Говорят, что каждый лес дышит. Стоит лишь остановиться и прислушаться и услышишь, как ветви переговариваются между собой, как листья шуршат, будто тихий шёпот древних голосов. Но этот лес был иным. В нём не было ветра. Листва висела неподвижно, словно вырезанная из тусклого металла. Воздух стоял густой, влажный, и в его тяжести таилась странная безысходность. Шёл я по этой чащобе так долго, что уже перестал считать шаги. Дорога, казалось, не имела начала и не обещала конца. Ноги вязли в сырой земле, туман лип к лицу, а тишина давила сильнее любого грома. Иногда мне казалось, будто всё это сон, дурное сновидение, в котором заблудился не только я, но и само время. Тишина была неестественной. Не стрекотал кузнечик, не ухал филин, даже падение сучка казалось невозможным. Будто кто-то вырезал из леса все звуки, оставив только мои тяжёлые вдохи и гул крови в ушах. Я не помнил, зачем оказался здесь. То ли шёл домой и свернул не туда, то ли кто-то позвал меня, и я послушно последовал за зовом. В памяти всплывали обрывки лица, которых я давно не видел, смех, слишком громкий, чтобы быть настоящим, и сказка. Та самая, из детства: про трёх поросят и волка. Зачем она вдруг пришла мне в голову, я не знал. Но мысли упорно возвращались к ней, как будто в этих строчках, рассказанных когда-то на ночь, скрывалось нечто большее, чем детская забавная история. И именно в тот момент, когда я почти вслух повторил: «Жили-были три поросёнка…», лес раздвинулся, открывая передо мной странную картину.
Сначала я увидел свет. Тусклый, желтоватый, дрожащий, будто пламя свечи за мутным стеклом. Я двинулся к нему, и чем ближе подходил, тем явственнее становился запах, прелая солома, мокрая и гниющая, смешанная с кисловатым запахом дыма. Передо мной стоял дом. Нет, не дом жалкая хижина, скособоченная, будто её слепили наспех из того, что валялось под ногами. Стены из связок соломы, перевязанные грубой верёвкой, крыша, похожая на старый, прогнивший ковёр. Дверь, косо прибитая доска. Я невольно усмехнулся. Вот он, первый домик из сказки. Тот самый, в котором жил беспечный поросёнок. Но в детской истории всё выглядело веселее: солнышко, зелёная травка, хрюкающий толстячок, который пел песни и танцевал. А здесь… здесь даже воздух был тяжёлым. Я толкнул дверь, и она поддалась с мерзким скрипом. Внутри пахло плесенью. На полу валялись клочья соломы, и каждый шаг отзывался глухим шорохом. В углу грубый стол, на нём стояла глиняная миска, полная чего-то чёрного и засохшего. Внутри дрожали мухи. На стенах висели пучки трав, давно сгнившие, а в воздухе висел приторный дух гнили.
И тогда я увидел его.
Поросёнок.
Даже не поросёнок, человекообразное существо с розовой кожей, на которой проступали сальные пятна. Морда вытянутая, глаза маленькие, круглый пятачок блестел в полумраке. Он сидел у очага, в котором тлели угли, и что-то бормотал себе под нос.
-Кто… ты? спросил я, хотя голос предательски дрогнул.
Существо подняло глаза. Взгляд его был странным одновременно тупым и цепким.
-Я… первый, прохрипело оно. Я построил дом из соломы. Быстро, легко, весело. Я хотел смеяться… и петь. Его слова эхом отозвались у меня в голове. Я вдруг вспомнил детство, как мы с другом делали шалаш из палок и травы, играли в охотников. Сколько было смеха. Но через час всё рухнуло под дождём, и мы остались мокрыми и злыми.
-Почему… здесь так темно? спросил я.
Поросёнок дернулся, как от удара.
-Потому что волк всегда приходит. Я слышу его шаги. Я знаю, что мой дом хрупкий. Я знаю, что его дыхание разнесёт всё в пыль. И потому я живу в страхе. Я жду, когда он появится… голос его сорвался на визг, …и тогда всё кончится!
Он зажал уши копытцами и начал раскачиваться взад-вперёд.
И тут я услышал.
Где-то снаружи, далеко, но отчётливо. Звук дыхания. Хриплый, тяжёлый, словно кто-то огромный втягивал в лёгкие сам воздух леса.
Дом задрожал. Солома посыпалась сверху. Поросёнок завизжал, а я, не помня себя, выскочил наружу.
Тишина. Лес всё так же стоял недвижим, и лишь моё сердце стучало, как молот.
Но там, на земле, я увидел след.
Большой. Глубокий. Волчий.
Я шёл дальше, не решаясь оглянуться. След волка не выходил из головы, будто вонзился в память, как шрам. Каждая ветка, каждый ствол вокруг напоминали зубы, когти, пасть. Казалось, что весь лес превратился в огромного зверя, который вот-вот сомкнётся на мне. Дорога вела меня всё глубже. И вдруг запах изменился. Если возле соломенного домика воздух был кисло-сырой, то теперь я уловил другое, горечь дыма, едкий привкус горелого дерева. Он щипал глаза, въедался в горло, но, странным образом, не давал развернуться назад.
Я вышел к поляне. На ней стоял второй дом.
Он был куда крепче первого: стены из толстых брёвен, крыша из досок. Но что-то в нём было не так. Доски почернели, будто их когда-то уже пожирало пламя. В нескольких местах виднелись дыры, как шрамы, через которые сочился тусклый свет.
Я сделал шаг, и дверь сама отворилась.
Внутри было душно. Казалось, что я шагнул прямо в печь. Воздух вибрировал, стены покрывала копоть, а где-то наверху потрескивали балки. Я сразу заметил: здесь что-то недавно горело, но пожара как такового не было, только вечное тление, вечное ожидание огня.
Посреди комнаты сидел второй поросёнок.
Точнее существо, похожее на ожог и плоть одновременно. Его кожа была серой, обугленной, а глаза красные, как угли. Он вяло перебирал пальцами? Копытами? руками? и каждый жест оставлял на воздухе чёрный след, словно дым.
- Ты пришёл,
- прохрипел он, не поднимая головы.
- Все приходят сюда. Все строят… и думают, что спасутся.
Его голос был медленный, вязкий, как смола.
- Зачем?
- спросил я.
- Что это за место?
- Это дом, ответил он, дом тех, кто верит в дерево. Кто думает, что стены из брёвен удержат огонь. Кто полагает, что можно спрятаться от волка, если упрямо настаивать на своём.
Он поднял голову, и я отшатнулся. Его морда была рассечена от пятачка до щеки, и в разрезе тлели угли.
Я думал, что смогу обмануть, продолжал он. Я строил стены толще и толще. Я закрывал глаза на треск, на запах дыма. Я говорил себе: «Моё убежище прочное, моё укрытие надёжно». Но разве дерево не горит? Разве самообман не хрупок, как щепка?
Он рассмеялся, но смех больше походил на кашель. С потолка посыпался пепел.
Я вдруг вспомнил, как однажды в детстве спрятался в сарае, когда отец искал меня с ремнём. Тогда я думал: «Вот здесь он меня не найдёт». Но дверь распахнулась, и пыльное пространство оказалось ловушкой, а не защитой. Помню, как пахло сеном, пылью и потом и как обрушился страх.
Дом содрогнулся. Где-то рядом раздался тот же хриплый вдох. Волк снова был близко.
Поросёнок вскочил, завизжал и бросился к стене. Но в тот же миг доски за его спиной вспыхнули огнём. Огонь шёл без жара, но мгновенно сжирал всё.
Я вылетел наружу, задыхаясь. Поляна была пуста. Только дым поднимался в небо, завивая в нём тёмные узоры.
И среди этого дыма я увидел очертания: огромную пасть, рваные зубы, и глаза, горящие ненавистью.
Я шёл всё дальше. Лес будто становился плотнее, туман тяжелее, а воздух гуще. Где-то позади ещё долго тянулся запах дыма от деревянного дома, пока наконец не растворился в сырости. Но с его исчезновением не пришло облегчение. Наоборот, внутри поселилась тревога: следующая встреча будет хуже.
Я почти не заметил, как лес раздвинулся вновь.
На небольшой возвышенности стоял дом. Каменный. Массивный, холодный, тяжёлый. Его стены были серы, словно высечены из одного куска скалы, крыша низкая, окна крошечные, похожие на щели. Это было не жилище, это была крепость. Тюрьма. Гробница.
Когда я приблизился, холод ударил сильнее, чем любая зима. Камень излучал мёртвое дыхание. Дверь открылась беззвучно, словно ждала меня.
Внутри стояла абсолютная тишина. Воздух был сухим, как пыль в подземелье. Я сделал шаг и звук шагов утонул, будто камень поглощал всё: и шорох, и дыхание, и мысли.
В глубине сидел третий поросёнок.
Его кожа была бледна, как мрамор. Глаза холодные, без эмоций. Ни следа страха, ни боли, только пустота. Он сидел неподвижно, будто изваяние. И когда заговорил, голос его был ровный, гулкий, как эхо в склепе:
-Я построил дом из камня. Самый крепкий. Самый вечный. Я верил, что здесь не достанет ни огонь, ни дыхание волка. Я верил в силу гордыни.
Я не выдержал молчания.
-И что? Это сработало?
Он посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то ужасное не ненависть, не боль, а равнодушие.
Волк пришёл. Он не дул. Он просто ждал. Время делает больше, чем пламя или ветер. Камень трескается. Сердце остывает. Всё, что ты держишь, становится пустотой.
Я почувствовал, как дрожь пробежала по спине. В его словах не было истерики, как у первого, не было огня, как у второго. Здесь была вечная тишина, которая страшнее всего.
И тут я услышал шаги. Тяжёлые, гулкие. Они раздавались прямо за стенами. И камень… застонал. Медленно, как будто в нём зашевелились тысячи невидимых трещин.
Поросёнок улыбнулся. Холодно. Мёртво.
-Я ждал этого. И ты тоже ждёшь. Каждый ждёт.
С потолка посыпалась пыль. Камень дрожал. И вдруг я понял: в этом доме не было выхода. Я оглянулся дверь исчезла, оставив лишь гладкую серую стену.
Шаги были всё ближе. Вдох волка звучал уже внутри. Камень треснул, и сквозь щели стал просачиваться тёмный туман.
Я закричал.
Каменные стены дрожали. Гул становился всё сильнее, словно сердце дома билось в унисон с моим. Но то не было сердце то были шаги. Каждое движение Волка отзывалось в камне трещинами.
Третий поросёнок сидел неподвижно, будто окаменел окончательно. Его глаза были пусты, но в этих глазницах отражался мрак, что надвигался извне.
- Он пришёл,
- произнёс он.
- Я ждал его всю жизнь.
Я бросился к стене, ударил кулаками, ногами. Камень был холодным и безжалостным. Он не поддавался, но каждая моя попытка оставляла еле заметную линию, тонкую трещину, из которой сочился чёрный туман.
Шаги становились ближе. Я слышал дыхание. Тяжёлое, влажное, как будто гигант втягивал лес целиком. Оно проникало в лёгкие, давило изнутри.
Я закрыл глаза и увидел лица. Три поросёнка. Первый дрожащий в страхе, зажимающий уши. Второй в дыму, горящий изнутри самообманом. Третий холодный, лишённый всего, кроме пустоты.
И тогда я понял: они не существа. Они части меня. Мои страхи. Мои иллюзии. Моя гордыня. Всё это сидело во мне и ждало момента, когда Волк войдёт.
Стены вокруг трещали сильнее. Камень осыпался пылью, словно вековые глыбы устали держаться.
- Волк всегда приходит,
- тихо сказал поросёнок. И исчез. Просто рассыпался в серую пыль.
Я остался один.
Двери больше не существовало. Но стены рушились, и за ними клубился туман. В нём мелькали очертания: пасть, зубы, глаза, такие огромные, что всё вокруг казалось лишь игрушкой.
Я закричал. Но голос утонул в гуле.
Волк шагнул внутрь. Не телом, нет. Тьмой. Он вошёл в меня. В лёгкие, в кровь, в мысли. Вся пустота, которую я пытался закрыть, раскрылась настежь.
Каменный дом рухнул.
Я упал в темноту.
Я очнулся в лесу. Никаких домов, ни соломенного, ни деревянного, ни каменного. Только деревья, тяжёлый туман и мокрая земля.
Сначала я подумал, что всё это был сон. Но земля под ладонями была влажной, пальцы дрожали, а в груди жило ощущение тяжести, такое не дарит сон.
Я поднялся. Воздух был неподвижным, будто лес затаил дыхание. И тогда я заметил следы. Огромные, неестественные, будто волк прошёл по земле, оставляя вмятины глубже, чем следы человека в снегу. Они уходили дальше, вглубь чащи.
Я смотрел на них и понимал: идти туда значит встретиться с ним снова. А если уйду обратно, кто сказал, что дорога существует?
Я сделал шаг. Земля скрипнула под ногой. Следы были свежими, и где-то вдалеке раздался звук. Не вой. Не шаги. А дыхание. Глухое, медленное, но слишком знакомое.
Я обернулся. Позади не было ничего. Только туман.
Но я знал: Волк идёт всегда. Он не спешит. Он ждёт. И всё, что мы строим дома из соломы, из дерева, из камня лишь отсрочка. Рано или поздно стены падают.
Я шёл дальше, всё глубже в лес, чувствуя, как следы становятся всё чётче. И в каждом шаге было понимание: убежать невозможно. Можно лишь выбирать, как долго протянешь до встречи.
Туман сгущался. И вскоре впереди блеснули глаза.
Белые. Невыразимо пустые.
Я понял: дорога закончилась.
И вместе с этим пришло странное облегчение.