мне в отделение, а у нас там, знаете, ремонт… персидские ковры пока не постелили, хрустальные люстры не повесили.
– Поставлю условие – только если вы будете моей сиделкой.
– Мечтайте, – улыбнулась она, но легкий румянец тронул ее щеки, – я дорого стою.
Светлана толкала каталку по длинным больничным коридорам, молодые люди спорили о чем - то несущественном, смеялись, и Алексей ловил на себе удивленные взгляды других сотрудников. Орлов, известный своей надменностью, вел себя как влюбленный подросток. А он и был им. Он чувствовал, как между ним и этой удивительной девушкой протянулась невидимая, но прочная нить, хотя они и были из разных, чужих миров. Он – с берега успеха, денег и гламурных пустот. Она – с берега ежедневного труда, борьбы за существование и простых, но настоящих вещей.
И где - то посередине, в теплой сентябрьской дымке, эти берега сходились.
*****
Сентябрь тем временем решил, что игры в лето пора заканчивать. Небо затянуло густой пеленой облаков, отливавших свинцом, и с утра принялось сеять на город мелкий, назойливый дождь. Он не лил, а именно сеял, как злой садовник, превращая тротуары в холодное зеркало и наклеивая на плечи прохожих мокрые кленовые листья, похожие на отсыревшие пятна акварели. В такую погоду особенно остро чувствовалось уютное тепло человеческого жилья и особенно не хотелось вылезать из - под одеяла.
Алексей Орлов из - под одеяла вылез уже давно и теперь восседал за огромным дубовым столом в столовой своего пентхауса, больше похожей на зал для переговоров. Вид с панорамных окон открывался впечатляющий: серый город копошился внизу, как муравейник под стеклом, а облака плыли так низко, что казалось, вот - вот зацепятся за шпили высоток. Внутри же царила идеальная, вымороженная тишина, нарушаемая лишь тихим звоном фарфора.
Завтрак был лишен всякого удовольствия.
Голос матери Алексея – Виктории Петровны Орловой был ровным и холодным, как поверхность стола. Она отодвинула тарелку с идеальным омлетом, которого едва коснулась:
– Эта… клиника. Ты пролежал там две недели. Две недели! У нас есть свои врачи, частные, с именем. Ты мог бы восстанавливаться дома, в нормальных условиях.
Алексей лениво водил пальцем по краю хрустального бокала. Он уже месяц как был выписан, но разговор этот повторялся с завидным постоянством.
– Условия были как раз более чем нормальные, – парировал он, – меня лечили. Вполне успешно, как видишь.
– Меня беспокоит не качество лечения, меня беспокоит твое странное поведение, – Виктория Петровна отхлебнула кофе. Ее взгляд, острый и аналитический, скользнул по лицу сына, – ты пропадаешь Бог знает где, отменяешь встречи с инвесторами по проекту “Аквамарин”, твой телефон вечно занят. Костя что -то мямлит про “реабилитацию”. Что это значит, Алексей?
Отец, Александр Сергеевич, не отрывая взгляда от просмотра газеты “Деловой мир”, лишь усмехнулся. Он редко вступал в эти перепалки, предпочитая роль молчаливого наблюдателя.
Алексей глубоко вздохнул. Он знал, что этот разговор неизбежен. Но прямо сейчас, под аккомпанемент дождя, ему больше всего хотелось думать о другом. О том, как час назад он стоял под окнами обычной панельной пятиэтажки на другом конце города, подняв воротник пальто, и ждал, пока из подъезда выйдет Она. И как потом они сидели в ее машине – старенькой, потрепанной “Шкоде” и пили кофе из термоса, смеясь над тем, как пар от напитка запотевал стекла, отгораживая их от всего мира.
– Это значит, мама, что у меня появилась личная жизнь, — сказал Алексей, глядя в окно, – ты все время выражаешь недовольство что я холостой. Вот, исправляюсь.
Мать немного наклонилась над столом, напряглась и внимательно посмотрела на сына. Её мимика изменилась, а дыхание замерло. Сейчас она была похожа на хищницу перед нападением на свою жертву…
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)