— Я же тебе, сынок, по-хорошему говорила: не купишь своей Светочке квартиру к свадьбе, придётся мне ей свою отдать. А куда я тогда? На улицу?
Тамара Петровна произнесла это с такой интонацией, будто Олег не просто не купил сестре квартиру, а лично выгнал мать из её собственного дома. Он устало потёр переносицу, пытаясь собрать мысли в кучу после тяжёлого рабочего дня.
— Мам, ну где я возьму такие деньги? Мы с Ингой только-только ипотеку взяли, сами в долгах. Понимаешь?
— Ничего я не понимаю! — отрезала мать по телефону, и в трубке зашуршало, будто она поправляла платок. — Сестра у тебя одна! Родная кровь! В общем, так. Раз ты о матери не подумал, придётся мне самой о себе позаботиться. Свою квартиру отдаю молодым, а я поживу у вас.
Олег замер с телефоном у уха. Он посмотрел на жену, Ингу, которая раскладывала ужин по тарелкам, и похолодел. Он-то думал, это просто разговоры, материнские манипуляции, как обычно. А оказалось — ультиматум.
— Мам, погоди… У нас же одна комната, куда мы…
— Тогда я буду жить у вас, — повторила Тамара Петровна с нажимом, не давая ему договорить. — Всё, ждите завтра. Чемоданы почти собраны.
Она приехала на следующий день, как и обещала. Два огромных чемодана, перетянутых верёвками, сумка и несколько авосек с банками солений. Не успел Олег и слова сказать, как мать уверенно прошла в их крохотную прихожую, огляделась и недовольно поджала губы.
— М-да, тесновато у вас, конечно. Не развернёшься. Ну, ничего, в тесноте, да не в обиде. Куда это добро ставить?
Олег чувствовал, как по его спине течёт холодный пот. Он был виноват. Виноват перед матерью, что не смог помочь. Виноват перед сестрой. И больше всего — виноват перед женой, в чей дом он, по сути, впустил беду. Инга же стояла молча, прислонившись к дверному косяку, и просто наблюдала. В её глазах не было ни упрёка, ни злости. Только какая-то странная, пугающая пустота. И от этой пустоты Олегу становилось ещё хуже. Он не знал, что эта тишина была затишьем перед настоящей бурей, которую его покорная жена вот-вот собиралась устроить.
Первые часы превратились в настоящий ад. Тамара Петровна, не снимая уличной обуви, промаршировала на кухню.
— Так, это что за кастрюли? Алюминиевые? Выбросить немедленно, это яд! — она брезгливо отодвинула сковородку с ужином. — И что это за еда? Макароны? Мужика надо мясом кормить, дочка. Мясом! А то силушки у него не будет.
Инга молчала. Она просто убирала за свекровью грязные следы, переставляла кастрюли и слушала. А Тамара Петровна, войдя во вкус, продолжала:
— Я вот своего Петра всю жизнь на борщах да на котлетах держала. Мужик был — кремень! А всё почему? Потому что женщина должна быть мудрой. Должна терпеть, где-то смолчать, где-то уступить. Семья — это труд, деточка. Твой труд.
Олег пытался робко вмешаться:
— Мам, ну что ты начинаешь? Инга вкусно готовит, мне нравится.
— Тебе нравится? — Тамара Петровна всплеснула руками. — А что ты вообще понимаешь? Ты вот матери помочь не смог, а теперь и жену свою защищаешь, которая тебя голодом морит. Эх, сынок…
Олег сдулся. Любое слово матери попадало в его застарелый комплекс вины, и он тут же пасовал, поддакивал, лишь бы она перестала давить на больное. Он смотрел на Ингу, ища поддержки, но та, казалось, его не видела. Она была словно в своём мире.
Вечером, когда Тамара Петровна, устроившись на диване в гостиной, громко включила сериал, Инга ушла в спальню. Олег думал, она плачет. Хотел зайти, обнять, извиниться в сотый раз. Но из-за двери донёсся тихий, спокойный голос жены. Она говорила по телефону.
— Да, мамуль… Да, всё так. Ты можешь приехать? Говорит, женщина должна терпеть… Ну, вот и посмотрим, кто и что должен. Нет-нет, ничего не говори ему. Просто приезжай. Будет сюрприз. Сказала, что поживу у вас «на время», чтобы помочь пережить ситуацию… Да, именно так.
Олег не понял ни слова из этого разговора. Он лишь почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Какой ещё сюрприз?
На следующий день, едва Тамара Петровна начала свою утреннюю лекцию о том, как неправильно заварен чай, в дверь позвонили. На пороге стояла её тёща, Людмила. Бойкая, энергичная женщина с короткой стрижкой и цепким взглядом. В руках у неё был небольшой чемодан.
— Ингуся, доченька, привет! — прогремела она на всю квартиру. — Принимай гостью! Решила тебя проведать, помочь, так сказать, в непростой жизненной ситуации. А то смотрю, совсем ты одна тут кукуешь.
Тамара Петровна на кухне замерла с чашкой в руке. Олег застыл в коридоре, не в силах вымолвить и слова. Это и был тот самый сюрприз.
Людмила, не дожидаясь приглашения, прошла в квартиру, смерила взглядом чемоданы свекрови и хмыкнула.
— Ого, а у вас тут, я смотрю, цыганский табор обосновался. Добрый день, — кивнула она Тамаре Петровне.
На кухне тут же развернулось первое поле боя.
— Я вообще-то завтрак готовлю, — процедила Тамара Петровна, загораживая собой плиту.
— Да я вижу, — беззлобно усмехнулась Людмила, заглядывая ей через плечо. — Яичницу сожгли, а каша комками. Ингуся, дочка, дай-ка я сама. А то твой муж скоро сбежит от такой стряпни.
Олег, который как раз зашёл на кухню, поперхнулся воздухом.
— Вообще-то, это я готовила! — возмутилась Тамара Петровна.
— Тем более! — не унималась Людмила. — Олег, а ты чего стоишь, как неродной? Вон, кран капает, не слышишь? Или у тебя руки не из того места растут? Ленивый какой, ничего не умеет.
В отличие от Инги, которая всё сносила молча, её мать вмешивалась во всё. Она поправляла, критиковала, язвила. Если Тамара Петровна говорила, что занавески надо постирать, Людмила тут же заявляла, что их давно пора выбросить и купить новые, и что только человек без вкуса может вешать такое на окна.
— Здесь хозяйка я! — кричала Тамара Петровна, краснея пятнами. — Мой сын тут живёт!
— А здесь живёт моя дочь! — парировала Людмила, размахивая половником. — И её права я буду защищать!
Олег чувствовал себя между молотом и наковальней. Дом перестал быть тихим убежищем. Он превратился в поле непрекращающейся битвы.
Тишина ушла из их квартиры. Её место занял постоянный гул. Днём спорили две матери, перекрикивая друг друга и работающий телевизор. Вечером, когда Олег приходил с работы, его встречал двойной удар.
— Сынок, ты представляешь, эта… женщина… вылила мой бульон! Сказала, он жирный! — жаловалась Тамара Петровна, хватаясь за сердце.
— Олег, а ты чего носки посреди комнаты разбросал? — тут же налетала Людмила. — Тебе что, трудно до корзины донести? Инга, и ты это терпишь? Совсем мужика распустила!
У него болела голова. Он не мог спокойно поесть, потому что над ним стояли две фурии, комментируя каждый его кусок. Он не мог посмотреть футбол, потому что Тамара Петровна включала свой сериал, а Людмила — политическое ток-шоу, и они пытались перекричать друг друга.
Инга же вела себя так, будто ничего не происходит. Она спокойно ужинала под их крики, улыбалась и подливала обеим матерям чаю.
— Инга, может, ты поговоришь со своей мамой? — взмолился однажды Олег, когда они остались наедине в спальне. — Это же невозможно.
— Почему? — она невинно захлопала ресницами. — Ты же сам говорил, что без твоей мамы мы не справимся, что она мудрее. Вот и моя мама помогает, как может. Она ведь тоже мудрая женщина. Понимаешь, она просто переживает за меня.
Олег посмотрел на жену и впервые увидел в её глазах стальной блеск. Это была не та тихая, покорная Инга, которую он знал. Это была женщина, которая вела свою собственную, изощрённую войну. И он, кажется, был в ней главным проигравшим.
Развязка наступила внезапно, как гроза в ясный день. За ужином, когда напряжение достигло своего пика. Тамара Петровна жаловалась на то, как Светочке тяжело готовиться к свадьбе одной, а Людмила громко рассказывала, какого замечательного мужа нашла её племянница — «и с квартирой, и с машиной, не то что некоторые».
— Это вы на моего сына намекаете? — взвилась Тамара Петровна.
— А вы думали, на Папу Римского? — ядовито ответила Людмила.
И тут они начали кричать. Одновременно. Два пронзительных, громких голоса слились в одну невыносимую какофонию. Они обвиняли друг друга, своих детей, весь мир.
Олег сидел, опустив голову, и вдруг почувствовал, как что-то внутри него оборвалось. Он медленно встал. Вилка с громким звоном упала на тарелку. В наступившей тишине его голос прозвучал хрипло и страшно.
— Хватит!
Он посмотрел на свою мать. В его глазах стояли слёзы отчаяния и бессилия.
— Мама, я тебя очень люблю. Слышишь? Очень. Но я больше так не могу! Я не могу жить в этом аду! Ты должна съехать. Пожалуйста. Я жить так не хочу!
Тамара Петровна открыла рот от возмущения, хотела что-то крикнуть в ответ, но увидела лицо сына. Бледное, с дёргающимся веком. Она поняла, что он на грани. Это был не каприз, не слабость. Это был крик о помощи.
— Хорошо, сынок, — тихо сказала она, опустив глаза. — Я… я поеду в деревню к подруге. Пока… пока не решу вопросы.
На следующее утро Тамара Петровна уехала. Её огромные баулы исчезли из прихожей, и в квартире сразу стало как-то просторнее и светлее. Олег сидел на кухне и просто молчал, глубоко вдыхая обретённую тишину. Он выдохнул.
Он подошёл к Инге, которая мыла посуду, и обнял её сзади.
— Спасибо, — прошептал он. — Ты оказалась умнее меня. Ты решила всё куда лучше.
Инга повернулась, в её глазах больше не было ни пустоты, ни стали. Только тёплая усталость.
— Я просто больше никому не позволю делать из меня молчаливую служанку в моём же доме.
Через час, выпив на дорожку чаю и удовлетворённо кивнув на прощание, уехала и Людмила. Она подмигнула дочери, мол, дело сделано.
Они остались вдвоём. В своей тихой, маленькой квартире. Олег смотрел на жену так, будто видел её впервые. И впервые за долгое время он не чувствовал себя виноватым. Он чувствовал, что рядом с ним не просто женщина, которую надо защищать, а сильный человек, на которого можно опереться.
— Я обещаю, — сказал он тихо, взяв её за руки. — Я обещаю, что теперь всегда буду сначала слушать тебя.