— Осторожно, не наступи на лаванду! — крикнула я так резко, что с ветки вспорхнула синица.
— На какую ещё лаванду? — Кирилл, мой муж, замер над узкой грядкой. — Это вот это? Ничего себе, кусты поперёк участка…
— Это не кусты, а мои будущие чайные мечты, — сказала я мягче. — Тут голубика, а у забора — мелисса.
— Землю не по уму тратишь, — он провёл ладонью по рыхлой земле. — Тут картошка просится. Морковь, лук…
— Тебе надо — ты и сажай. Только мои грядки не трогай. Два года никому эта дача не была нужна, помнишь?
— Времена меняются, — буркнул Кирилл. — Да и мама говорила, что земля пустовать не должна.
— А ты говорил, что на дачу у тебя «ни времени, ни желания».
Он оглядел сорок соток: старый домик, кривой настил у крыльца, в траве — мои аккуратные высокие грядки. Я привозила доски и землю на электричке, никого не напрягая. И впервые за два года мне тут стало интересно.
— Мы вчера с мамой разговаривали, — словно чтение официальной сводки, сказал Кирилл. — Завтра приедем, разметим, где что будет. Здесь — картошка, тут — морковка, там — огурцы. Твои травы придётся подвинуть. Ты ведь не против?
— Против, — я сжала лопату. — У меня тут план. Если вы хотите поле — делайте, но не на месте моих грядок.
— Но они посередине! — он показал рукой. — Кто же так землю делит?
— А ты два года как будто не замечал, что она у нас есть, — отрезала я. — И вдруг заметил именно там, где у меня растёт мелисса.
Я никогда не была фанаткой растений. Но этой весной что-то щёлкнуло: я задерживалась у прилавков с рассадой, рассматривала пакеты семян, обожала запах сырых досок. Высокие грядки, капельный полив из бутылей, немного лаванды, голубики, мелиссы, куст чёрной смородины и рядок укропа с петрушкой — небольшой «чайный сад».
— Мы же договаривались не продавать дачу, — напомнила я вечером. — Из-за дороги земля подорожает. Это было про выгоду, а не про огородные подвиги.
— Пока дорожку катают, можно и картошки набросать, — донёсся из ванной голос Кирилла. — Не пропадать же добру.
— А кто её копать будет?
— Я. Мама. Сосед Вася. Весёлая бригада.
— Оставьте меня с лавандой в покое.
— Просто подумай, может, грядки чуть в сторону? Мама приедет — разметим по уму.
— Я уже «по уму» разметила — своему, — ответила я. — И передвигать ничего не буду.
— Не обижайся, — вышел он, вытираясь. — Мы с мамой хотим помочь.
— Помогите не трогать.
Свекровь Людмила Петровна вошла на участок как на заседание. Льняной костюм, шляпа, перчатки и рулетка — полный парад.
— Ирочка, здравствуй, — чмокнула она меня и тут же двинулась вдоль тропинки. — Лаванда, голубика, мелисса… мило. Но посередине? Посередине должен быть газон или дорожка. Иначе не развернёшься.
— Я люблю середину, — улыбнулась я. — Она напоминает, что это моя дача.
— Дача — семейная ценность, — отрезала она. — Тут — картофельное поле, здесь — морковь, там — лук. Огурчики пустим вдоль сетки. Ирочка, твои травки перенесём к забору. Им там будет хорошо.
— Не перенесём, — спокойно сказала я. — Я все грядки делала сама. Хотите огород — занимайтесь, но не на месте моих посадок.
— Ты неправильно используешь землю, — вмешался Кирилл. — Мама права. Нужно рациональнее.
— Рациональнее — это для кого? — спросила я. — Для меня польза — зимой заваривать мелиссу. А картошка продаётся на каждом углу.
Мы стояли втроём среди одуванчиков. Сосед Вася, появившись с граблями, усмехнулся:
— Спор века: трава или картоха, — сказал и исчез в калитке.
— Ирочка, — свекровь приложила к сердцу ладонь. — Я добра желаю. Ты девочка городская, неопытная. Травки — мило, но дом должен кормить. Мы же взрослые.
— Я взрослая настолько, чтобы решать, что сажать на своей грядке, — ответила я.
— Это ошибка — середина занята, — покачала она головой.
— Ошибка — считать, что мой труд можно перенести по щелчку, — сказала я. — Я эти доски пилила сама. И землю таскала.
— И что? — Кирилл развёл руками. — Мы строим план. Твои грядки мешают.
— Мешают чужому плану. А у меня есть свой.
Свекровь ушла к соседке Галине «за рассадой», а мы с Кириллом остались у моих грядок.
— Знаешь, что обидно? — спросила я. — Два года все делали вид, что дачи нет. А когда я наконец захотела тут жить по-своему, вы пришли с рулетками и «правильными» схемами. И первое, что ты сказал, — «передвинь».
— Это нелогично, — упрямо буркнул он. — По центру… И мама расстроилась. Ей хочется, чтобы было как «по учебнику».
— То есть мои грядки — неправильно? — уточнила я.
— Я… просто привык, что если мы что-то делаем — то вместе, — он сел рядом. — А тут ты без меня. И мне стало как будто обидно.
— А мне было обидно, когда ты ворчал каждую весну: «Опять на эту дачу». Помнишь?
— Помню, — он усмехнулся. — Наверное, испугался. Что ты начнёшь жить тут, а я буду водителем и грузчиком. Что мама скажет «неправильно», а я не смогу её возразить. Что мы поссоримся.
— Я не хочу ссор, — сказала я. — Я хочу границы. За мои грядки отвечаю я. За вашу картошку — вы. И взаимное уважение.
— Ладно, — он поднял руки. — Принял. Твои грядки остаются. Мама пусть ворчит. Но можно хотя бы дорожку? Так, чтобы всем удобно.
— Дорожку — можно. Через лаванду — нельзя.
— Понял, — улыбнулся он. — Я закажу плитку. А укроп у забора посажу?
— Сажай. Только на своей половине.
Свекровь вернулась с ящиком рассады и вопросом в глазах.
— Итак, чем закончилась ваша контрреформа?
— Дорожкой, — ответила я. — И укропом у забора. Картошка — за сараем. Мои грядки — вне переговоров.
— Ирочка, — голос её зазвенел, — я старше и опытнее. Я вижу ошибки. Мы хотим помочь. А ты всё воспринимаешь как войну.
— Я воспринимаю как мягкую колонизацию с рулеткой, — сказала я.
— Ну что за слова, — всплеснула она. — Мы семья.
— Как раз поэтому — договоримся, — неожиданно жёстко сказал Кирилл. — Мам, оставь Ирину. Мы с тобой делаем свой огород. Её не трогаем.
— Ты со мной споришь? — прищурилась свекровь.
— Я договариваюсь, — твёрдо сказал он. — У Иры — свой порядок.
Она вздохнула, одёрнула рукава.
— Хорошо. Травы остаются. Мы начнём «за сараем». Но если в следующем году ты поймёшь, что лаванда — это не твоё, центр осваиваем мы. Идёт?
— Если пойму — скажу, — кивнула я. — Пока — нет.
День мы провели на воздухе. Кирилл с матерью мерили, копали, переругивались и мирились. Я мульчировала голубику, подвязала смородину, подсеяла петрушку.
Сосед Вася носил ведра воды и шутки. Соседка Галина принесла рассаду и новости товарищества: дорога почти готова, цены пойдут вверх. Я пожала плечами: мы это и так знали. Но вдруг поняла, что мне важнее не стоимость земли, а мой «чайный сад», который никто больше не собирается переставлять.
— Ирочка, — под вечер свекровь подошла мягче. — Возможно, я была резковата. Я привыкла к «учебнику». А ты — не по учебнику. Мне непривычно.
— А мне непривычно быть ученицей на своей земле, — улыбнулась я. — Но рада, что вы с Кириллом нашли себе огород. Это лучше, чем ругаться с травой.
— Ругаться с травой… — хмыкнула она. — Мир?
— Мир.
Продолжение сцены 5. Лейка как повод и как примиритель
На следующий выходной мы снова приехали. Был зной, трава звенела кузнечиками, и все споры казались смешными. Я раскручивала шланг, когда к калитке подошла свекровь с Катей — дочерью соседки Галины.
— Катюша знает, как правильно поливать, — бодро сообщила Людмила Петровна. — Сейчас научит тебя, Ирочка, а то лаванду можно загубить.
— Я уже читала, — сказала я спокойно. — Лаванда не любит переувлажнения. Поливаю редко, но глубоко.
— Редко? — свекровь изогнула бровь. — А если засуха?
— Тогда — глубоко, — засмеялась я. — Катя, хочешь огурец сорвать? У вас там залежался.
— Хочу, — девочка смущённо улыбнулась и ушла за сарай.
— Вижу, — свекровь сжала губы, — что ты настроена отстаивать своё. Но учиться никогда не поздно.
— Согласна, — кивнула я. — Учусь говорить «нет» без крика.
— Это камень в мой огород?
— Это камень на дорожке, — улыбнулась я. — По нему легче идти.
Мы поливали молча. Потом она вдруг спросила:
— А зачем тебе всё это? Травы, чай… Не проще ли съездить в магазин?
— Проще, — призналась я. — Но я много лет жила «проще». А сейчас хочу жить «смыслом». Лаванда пахнет не только чаем, она пахнет тем днём, когда я поняла: могу сделать для себя.
— Для себя… — повторила она, глядя в сторону. — У меня так не получалось. Всегда для кого-то. Родители, твой муж, работа… Наверное, поэтому я и лезу к вам со своими правилами.
— А можно просто рядом, без правил? — предложила я.
— Можно, — вдруг легко согласилась она. — Я попробую.
И это был момент, когда лейка из повода для войны превратилась в знак перемирия. Мы стояли и слушали, как вода шепчет о землю, как будто пишет на ней новые границы — не ровные, но честные.
Лето пролетело быстро. Я приезжала одна — слушать, как шуршит мелисса. Приезжали втроём — спорить о бочке для воды. Приезжали с друзьями — жарить овощи и мясо.
Плиточная дорожка получилась дугой, обходящей мою лаванду. За сараем выросли ровные картофельные грядки, у забора — укропная полоса Кирилла. Вечерами мы сидели на ступеньках и спорили, что вкуснее — магазинная картошка или своя, и смеялись, когда Вася делил справедливость: «Кто против травы — тот копает картошку».
Осенью собрали первую смородину — по горсти каждому. Лаванду я укрыла лапником, голубика выглядела бодро, мелисса разрослась так, что хватало на чай и букеты. Картошки оказалось много: Кирилл позвал Васю и ещё соседей помогать, а потом долго ворчал, что «нужна была мотобурная бригада», но улыбался.
Зимой я достала из банок мелиссу, лаванду и листья смородины. Заварила. Пар пах садом и апрелем — тем самым, когда я вдруг решила, что могу. Кирилл заглянул на кухню.
— Нальёшь и мне? — спросил он. — И, слушай, на будущий год за сараем — бахчевые. Хочешь арбузы? Вдруг получится.
— Хочу, — рассмеялась я. — Но без планёрок.
— Договорились, — он сделал глоток и удивился. — Вкусно. Травы-муравы?
— В моём словаре есть ещё слово «границы», — сказала я.
— Записал, — кивнул он. — Мама, кстати, признала: лаванда «ничего так». Гладиолусы у неё, правда, роскошные.
— Пусть будут и гладиолусы, — пожала я плечами. — Места хватит всем, если не пытаться отодвинуть чужое.
Мы помолчали, слушая, как в батареях шепчет зима. За окном падал снег, синички стучали в стекло жёлтыми лампочками. Я грела ладони о кружку и думала, как просто оказалось сказать вовремя «нет». Никаких манифестов, только дорожка, обходящая лаванду, и картошка за сараем.
Весной я вернусь и увижу, как лопаются почки у смородины, как оживают веточки голубики, как расправляет плечи лаванда. Возможно, рядом появится смешная бахчевая грядка Кирилла с табличкой «Арбузы». Мы не будем спорить, где центр. Мы уже выучили: центр — там, где твоё.
— Ир, — скажет Людмила Петровна, прищурившись на мою мелиссу, — а не сварить ли нам компот? Гладиолусы у меня — во! Но… лаванда тоже ничего. Центр не отдаём.
— Не отдаём, — скажу я. — Он занят. Тут чайная республика.
И мы все трое рассмеёмся, каждый о своём: кто услышит «республика», кто — «чайная», а кто — «не отдаём». И это будет лучший итог моего маленького эксперимента, начатого в одиночку и продолженного в семье.
История читателя. Свои истории присылайте на почту: mistikaist@yandex.ru