— Егор, я дома.
Слова упали в пустоту, поглощённые какофонией компьютерной баталии, доносившейся из больших чёрных наушников, плотно обхватывающих голову мужа. Ольга не ждала ответа. Она уже давно не ждала. Привычно повесив пальто на крючок в прихожей, она прошла на кухню, и её шаг, начавшийся бодро, замедлился, увязнув в атмосфере этого помещения. Кухня встречала её не теплом домашнего ужина, а молчаливым укором.
В раковине высилась шаткая башня из грязной посуды. Внизу, как фундамент, лежала большая сковорода с застывшими разводами жира. На ней громоздились тарелки с присохшими остатками гречки и кетчупа, чашки с тёмными ободками от чая, вилки и ложки, торчащие в разные стороны, как иглы у дикобраза. На обеденном столе россыпью лежали крошки от хлеба, рядом сиротливо стояла кружка со следом от губ, а на полу, у самого плинтуса, валялась скомканная салфетка. Воздух был спёртым, пахло чем-то кислым и пылью.
Ольга молча поставила на пол сумку с продуктами. Внутри неё не было ни гнева, ни обиды. Только глухая, свинцовая усталость, которая стала её постоянной спутницей. Она посмотрела на спину Егора. Широкая, расслабленная спина человека, находящегося в своём мире, где нет места грязной посуде и переполненному мусорному ведру. Свет от монитора отбрасывал на его лицо холодные синие и оранжевые блики, из наушников доносилось приглушённое клацанье и чьи-то возбуждённые выкрики. Он был там, в своей виртуальной реальности, абсолютно счастливый и отрешённый.
Она не стала его беспокоить. Какой смысл? Это приведёт лишь к короткому раздражённому рыку, обещанию «сделать всё потом» и новому витку её бессильного раздражения. Ольга подошла к раковине, закатала рукава блузки и открыла горячую воду. Механически, одно за другим, она начала разбирать этот кухонный завал. Звук льющейся воды, бряцанье тарелок, скрип губки — этот монотонный саундтрек её вечеров был ей до тошноты знаком. Она работала как автомат, её мысли текли медленно и вяло, как остывающий жир по стенкам сковороды. Работа, магазин, дом, уборка, готовка, сон. Завтра всё повторится.
Она вымыла последнюю тарелку, протёрла раковину и стол. Кухня приобрела подобие жилого помещения. Оставался последний штрих — мусорное ведро, из которого уже вываливался пакет, распухший от коробок из-под пиццы и пустых бутылок.
— Егор, вынеси мусор, пожалуйста. Пакет уже полный, — её голос прозвучал ровно, без эмоций. Просто констатация факта.
Он не обернулся. Его правая рука продолжала ожесточённо кликать мышкой. Он лишь махнул левой где-то в районе своего плеча, не отрывая взгляда от экрана.
— Потом.
Ольга замерла, держа в руках влажную тряпку. Это короткое, брошенное через плечо слово, эта пренебрежительная отмашка — всё это было привычным. Но он решил добавить. Видимо, чтобы окончательно закрепить свою позицию.
— Мама всегда всё успевала и не жаловалась.
Звук прекратился. Ольга перестала протирать столешницу. Вода, капающая с её рук на пол, казалось, отбивала ритм в оглушительной пустоте, которая вдруг заполнила её сознание. Она медленно выпрямилась. Усталость, которая ещё минуту назад давила на плечи, испарилась без следа. Вместо неё пришла звенящая, ледяная ясность. Словно с глаз сняли мутную плёнку, и она увидела всё в истинном, неприкрытом свете. Его спину. Его наушники. Гору мусора. И эту фразу, повисшую в воздухе. «Мама всегда всё успевала».
— Ты прав. Твоя мама — святая женщина.
Она медленно положила тряпку на край раковины. Так же медленно и методично вытерла руки о кухонное полотенце. Затем развернулась и тихим, хищным шагом направилась к нему.
Егор не почувствовал её приближения. Его вселенная сузилась до размеров двадцатисемидюймового монитора, где разворачивалась очередная битва за виртуальное превосходство. Он был полностью поглощён процессом, его тело стало продолжением игрового кресла, а разум — частью цифрового мира. Он не услышал, как её тихие шаги замерли за его спиной, не ощутил, как изменился воздух в комнате, став плотным и наэлектризованным.
Ольга стояла и смотрела на его затылок. Она видела, как напряжены его плечи, как подрагивают пальцы на мышке. Он был здесь, в метре от неё, и одновременно за тысячи километров, в выдуманном мире, где он был сильным, важным и нужным. А здесь, в их общей квартире, он был просто… мебелью. Функциональной, иногда издающей звуки, но по большей части бесполезной.
Её взгляд скользнул по столу. Рядом с клавиатурой, среди крошек и пылинок, лежал его телефон. Чёрный, гладкий, с большим экраном. Центр его реальной вселенной. Ольга протянула руку. Её движения были плавными и точными, без единой лишней вибрации. Она взяла телефон. Холодный пластик и стекло легли в её ладонь. Егор дёрнулся, словно почувствовал фантомное прикосновение, но даже не повернул головы. Он был слишком занят, чтобы заметить, как его реальный мир начал трещать по швам.
Она знала его пароль. Четыре цифры, день его рождения. Банально и предсказуемо. Экран вспыхнул, озарив её лицо холодным светом. Её пальцы быстро и беззвучно забегали по стеклу, открывая список контактов. Она не искала долго. Контакт «Мама» был в «Избранном». Она нажала на зелёную иконку вызова и, не дожидаясь гудков, коснулась значка громкой связи.
Пронзительная трель рингтона, настроенного на звонки от матери, ударила по ушам. Этот звук, громкий и навязчивый, прорвался даже сквозь плотные амбушюры его наушников. Егор вздрогнул. Его персонаж на экране замер на секунду, получив смертельный удар. Он сорвал наушники с головы, готовый выплеснуть порцию раздражения на жену, посмевшую его отвлечь.
— Оля, какого чёрта?! Я же…
Он замолчал на полуслове. Он увидел её. Она стояла рядом с его креслом, держала в руке его телефон, с экрана которого на него смотрела фотография улыбающейся матери. А из динамика уже доносился её бодрый голос.
— Егорушка? Сынок, ты чего звонишь? Что-то случилось?
Ольга поднесла телефон ближе к своему лицу, её губы изогнулись в странной, весёлой улыбке.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна! — её голос прозвучал звонко и радостно, будто она сообщала о выигрыше в лотерею. — У меня для вас отличная новость!
Егор смотрел на неё, и его лицо медленно вытягивалось. Он не мог сопоставить её сияющий вид, весёлый тон и абсолютный сюрреализм происходящего. Он протянул руку к телефону.
— Оля, что ты делаешь? Отдай.
Она сделала лёгкое движение, уводя телефон из его досягаемости, не сводя с него своих блестящих, недобрых глаз.
— Ваш мальчик соскучился! — продолжала она ворковать в трубку, игнорируя его. — Так сильно соскучился, что решил вернуться домой. Я уже собрала его грязные вещи в пакет, он стоит у двери. Можете забирать своё сокровище. Гарантия на него закончилась.
На другом конце провода повисла пауза. Долгая, звенящая. Даже виртуальная перестрелка на мониторе, казалось, затихла. Затем динамик телефона хрипло ожил, и недоумевающий голос Людмилы Ивановны, в котором уже начали проклёвываться стальные нотки, произнёс:
— Оленька? Что это за шутки? Я ничего не поняла.
— Шутки? — Ольга усмехнулась прямо в динамик, и её смешок прозвучал сухо, как треск ломающейся ветки. — Это не шутки, Людмила Ивановна. Это уведомление о возврате. Товар оказался бракованным. Не выполняет заявленных функций.
На том конце провода на мгновение замерло даже дыхание. Материнское недоумение сменилось чем-то другим — холодным, острым, как осколок льда. Голос Людмилы Ивановны потерял всю свою вкрадчивую мягкость, превратившись в натянутую струну.
— Ты что себе позволяешь, девочка? Ты с кем так разговариваешь? Какого бракованного товара? Ты совсем стыд потеряла? Моего сына, моего Егора, товаром называть! Да кто ты такая вообще?
Егор, до этого наблюдавший за сценой с открытым ртом, наконец обрёл дар речи. Поддержка, прозвучавшая из динамика, стала для него спасательным кругом, живительным бальзамом на уязвлённое самолюбие. Он выпрямился в кресле, его лицо из растерянного стало возмущённым и праведным.
— Мам, ты слышишь, что она несёт?! Я прихожу с работы, а она…
— С какой работы? — ледяным тоном перебила его Ольга, даже не удостоив взглядом. Она продолжала смотреть на телефон в своей руке, словно он был единственным достойным собеседником в этой комнате. — Твоя работа — вот она. — Она кивнула на погасший монитор. — Танчики, стрелялки и прочая дребедень. А я прихожу с настоящей работы, чтобы увидеть гору грязных тарелок, которую твоё «сокровище» оставило после себя.
— Да как ты смеешь! — взвилась трубка голосом Людмилы Ивановны. — Это обязанность женщины — следить за домом! Чтобы мужчина пришёл домой и отдохнул! А ты что сделала? Бардак и скандал! Я всегда знала, что ты никудышная хозяйка! Егорушка мне жаловался, что ты ему даже рубашки на неделю постирать не можешь!
Егор тут же подхватил, почувствовав себя в своей стихии, в привычном тандеме с матерью против всего мира.
— Да! Я ей сто раз говорил! А она что? «У тебя что, рук нет?». Представляешь, мам? Она мне предлагает самому свои вещи стирать! Мне! Который целый день…
— Целый день играет в компьютер, — закончила за него Ольга ровным голосом. Она, наконец, повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было ни капли тепла, только холодное, аналитическое любопытство, с каким энтомолог разглядывает пойманное насекомое. — А теперь ты предлагаешь мне обслуживать взрослого тридцатилетнего лба, который не в состоянии донести пакет с мусором до контейнера?
Этот прямой, безжалостный удар заставил Егора захлебнуться воздухом. А динамик телефона просто взорвался.
— Ах ты… Неблагодарная! Мы тебе квартиру эту обставили! Отец Егора все выходные потратил, чтобы вам мебель собрать! А ты его, единственного сына, теперь из его же дома выгоняешь? Да я сейчас приеду! Я сейчас приеду и посмотрю, кто кого выставлять будет!
Ольга снова улыбнулась своей странной, весёлой улыбкой.
— Отлично, Людмила Ивановна. Я как раз хотела предложить вам забрать не только само «сокровище», но и все его сопутствующие аксессуары. Так будет удобнее. Жду.
Она не стала дожидаться ответа. Её палец спокойно нажал на красную кнопку сброса вызова. В комнате стало тихо. Егор смотрел на неё с торжествующей злобой. Он был уверен в своей победе. Сейчас приедет мама. Сейчас приедет тяжёлая артиллерия и поставит эту зарвавшуюся выскочку на место.
— Ну что, допрыгалась? — с мстительным удовольствием произнёс он. — Сейчас мама приедет. Поговорим по-другому.
Ольга молча положила его телефон на стол. Её лицо было абсолютно спокойным, словно она только что заказала доставку пиццы, а не объявила войну целой семье. Она обвела взглядом комнату, задержавшись на грязных чашках у монитора и разбросанных дисках с играми. Затем она посмотрела на Егора. И в её глазах он впервые увидел нечто, что заставило его победную ухмылку медленно сползти с лица. Это было не отчаяние. Это была решимость.
Его победная ухмылка таяла, как снег на горячем асфальте. Он смотрел на Ольгу и не узнавал её. Ушла покорная усталость, исчезла привычная тень раздражения. Перед ним стояла незнакомая женщина с абсолютно пустыми, холодными глазами. В этой пустоте не было места ни любви, ни обиде, ни жалости. Там был только вердикт.
— Ну что, допрыгалась? — повторил он, но уже не так уверенно, скорее по инерции. — Сейчас мама приедет. Поговорим по-другому.
Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно вжался в спинку кресла. Её голос прозвучал резко, без единой дрожащей ноты, как удар хлыста в тишине.
— Да ты ничего дома не делаешь! Ничего! Ты только играешь, жрёшь и разводишь бардак! Всё! С меня хватит! Вали к своей мамочке, которая тебя ни к чему не приучила и разводи срач у неё дома, а тут больше ты жить не будешь!
Сказав это, она развернулась и пошла не в спальню, не к шкафу с его вещами. Она прошла на кухню и вернулась с рулоном больших, чёрных, стодвадцатилитровых пакетов для мусора. Она оторвала один с резким, трескучим звуком. Егор смотрел на её действия, и холодный, липкий страх начал подниматься из глубины его желудка. Он понял, что это не обычный скандал. Это было что-то другое. Окончательное.
Ольга подошла к его компьютерному столу — его святилищу, его алтарю. И без малейшего колебания смахнула широким движением руки в раскрытый пакет всё, что там стояло. Две грязные кружки с засохшими чайными пакетиками, тарелка с окаменевшими макаронами, пустые пачки от чипсов, стопка дисков с играми, его любимая игровая мышь, которая зацепилась проводом и утянула за собой клавиатуру. Всё это с грохотом и стуком полетело в чёрную пасть пакета.
— Ты… ты что творишь?! — взвыл он, вскакивая с кресла. — Ты с ума сошла?! Это техника!
— Это мусор, — отрезала она, не глядя на него. Она наклонилась и начала сгребать в пакет грязные носки, скомканную футболку и пустые банки из-под энергетиков, валявшиеся под столом. — Я убираю мусор. Ты же этого хотел? Чтобы всё было чисто.
Она завязала первый пакет и отшвырнула его к входной двери. Он глухо ударился о стену. Затем она оторвала второй. Она методично обходила комнату, как санитар, зачищающий заражённую территорию. В пакет полетели журналы про компьютерные игры со стула, его кроссовки, которые он бросил посреди коридора, грязное полотенце из ванной. Она не трогала его чистые вещи в шкафу. Она не прикасалась к его документам. Она избавлялась от следов его жизнедеятельности, от всего того, что он производил и оставлял за собой, как слизь.
— Прекрати! Я сказал, прекрати! — Егор попытался схватить её за руку, но она увернулась с такой брезгливой быстротой, словно он был чем-то заразным. Он замер, ошарашенный этим движением.
В этот момент в дверь настойчиво и требовательно позвонили. Егор вздрогнул, и на его лице промелькнуло облегчение. Мама. Спасение.
Ольга, не меняя выражения лица, пошла и открыла дверь. На пороге стояла Людмила Ивановна, раскрасневшаяся, с поджатыми губами и боевым блеском в глазах. Она пришла вершить правосудие. Она открыла рот, чтобы начать свою обвинительную речь, но осеклась. Её взгляд упал на два туго набитых чёрных мешка у двери, на холодное лицо невестки и на растерянного сына позади неё.
— Здравствуйте, — спокойно произнесла Ольга. — А вот и ваш мальчик. А это, — она кивком указала на мешки, — его приданое. Забирайте. Всё, что он произвёл за последнюю неделю своего пребывания здесь.
Людмила Ивановна потеряла дар речи. Она ожидала чего угодно: слёз, истерики, криков, которые можно было бы с лёгкостью парировать ответными обвинениями. Но она не была готова к этой спокойной, деловитой жестокости.
Ольга наклонилась, с усилием подняла самый тяжёлый пакет, в котором глухо звякнула посуда, и шагнула к опешившей свекрови.
— Этот, кажется, самый ценный, — сказала она, протягивая мешок прямо ей в руки. — Тут его трофеи. С поля боя.
Людмила Ивановна инстинктивно отшатнулась, не принимая ношу. Пакет тяжело ударился об пол у её ног. Егор, бледный, как полотно, смотрел то на мать, то на Ольгу. Он наконец понял, что его крепость пала, а подкрепление не просто опоздало — оно оказалось бесполезным.
— Егор, — сказала Ольга, в последний раз посмотрев на него. Её голос был ровным, как поверхность замёрзшего озера. — Дверь за собой закроешь. С той стороны.
Она развернулась, прошла вглубь квартиры, оставив их стоять на пороге — мать и сына, рядом с кучей чёрных мешков, наполненных мусором их общей жизни. Она села на диван посреди разгромленной комнаты. Было грязно, но воздух уже казался чище…