— Петенька, милый, ну что ты как неродной? Помнишь, как мы здесь, на этом самом диване… Ой, а диван-то новый! И шторы… безвкусные какие-то. Анжелика твоя выбирала? У неё всегда со вкусом было, как у синички — всё блестящее хватает, а сложить в гнездо толком не может.
Голос, приторно-сладкий, как прошлогоднее варенье, в котором сахара больше, чем ягод, доносился из гостиной. Анжелика замерла в прихожей, сжимая в руке папку с документами, за которой она, чёрт бы её побрал, вернулась. Ключ в замке повернулся так тихо, что эти двое её даже не услышали.
— Люсенька, ну перестань, — заканючил мужской голос, родной до боли, голос её Пети. — Лика хорошая… она… старается.
— Старается! — фыркнула Люся, и Анжелика почти физически ощутила, как та картинно закатила глаза. — Что она может, эта твоя курица анемичная? Борщ варить научилась? Или всё так же пельмени из пачки кидает и называет это «ужином в итальянском стиле»? Я-то помню, как ты мой борщ нахваливал, с пампушками, с чесночком…
Анжелика прислонилась к холодной стене, стараясь дышать ровно. Сердце колотилось где-то в горле, грозя выпрыгнуть. Курица анемичная? Это она-то, Анжелика, кандидат экономических наук, ведущий специалист в крупной аудиторской фирме? Она, которая тянула на себе ипотеку, пока Петя искал себя в «творческих проектах»?
— Люся, давай не будем, — голос Пети звучал виновато и слабо. Он всегда был таким, когда чувствовал свою вину. Мягким, податливым, как пластилин в детских руках. И Люся, его бывшая жена, лепила из этого пластилина всё, что ей было угодно, вот уже десять лет после их развода.
— А что «не будем»? Правду говорить? Так я тебе, Петенька, всегда правду-матку в лицо резала, за то ты меня и ценил! Не то что эта… амёба твоя. Она же тебе в рот смотрит, слова поперёк боится сказать. Скучно с ней, небось? То ли дело мы с тобой… Помнишь, на даче, гроза, а мы в баньке…
Дальше слушать было невыносимо. Кровь отхлынула от лица, а потом бросилась обратно, обжигая щёки. Анжелика медленно, стараясь не скрипнуть дорогой итальянской туфелькой, шагнула к гостиной. Она ожидала увидеть что угодно: объятия, поцелуи, бесстыдство на её, Анжеликином, диване. Но то, что она увидела, было одновременно и хуже, и комичнее.
Её муж, Пётр, высокий, статный мужчина сорока пяти лет, сидел на краешке дивана, ссутулившись, как нашкодивший школьник. А перед ним, на кофейном столике, стояла тарелка с наспех нарезанной колбасой и сыром. На коленях у Пети лежал… фотоальбом. Старый, потёртый, в плюшевой обложке. А рядом, придвинувшись так близко сидела Люся.
Людмила, или Люся, как звали её все, была женщиной-праздником. Громкая, яркая, с копной огненно-рыжих волос, подведённых жирной чёрной стрелкой глаз и алыми губами. Она всегда одевалась так, будто только что сошла со сцены кабаре, даже если шла в булочную. Сейчас на ней было обтягивающее леопардовое платье, которое, казалось, вот-вот лопнет на её пышных формах.
Она нежно перелистывала страницы альбома и ворковала: — А вот, смотри, это мы в Сочи! Ты тут такой молодой, смешной, в этих дурацких шортах в ромашку! А я… эх, какая я была! Кожа да кости!
Петя смотрел на фотографию и глупо улыбался. Улыбкой, которую Анжелика не видела уже очень давно. Ностальгической, тёплой, полной воспоминаний, в которых для неё не было места.
В этот момент Анжелика поняла, что кричать, бить посуду и выгонять их вон — это именно то, чего они ждут. Особенно Люся. Она жаждала драмы, скандала, слёз. Это было её топливо, её стихия. И Анжелика решила лишить её этого удовольствия.
Она сделала глубокий вдох, натянула на лицо самую приветливую из своих улыбок и бодро вошла в гостиную.
— Ой, какие гости! Петенька, милый, ты почему не предупредил, что к нам Людочка заглянет? Я бы хоть пирог испекла!
Эффект был сравним с взрывом небольшой бомбы в тихом деревенском пруду. Петя подскочил так, будто его ударило током. Альбом с глухим стуком упал на пол, раскидав по ковру фотографии их с Люсей счастливого прошлого. Сама Люся застыла с открытым ртом, её алые губы образовали идеальную букву «О». Глаза, обведённые чёрным, стали похожи на два блюдца.
— Анже… Лика… а ты… ты как здесь? — пролепетал Петя, бледнея на глазах.
— Документы забыла, дорогой, — прощебетала Анжелика, проходя в комнату и ставя папку на комод. — Сплошная дыра в голове стала. Людочка, здравствуй! Как ты прекрасно выглядишь! Этот леопардовый принт тебе так к лицу, подчёркивает твой… темперамент.
Люся медленно закрыла рот. Она явно не могла понять, как реагировать. Сценарий, который она прокручивала в своей голове, дал сбой. Где истерика? Где обвинения?
— Здравствуй, Анжелика, — процедила она наконец, смерив её холодным взглядом. — А мы тут… старое вспоминали. Петя альбом нашёл.
— Ой, как мило! — Анжелика всплеснула руками с неподдельным, казалось бы, восторгом. — Воспоминания — это так важно! Это же корни, основа! Петя, что же ты стоишь столбом? Усаживай Людочку поудобнее. Может, чаю? Или чего-нибудь покрепче? По такому-то случаю!
Пётр смотрел на жену, как на привидение. Он ожидал бури, урагана, но вместо этого получил солнечный штиль. Это пугало его ещё больше.
— Я… я сейчас, — пробормотал он и скрылся на кухне. Было слышно, как он с грохотом открывает и закрывает шкафчики, явно не понимая, что ему делать.
Анжелика же, не теряя времени, присела в кресло напротив Люси. Она окинула взглядом разбросанные по полу фотографии.
— Какая прелесть! — сказала она, поднимая одну из них. На карточке молодой Петя обнимал хохочущую Люсю на фоне какой-то стройки. — Это, наверное, ваша дача? Петя столько о ней рассказывал. Говорил, вы каждый кирпичик своими руками клали.
Люся напряглась. Дача была её больной темой. После развода дача, построенная в браке, по закону была разделена. Но Пётр, в порыве благородства (или, как теперь понимала Анжелика, поддавшись на манипуляции), отдал свою долю Люсе, но не оформил это документально до конца. Он просто перестал туда ездить. А потом появилась Анжелика, и Пётр, уже будучи её мужем, под давлением своей матери, оформил-таки все бумаги на себя, чтобы дача вошла в совместно нажитое имущество в их новом браке. Люся считала это предательством вселенского масштаба.
— Наша дача, — отчеканила она. — Место, где мы были счастливы. Куда таким, как ты, вход воспрещён.
— Ну что ты, Людочка, — мягко улыбнулась Анжелика. — Почему же воспрещён? Мы с Петей как раз в эти выходные собирались туда поехать. Порядок навести, яблони побелить. Ты не поверишь, я недавно прочитала удивительный способ побелки. Оказывается, если в известь добавить немного медного купороса и столярного клея, то побелка не смоется дождями и защитит кору от вредителей и солнечных ожогов. Это же элементарно, а многие не знают! Хочешь, и твою половину сада побелю? Заодно и познакомимся поближе.
Люся смотрела на неё во все глаза. Её лицо выражало целую гамму чувств: от шока до откровенной ненависти. План по тихому возвращению в жизнь Пети через ностальгию и борщи рушился на глазах. Эта «анемичная курица» не просто не устраивала скандал, она… она предлагала ей помощь в саду на даче, которую Люся считала своей!
— Ты… ты издеваешься? — прошипела она.
— Ни в коем случае! — Анжелика округлила глаза. — Я всегда за добрососедские отношения. Мы же теперь почти родственники. Бывших жён не бывает, как говорят. Вы с Петей столько пережили вместе. Я это очень уважаю.
В этот момент из кухни, гремя чашками, высунулся Пётр. — Чай готов, — растерянно сообщил он.
— Чудесно, дорогой! — воскликнула Анжелика. — Неси сюда! Мы как раз с Людочкой так мило беседуем. Обсуждаем наши планы на выходные.
Пётр поставил поднос на стол. Его руки слегка дрожали. Он посмотрел на жену, потом на бывшую жену, и его лицо выражало полное недоумение. Он был капитаном корабля, который внезапно сбился с курса и попал в абсолютно неизведанные воды, где не действовали никакие навигационные приборы.
Анжелика взяла чашку. — Людочка, тебе с сахаром? С лимоном? Не стесняйся, чувствуй себя как дома. Хотя, впрочем, ты и так здесь почти как дома, я смотрю.
Последняя фраза была сказана тем же милым, щебечущим тоном, но в глазах Анжелики на секунду мелькнул холодный стальной блеск. И Люся его заметила. Она поняла, что перед ней не испуганная овечка, а волк в овечьей шкуре. И игра пошла совсем не по её правилам.
— Спасибо, я не хочу чая, — резко сказала Люся, поднимаясь. — Мне пора. Петя, проводи меня.
— Конечно, конечно, — засуетился Пётр, бросаясь к выходу.
Анжелика проводила их до двери всё с той же лучезарной улыбкой. — Забегай ещё, Людочка! Всегда рада гостям! — крикнула она им вслед.
Когда за ними закрылась дверь, улыбка медленно сползла с её лица. Она подошла к окну и увидела, как Пётр что-то виновато говорит Люсе у подъезда. Та зло махнула рукой и, не оглядываясь, зашагала прочь. Пётр постоял ещё минуту, глядя ей вслед, а потом медленно поднял голову и посмотрел прямо на своё окно. На лицо Анжелики. Он вздрогнул и торопливо скрылся за углом дома. Видимо, решил прогуляться, чтобы собраться с мыслями.
Анжелика осталась одна. Она обвела взглядом гостиную: разбросанные фотографии, недопитый чай, тарелка с колбасой. И вдруг её затрясло. Не от слёз, нет. От ярости. Холодной, расчётливой ярости. Она поняла, что это не просто случайная встреча. Это была спланированная атака. Проверка границ. И если бы она сейчас сорвалась, проиграла бы сразу.
Она достала телефон и набрала номер. — Зойка, привет. У меня тут… ситуация.
— Так, без предисловий, — раздался в трубке бодрый голос её лучшей подруги Зои. — Он тебе изменил?
— Почти. Застала его с бывшей. Они мило ворковали над фотоальбомом.
— Твою дивизию! — присвистнула Зоя. — И что ты? Выбросила её леопардовые шмотки вместе с ней из окна?
— Нет. Я предложила ей чаю и свою помощь в побелке яблонь на даче.
В трубке на несколько секунд повисла тишина. — Лика, ты мой кумир, — наконец выдохнула Зоя. — Это гениально. Что дальше делать думаешь?
— Пока не знаю. Но я точно знаю, чего я делать НЕ буду. Я не буду плакать и просить его выбрать. Я не буду унижаться. Я заставлю их обоих пожалеть об этом дне.
— Вот это правильный настрой! — одобрила Зоя. — Слушай, первое, что нужно сделать, — это финансовая разведка. Проверь все счета, особенно совместные. Эти бывшие, они как пиявки, могут годами кровь сосать. И второе — тебе нужен хороший юрист. Не для развода пока, а для консультации. Просто чтобы знать свои права. Особенно по этой вашей даче.
— Ты права, — твёрдо сказала Анжелика. — Спасибо, Зой. Ты всегда знаешь, что сказать.
— Обращайся, подруга. И помни: лучшая месть — это не слёзы в подушку, а полный и безоговорочный успех во всём. И счёт в швейцарском банке, желательно на твоё имя.
Положив трубку, Анжелика почувствовала, как внутри неё что-то переключилось. Паника и обида уступили место холодному расчёту. Она подошла к разбросанным фотографиям и начала их собирать. На каждой из них была чужая, незнакомая ей жизнь её собственного мужа. И эта жизнь сегодня попыталась вторгнуться на её территорию.
Она аккуратно сложила фотографии обратно в альбом. Потом взяла свой ноутбук и начала искать. «Семейный кодекс РФ. Раздел имущества», «Права собственности на недвижимость, приобретённую до брака и улучшенную в браке». Информация — вот её главное оружие. Она всегда это знала, работая с цифрами и законами. И теперь пришло время применить свои профессиональные навыки в личной жизни.
Через час вернулся Пётр. Тихий, виноватый, с букетом астр в руках, купленным у бабушки у метро.
— Лика… прости, — начал он с порога. — Это всё так глупо получилось. Люся просто зашла… документы старые забрать…
Анжелика обернулась. Она сидела в кресле с ноутбуком на коленях. — Документы в плюшевом фотоальбоме? — спокойно спросила она. — Петя, не надо. Не держи меня за идиотку.
Он сник. — Она… она просто начала вспоминать… Я не знал, как её остановить. Мне было неловко.
— Неловко? — Анжелика усмехнулась. — Тебе было неловко выставить за дверь женщину, которая оскорбляла твою жену в твоём же доме? Интересно.
— Она тебя оскорбляла? Я не слышал…
— Конечно, не слышал. Ты был слишком занят, улыбаясь воспоминаниям о шортах в ромашку. Петя, я хочу, чтобы ты меня выслушал. Очень внимательно. Я не собираюсь устраивать скандал. Я слишком устала для этого. Но я хочу, чтобы с этого дня в нашем доме имя «Людмила» не произносилось. Никогда. И чтобы эта женщина больше никогда не переступала порог нашего дома. Тебе понятно?
Он смотрел на неё, поражённый её спокойствием. — Да. Да, конечно, Лика. Я всё понял. Я поговорю с ней.
— Ты не будешь с ней говорить, — отрезала Анжелика. — Ты заблокируешь её номер. Везде. И если она появится снова, с ней буду говорить я. Но ей это не понравится. Поверь мне.
Он кивнул, как послушный ребёнок. Он был сбит с толку, дезориентирован. Его привычный мир, где можно было быть хорошим для всех — и для умницы-жены, и для ностальгирующей бывшей — рухнул.
Но это было только начало. Вечером раздался звонок на городской телефон. Анжелика знала, что Пётр дал этот номер Люсе, потому что свой мобильный она заставляла его блокировать уже несколько раз. Она сняла трубку.
— Петенька? — раздался в трубке вкрадчивый голос.
— Петенька моется, — ледяным тоном ответила Анжелика. — Это его жена. Вам что-то передать?
На том конце провода на секунду замолчали. — Мне нужен Пётр, — нагло заявила Люся.
— А мне нужен покой в собственном доме. Как видишь, не все наши желания сбываются. Больше сюда не звоните.
И Анжелика повесила трубку.
Через день ей позвонила свекровь, Маргарита Степановна. Это была женщина старой закалки, властная, умная и, к счастью для Анжелики, не питавшая никаких тёплых чувств к бывшей невестке.
— Анжелочка, деточка, здравствуй! — прогремел её бас в трубке. — Мне тут мой оболтус звонил. Ныл что-то невразумительное про то, что ты его тиранишь. Что у вас там стряслось?
Анжелика, недолго думая, рассказала всё как есть. Про Люсю, про альбом, про свой «радушный» приём.
Маргарита Степановна помолчала, а потом расхохоталась. — Ай да Лика! Ай да молодец! Вот так с ними и надо, с этими пиявками! Предложила ей яблони побелить! Умора! Правильно сделала, что не разревелась. Слёзы — это их пища. А ты её на голодный паёк посадила. Слушай меня, деточка. Этот дурак, сын мой, он не злой, он слабый. А слабость — хуже злости. Эта Люська из него верёвки вила, и сейчас пытается старые узлы затянуть. Не давай ей. Гни свою линию. А понадобится тяжёлая артиллерия — звони. Я ей такой леопардовый камуфляж устрою, что она дорогу к вашему дому забудет.
Поддержка свекрови была как бальзам на душу. Анжелика поняла, что она не одна.
А в выходные она, как и планировала, поехала на дачу. Одна. Петя под предлогом срочной работы остался в городе. Он боялся. Боялся встречи с прошлым, боялся гнева настоящего.
Дача встретила Анжелику тишиной и запахом прелых листьев. Участок был разделён старым штакетником. Половина Пети, а теперь и её, была немного запущена. А вот на Люсиной половине царил идеальный порядок. И сама хозяйка была тут как тут. Увидев машину Анжелики, она вышла на крыльцо своего домика.
На ней был уже не леопард, а боевой садовый камуфляж: старый спортивный костюм, резиновые сапоги и платок на голове.
— Явилась, — враждебно бросила она через забор. — Что, решила пометить территорию?
— Почему же? — Анжелика достала из багажника вёдра и щётки. — Приехала, как и обещала, яблони белить. У вас, смотрю, уже всё сделано. Молодчина, хозяйственная.
Люся опешила от такой наглости. — Слушай сюда, экономистка, — прошипела она, подойдя к забору. — Ты не думай, что если ты окрутила Петьку, то победила. Он мой! Он всегда был моим и будет. А ты — временное недоразумение. Он ко мне вернётся. Мы с ним родные души, а ты… ты просто удобная функция.
Анжелика молча развела в ведре известь, добавила синий порошок купороса, влила немного клея. Она работала спокойно и методично.
— Люда, а вы знаете, что такое «синдром фантомной конечности»? — вдруг спросила она, размешивая побелку палкой. — Это когда человеку ампутируют, например, ногу, а она у него продолжает болеть и чесаться. Он её чувствует, хотя её давно нет. Вот и вы для Пети — такая фантомная боль. Он чешет то, чего уже нет. Но это лечится. Иногда помогает психотерапия, а иногда — решительная хирургия.
Люся побагровела. — Ты… ты… да ты знаешь, кто я?! Я его первая любовь!
— Прекрасная формулировка, — кивнула Анжелика. — Очень удобная. Никакой ответственности, одни спекуляции. Люда, давайте начистоту. Вам не нужен Петя. Вам нужно то, что у него есть сейчас, и то, что, как вы считаете, он у вас отнял. Вам нужна эта дача, вам нужна его стабильность, которую, кстати, обеспечиваю я. Вам нужно самоутвердиться за мой счёт. Но я не дам вам такой возможности.
— Да кто ты такая, чтобы мне мешать?! — взвизгнула Люся.
Анжелика отставила ведро, выпрямилась и посмотрела ей прямо в глаза. — Я его законная жена. И я, в отличие от вас, не живу прошлым. Я строю будущее. И в этом будущем для вас нет места. А теперь, если вы не возражаете, я займусь делом. Нужно успеть до вечера.
Она взяла кисть и начала наносить белую смесь на ствол старой яблони. Люся стояла у забора, изрыгая проклятия, но Анжелика её больше не слышала. Она была сосредоточена на работе. Каждый мазок кисти был как шаг, уводящий её от старой жизни, от роли жертвы.
Когда она закончила, сад выглядел обновлённым, свежим. Белые стволы деревьев гордо выделялись на фоне пожухлой травы.
Уезжая, она увидела в окне Люсиного домика её лицо, искажённое злобой. Анжелика помахала ей рукой и улыбнулась.
Вернувшись в город, она застала дома не только мужа, но и свекровь. Маргарита Степановна сидела в кресле, как королева на троне, а перед ней на стуле сидел Пётр, понурив голову.
— …и я тебе ещё раз говорю, Пётр! — гремела Маргарита Степановна. — Если я ещё раз услышу, что эта вертихвостка околачивается вокруг моей семьи, я лично приеду и выполю её крапивой! А тебя — ремнём! В твои-то годы! Совести у тебя нет! Жена у тебя золотая, а ты на всякий мусор позарился!
Увидев Анжелику, она смягчилась. — А, вот и моя девочка вернулась! Устала, небось? А ну-ка, сын, марш на кухню, ужин жене грей! Живо!
Пётр пулей вылетел из комнаты.
Анжелика устало опустилась на диван. — Спасибо вам, Маргарита Степановна.
— Да за что, дочка? Я своего сына знаю. Ему пока хороший подзатыльник не дашь, он с места не сдвинется. Но ты вот что знай. Он сейчас испугался, притихнет. А Люська эта не успокоится. Она будет давить на жалость, на воспоминания, на чувство вины. Она будет смеяться тебе в лицо, уверяя, что она победила.
Анжелика посмотрела на свекровь. — Пусть смеётся. Я найду способ показать ей её настоящее место. И это место — очень далеко от моей семьи.
Маргарита Степановна внимательно посмотрела на невестку, и в её строгих глазах появилось уважение. Она увидела не заплаканную жертву, а бойца, готового к долгой и тяжёлой кампании. Исход этой битвы был ещё не ясен, но одно было очевидно: лёгкой прогулки у врага точно не будет. А смех, как известно, хорош тогда, когда он последний. И Анжелика была полна решимости оставить это право за собой.