Книга II : Огонь над Биляром
Ночь, в которую Пуран должен был стать предателем во второй раз, была темной и безлунной. Но теперь тьма была не в его душе. Там, в выжженной пожаром и горем душе старого мастера, горел странный, холодный огонь — огонь искупления.
План, который предложил ему эмир Алмуш, был чудовищным. Это была почти верная смерть. Но это была та смерть, которая могла вернуть ему честь.
Его «побег» был обставлен с гениальной простотой, достойной самого Асфана. Вечером в Суварском квартале вспыхнула драка между ополченцами-булгарами и суварами. Драка была настоящей, злой, подпитываемой страхом, голодом и старыми обидами.
Люди Асфана, переодетые в простых дружинников, «арестовали» нескольких суварских зачинщиков. А Пуран, как их старейшина, бросился к начальнику стражи с требованием освободить своих людей. Ему, конечно, отказали в самой грубой форме.
Весь квартал видел, как униженный и разгневанный старейшина кричал проклятия в адрес эмира и его власти, а потом, собрав небольшой узелок, под покровом ночи скрылся в переулках. Это выглядело как акт отчаяния. Как окончательный разрыв с городом, который его предал.
На самом деле, каждый его шаг был частью плана. Ястреб, невидимой тенью, провел его по тайным тропам к тому самому участку стены, который он так старательно «расчищал».
Двое стражников, верных Асфану, инсценировали сон на посту. Пуран, не без труда, спустился по веревке и исчез в тумане, окутавшем реку. Он шел в лагерь врага.
Он знал, что его ждут. Он понимал, что его будут пытать, проверять. Он заучил свою легенду. Легенду о преданном союзнике, которого обманули и бросили на произвол судьбы.
Он нес в своей памяти информацию, которую вложил в него Асфан — точные, но не критичные сведения о потерях в городе, о нехватке продовольствия, о падении духа. Все то, что хазары и так примерно знали, но что должно было подтвердить его искренность.
А главное, он нес главную наживку. Историю о том, что после ночной резни и провала штурма, в Биляре подняла голову «партия мира». Что знатные булгарские роды, напуганные яростью эмира и перспективой голодной смерти, тайно ищут способ договориться с каганом.
И что они готовы отдать ему то, что он ищет — древний свиток Арслан-бека, — в обмен на жизнь и сохранение своих богатств.
Он шел по выжженной земле, и каждый шаг был шагом в пасть льву. Он не знал, поверит ли ему Бек. Он знал лишь, что пути назад нет.
****
В это же самое время, далеко к югу от Биляра, в степи, где уже чувствовалось ледяное дыхание приближающейся зимы, другой игрок делал свою ставку. Хан печенегов Куря сидел у костра в центре своего огромного, шумного кочевья. Перед ним, волнуясь, стоял Ташбулат.
Молодой булгарский воин выполнил приказ Айдара. Он добрался до печенегов, напомнил их хану о клятве на крови и передал просьбу о помощи. Куря выслушал его, и его лицо было непроницаемым.
— Твой командир — храбрый волк, — сказал он, подбрасывая в огонь сухой кизяк. — А твой эмир — загнанный в угол медведь. Хазарский каган — это старый, больной тигр. А я, — он улыбнулся своей хищной улыбкой, — я — шакал. И я жду, пока они перегрызут друг другу глотки.
— Но ты дал клятву! — взорвался Ташбулат.
— Я поклялся помочь своему кровному брату, Айдару, — спокойно ответил Куря. — Я не клялся умирать за твоего эмира. — Он поднял на Ташбулата свои умные, жестокие глаза. — Ты думаешь, война — это честный поединок? Нет. Война — это танец шакалов вокруг умирающего льва. Кто нанесет последний укус, тот и получит все.
Он видел, что хазарская армия увязла. Он слышал от своих лазутчиков о страшных потерях, о падении духа. Он понимал, что Каганат, даже если возьмет Биляр, выйдет из этой войны ослабленным и истекающим кровью. И это был его шанс. Шанс для его народа стать главной силой в степи.
— Я помогу, — сказал он, видя отчаяние в глазах Ташбулата. — Но по-своему. И в свое время. Не жди, что я поведу своих воинов на стены Биляра. Это не моя битва. Но я могу перерезать глотку их обозам. Я могу сжечь их фураж. Я могу сделать так, что их армия начнет голодать еще быстрее, чем люди в твоем городе. Я превращу степь вокруг них в пустыню, где единственной едой для них будут их собственные кони.
Это была не та помощь, на которую рассчитывал Ташбулат. Но это было больше, чем ничего. Это был шанс.
— Возвращайся к своему командиру, — сказал Куря. — Передай ему, что шакал начал свой танец.
****
В Биляре, в глубоких подземельях под арсеналом, кипела другая, тайная работа. Багдадский инженер Джабир превратил это место в свою лабораторию. Здесь, при свете десятков факелов, лучшие городские кузнецы и плотники, под его руководством, создавали то, чего никогда не видели эти северные земли.
Он был гением. Он не пытался строить гигантские катапульты, для которых не было ни времени, ни материалов. Он делал другое. Он создавал оружие асимметричной войны. Оружие для диверсантов и защитников стен.
По его чертежам кузнецы ковали странные, трехгранные шипы, которые, как ни брось, всегда вставали острием вверх — идеальное средство против конницы. Плотники мастерили легкие, разборные арбалеты, способные пробить хазарский доспех с пятидесяти шагов. А в углу, под строжайшей охраной, сам Джабир со своими помощниками колдовал над самым страшным своим изобретением.
Он называл это «горшками гнева». Это были обычные глиняные горшки, но наполненные сложной смесью из нефти, серы, селитры и еще нескольких секретных ингредиентов, рецепт которых он знал.
При поджигании эта смесь не просто горела. Она взрывалась, разбрызгивая вокруг липкое, горящее пламя, которое невозможно было потушить водой. Это был карманный «греческий огонь». Смертоносное оружие, способное превратить любой штурм в огненный ад.
Айдар, вернувшись в город, проводил здесь все свое время, когда не был на вылазках. Он с восхищением смотрел на работу инженера. Он, привыкший полагаться лишь на остроту своего клинка и крепость руки, видел здесь другую силу. Силу ума.
— Ты волшебник, Джабир, — сказал он однажды, глядя, как испытывают один из «горшков гнева» в безопасном месте.
— Я не волшебник, воин, — ответил инженер, вытирая копоть с лица. — Я просто знаю, что правильно рассчитанный рычаг может перевернуть мир. А правильно смешанный порошок — сжечь его. Ваша храбрость — это ваш щит. А я даю вам меч, который сможет достать врага на расстоянии.
Эмир Алмуш часто спускался сюда. Он видел, как в этом подземелье, в этом сердце его обороны, рождается новая армия. Армия, вооруженная не только отвагой, но и знаниями.
И вот, на исходе второго дня, когда до решающего штурма оставалась одна ночь, работа была закончена. Сотни «горшков гнева», тысячи каленых шипов, десятки новых арбалетов были готовы. Оружие отчаяния. Оружие последней надежды.
Айдар взял в руки один из новых арбалетов. Он был легким, прикладистым. Он посмотрел на Джабира.
— Спасибо, мастер.
— Благодарить будешь, когда мы выиграем эту войну, — проворчал инженер. — А теперь иди. Твой эмир отдал новый приказ. Похоже, этой ночью спать снова никто не будет.