Но брезжил над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет.
Георгий Адамович
Софья спустилась к берегу через высокие заросли трав, сладко пахнущих увяданием, огляделась, разделась догола и вошла в воду по колено.
В свете закатного солнца ее фигура — плавные плечи, высокая грудь, спелые долгие бедра — окрасилась в алое и золотое. Она оттолкнулась ото дна и поплыла к другому берегу, вдоль которого тянулась невесомая полоса тумана, словно подожженная последними лучами августовского солнца.
Когда она достигла середины реки, солнце совсем скрылось, и воду накрыл туман, редкий и струистый.
Она остановилась, чтобы перевести дух, и прислушалась.
Кажется, кто-то плыл навстречу.
Девушка погрузилась до рта, чтобы незнакомец не понял, что она голая.
Громко фыркнув, из тумана выплыл молодой мужчина. Он молча приблизился к Софье и взял ее за руку. Она всем телом повернулась к нему. Мужчина подплыл влотную, привлек девушку к себе — она прижалась к нему — и поцеловал.
— Наконец-то я встретил тебя, - сказал он.
Софья молчала.
Мужчина — теперь она узнала его — улыбнулся, выпустил ее руку и скрылся в тумане.
Девушка с силой развела руками воду, чтобы догнать его, но тотчас остановилась, развернулась и поплыла к своему берегу.
Ее била дрожь, когда она натягивала на влажное тело платье, и сердце колотилось, пока она бежала босиком по светлой песчаной тропинке, резко взмахивая босоножками, зажатыми в левой руке, и было трудно дышать, поднимаясь на холм, к дому, и она то и дело прикладывала ладонь к губам, не в силах справиться с тем, что обрушилось на нее вдруг и не отпускало, волна за волной накатываясь головокружением и сладкой болью.
Она села рядом с отцом, ждавшим ее на крыльце, и прижалась к его плечу.
От него пахло водкой, табаком и потом.
— Как мама?
— Умерла, - сказал отец, обнимая Софью за плечи. - Она умерла. Отмучилась наша Ирочка.
И тогда волнение ее разрешилось — девушка зарыдала, уткнувшись носом в отцово плечо, и по ее телу пробежала та радостная дрожь, которую вызвал у нее первый в жизни поцелуй, и что-то темное поднялось со дна души и подступило к глазам.
— Ты вся мокрая, - сказал отец.
— Помнишь того парня, который проехал мимо нас на мотоцикле и что-то кричал? Он потом погиб у фабрики на повороте...
Отец внимательно посмотрел на нее.
— Я видела его там, на реке. И он меня поцеловал. В губы.
— Ты устала. Мы все устали.
Вдали над лесом что-то вспыхнуло и тотчас погасло.
— Гроза?
— Может быть.
— Слово-то какое страшное — гроза.
— Хорошо бы дождь — земля вон как высохла.
— Ты думаешь, это было привидение?
— Нет, конечно. - Отец вдруг слабо улыбнулся. - Это не знаю что.
— Но он же мертвый!
— Ты же не с мертвым целовалась.
— Не понимаю...
— И не надо. Это... это останется с тобой...
— Как это — останется?
— Просто останется. Жизнь пройдет, а это не пройдет.
— Он сказал: наконец-то я встретил тебя.
Отец улыбнулся.
Софья молчала, глядя в темноту блестящими глазами.
— В субботу похороны, - сказал отец, поднимаясь. - А в понедельник ты уедешь. Занятия первого сентября?
— Второго.
— Новая жизнь — это здорово. Пора спать.
Он ушел, тихо затворив за собой дверь.
Софье не хотелось спать.
Ее пугало сочетание событий, которые в ее голове никак не могли соединиться: первый поцелуй и смерть матери. Но каким-то странным образом эти события сливались воедино, образуя божественное целое.
Она смотрела вдаль, туда, где над лесом что-то вспыхнуло, и в ожидании новой вспышки хотела загадать что-нибудь — что-нибудь великое, потрясающее, волшебное, яркое, алое и золотое, чтобы оно сбылось, обязательно сбылось, но вспышки все не было, а Софье все никак не могла облечь свое желание в слова, снова и снова проводя пальцем по губам, улыбаясь и поводя плечами, когда с дрожью возвращалась сладкая боль...