Всю свою жизнь я считала, что мечты — это как засахаренное варенье где-то на самой дальней полке. Вроде бы есть, но достать сложно, да и не пристало в моем возрасте за таким тянуться. Мне 57 лет. Я Тамара. И я расскажу вам о том, как самый обычный день перевернул всю мою жизнь, а мой внук стал тем, кто подал мне руку и помог достать ту самую «банку» с заветным вкусом.
Тайная страсть
Мое пение всегда жило в четырех стенах кухни. Оно было фоном к чистке картошки, шинковке капусты для щей, к вязанию носков для внука. Песни моего детства, юности — «Темная ночь», «Одинокая гармонь», «Случайный вальс». Я пела их тихо, почти шепотом, боясь спугнуть тот хрупкий мир, который выстраивался вокруг меня в эти минуты.
Стыдливость — вот что сидело во мне глубже всего. «Тамара, в твои-то годы выставляться? Да все только пальцем у виска покрутят! Скажут — бабка с приветом, на пенсии делать нечего». Эти мысли были моими постоянными спутниками. Я боялась чужого мнения, боялась показаться смешной, боялась, что мое пение, такое родное и мое, раскритикуют и растопчут.
Единственным, кто знал о моей «тайной жизни», был мой внук Степан. Ему пятнадцать, он весь в своих компьютерах, в наушниках, в какой-то непонятной мне музыке, где вместо слов — одно сплошное «бум-бум-бум». Но иногда, особенно когда он оставался у меня ночевать, он просил: «Бабуль, спи про войну. Ту, что про темную ночь». И я пела. Тихо, сидя на краешке его кровати. Он закрывал глаза и слушал. А потом всегда говорил: «У тебя голос… настоящий». Я отмахивалась, мол, что ты понимаешь, внучек. А сама таяла от этих слов, как пряник в горячем чае.
Первый шаг
Однажды весенним вечером я, как обычно, готовила ужин. На улице шел дождь, на плите шумел суп, а я, глядя в окно на мокрые ветки сирени, пела. Песню Бернеса «Я люблю тебя, жизнь». Я была в настроении, погружена в себя, в слова, в память о чем-то светлом и давно ушедшем. Я не заметила, как Степан пришел из школы и остановился в дверях кухни. Он не стал меня окликать, а просто тихонько достал телефон и… снял меня.
Когда он показал мне запись вечером, у меня сердце в пятки ушло.
— Степа, немедленно удали! — чуть не плача, потребовала я. — Я же старая, некрасивая, в самом засаленном фартуке! Да я просто стыда не переживу!
На видео была просто я. Седая женщина у плиты, с половником в руке, поющая в полумраке кухни. Но в голосе была какая-то такая глубина, такая тихая, щемящая правда, что я сама себя не узнала.
Степан же не отступал. Он смотрел на меня своими серьезными, не по-юношески мудрыми глазами и говорил: «Бабушка, это очень круто. Правда. Дай я выложу это у себя в ТикТоке. Ну пожалуйста! Там же только мои друзья увидят, человек десять». Он уговаривал меня почти неделю. Каждый день он подходил и говорил: «Ба, ну давай же. Люди должны это услышать». И в его словах была не детская прихоть, а какая-то непонятная мне уверенность.
В конце концов я сдалась. Скрипя сердцем, дала свое унизительное, стыдливое согласие. «Только если никто не увидит!» — сказала я ему в итог. «Конечно, конечно, никто», — заверил он меня, а в его глазах читалось что-то другое.
Вирусный успех
На следующее утро раздался звонок мобильного. Потом еще один. Еще. Сначала я не понимала, что происходит. Потом подруга юности, с которой мы не общались лет пять, срывающимся голосом прокричала в трубку: «Тамара! Ты наша звезда! Я плачу! Твое пение… это просто до мурашек!»
Я в панике открыла ноутбук. Степан уже сидел у меня в комнате с сияющим лицом.
— Бабуль, ты не представляешь! Смотри!
На экране было то самое видео. Но под ним было не десять просмотров, а десятки тысяч. Сотни. Тысячи. И цифры росли прямо на глазах. А еще там были лайки. Огромное, невероятное количество лайков. И комментарии. Десятки, сотни комментариев.
Я стала их читать, и у меня задрожали руки.
«Эта бабушка спела так, что я, взрослый мужик, расплакался утром в метро».
«Господи, это же живая история. Этот голос… он из другой эпохи, настоящий».
«Я не понимаю слов, но я плачу. Какая душа!»
«Где она поет? Я бы купил билет!»
Мне звонили бывшие коллеги, соседи, родственники из других городов. Мой телефон раскалился от сообщений. Я сидела и не могла поверить. Это все мне? Просто мне, Тамаре, которая всю жизнь боялась открыть рот при чужих?
Апофеозом стал звонок из нашего городского Дома культуры. Молодой мужской голос представился директором и сказал: «Тамара Ивановна, через неделю у нас проходит городской фестиваль памяти военных песен. Мы видели ваше видео. Выступать будет несколько коллективов. Не согласитесь ли вы выйти на сцену и спеть? Ту самую песню?»
Я положила трубку и расплакалась. Не от страха. А от какого-то невероятного, переполняющего чувства, которое я не могла объяснить.
Выход на сцену
Я вышла. Сцена была огромной и пугающей. В зале сидели люди. Я видела их лица. И в первом ряду — мой Степа с телефоном, готовый меня снимать.
Музыка зазвучала тихо. Я закрыла глаза. И представила, что я не на сцене. Я снова на своей кухне. За окном идет дождь, шумит кастрюля с супом, а я пою для своего внука. Для себя. Для тех, кого уже нет, но чью память я несу в этой песне.
Я пела. И я плакала. Слезы текли по моим щекам, но голос не дрогнул. Он лился, заполняя весь зал, и в нем была вся моя жизнь — и радость, и горе, и любовь, и надежда.
Когда смолкли последние ноты, на секунду повисла тишина. А потом зал взорвался. Люди встали. Аплодировали. Кричали «браво». Я стояла, маленькая и седая, под этими овациями, и не верила, что это происходит со мной.
Я не стала звездой. У меня нет миллионных контрактов. Но у меня теперь есть наш с внуком канал. Он — мой оператор, мой продюсер и мой главный защитник. Я — исполнительница. Мы снимаем видео дома, на кухне, поем те песни, которые просит его поколение, и те, что пело мое.
Я стала счастливой. Я поняла, что мечты действительно не имеют срока годности. И что иногда для того, чтобы они сбылись, нужен всего один человек, который посмотрит на тебя не как на «бабку», а как на человека с огромной душой и поверит в тебя больше, чем ты сама. Мой внук стал для меня этим проводником в новую жизнь. В жизнь, где не страшно петь.
Читайте еще: