Страхи детства
Вера повзрослела рано. Ей казалось, что она перестала быть ребенком лет в 12, когда ее родители, тогда уже прилично пьющие, но еще не опустившиеся до потери человеческого облика, купили какую-то некачественную продукцию, выпили и больше не проснулись.
Вера плакала, конечно, все же мама и папа, но одновременно испытывала облегчение, что не надо будет больше их стыдиться. Прабабушка как-то оформила опекунство и вырастила Веру до ее 18-летия, уйдя в мир иной через месяц после ее дня рождения, с улыбкой на лице:
- Девочка моя, живи, и не бойся этого мира.
Вера осталась одна в своей квартире. Она была «богатой невестой»: хорошая двухкомнатная квартира, доставшаяся от родителей, дача, доставшаяся от прабабушки. Только страх поселился у нее внутри, она боялась остаться одна. Как в 12 лет испугалась этого, так внутри себя и держала.
В 20 лет она познакомилась с Вадимом. Он показался ей скалой, спасением от призраков прошлого: старше, увереннее, у него была работа, а Вера подрабатывала и доучивалась. Вадим не говорил о чувствах, но предложил:
- Ты ничего такая, красиво я говорить не умею. Выходи за меня замуж.
И она ухватилась за него, как тонущий за соломинку, бежала от одиночества. Про родителей она не рассказывала ему, она вообще никогда никому не рассказывала о них, соседи менялись за эти годы, и «просветить» мужа о том, что у Верочки родители умерли вот так, некрасиво, было некому. Так она и жила с этой тайной.
Белого платья, праздника в честь бракосочетания, у неё не было, они просто расписались, да и пошли домой.
Вера доучилась, вышла на работу, а вскоре ушла в декрет, родила одного за другим двоих детей: сына и дочь.
Шли годы, и Вера думала, что их брак напоминает тихую, заброшенную станцию, где два поезда давно застыли на соседних путях, никуда не двигаясь и не сообщаясь друг с другом.
Вечера проходили однообразно. Вера приходила с работы, переодевалась, умывалась, шла на кухню: готовить на завтра, кормить семейство ужином, запахи разносились по всей квартире.
Вадим, развалившись в кресле, листал телефон. Вера посмотрела в темное окно, в котором отражалась эта унылая картина повседневной жизни, где каждый сам по себе, только когда дети придут домой, все наполнится разговорами, смехом, общением. Вера думала:
- Он никогда не спрашивает меня: как дела, что нового, ему неинтересна я. Так – удобно живем.
— Кран на кухне капает, посмотришь? — нарушила она молчание.
— Времени нет, — последовал незамедлительный, выученный ответ. — В выходные, может быть.
Диалог иссяк, не успев начаться. Вера знала, что она вызовет завтра сантехника, и он починит этот кран, а Вадим даже не вспомнит о ее просьбе. Их разговоры сводились только к односложным вопросам: «Что на ужин?», «Ты заплатил за квартиру?», «Забери дочь с тренировки». Словно соседи, вынужденные делить жизненное пространство.
Вера посмотрела на его опущенные веки, на пальцы, листающие ленту новостей, и ей отчаянно, почти физически, захотелось нарушить этот заговор молчания, сказать ему про свое прошлое, про стыд, который она испытала тогда, в детстве, про вечный запах пере.гара и нищеты, про мать с отцом, которые нашли свой конец на обочине жизни, про прабабушку, которая вытащила ее из этой ямы. А у нее от всех осталась в наследство лишь эта квартира, дача, и титаническая, испепеляющая сила молчать и держаться.
Она даже открыла рот, чтобы начать, но Вадим поднял глаза от телефона, взгляд его скользнул по ней, не видя, и уперся в телевизор.
— Чай будет?
И желание говорить угасло, сменившись привычным, горьким комом в горле. Ей стало стыдно за ту девочку с ободранными коленками из страшной квартиры, стыдно за свой стыд, и, главное, она знала, что его реакция будет один в один: равнодушное «А-а-а», кивок и погружение обратно в телефон, ему было неинтересно. Ее прошлое, ее боль, ее страхи — все это было для него пустым местом, фоном, который не заслуживал внимания.
Она встала, чтобы поставить чайник.
- Сейчас будет чай.
И про себя, уже заученно, как мантру, повторила: «Молчишь и молчи, значит, не надо это знать никому, все хорошо». Это была ее тайна, ее крест, и ее одиночество.
Семейная идиллия (видимость)
Лето на бабушкиной даче было тем единственным временем, когда жизнь Веры наполнялась смыслом, шумом и светом. Двое малышей, Саша и Катя, носились по участку, их смех звенел под старыми яблонями, солнце ласково грело спину, а воздух пах смородиной и нагретой землей. Со стороны это можно было принять за идиллию: молодая мать, играющие дети, ухоженный летний домик.
— Мама, смотри, я червяка нашел, — кричал Саша, тыча палкой в землю.
— Фу, Сашка, не трогай его, — хныкала Катя, прячась за мамой.
Вера улыбалась, была абсолютно счастлива. Вадим приезжал на выходные, всегда ненадолго, погруженный в свои мысли или телефонные разговоры. Его присутствие не согревало, а лишь нарушало их маленький, уютный мирок.
В тот день Вера собрала детей в город внепланово.
— Быстро собираем игрушки, поедем в город, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Почему? Мы же еще хотели на речку! — захныкала Катя.
— У тети Вали завтра день рождения, нужно подарок купить, — солгала Вера.
На самом деле у нее был один рабочий вопрос, о котором она напрочь забыла. Вместе с детьми заскочила на работу, быстро доделала требуемое, по дороге они заехали в кафе. Домой выдвинулись поздно, Вера решила в этот день не возвращаться на дачу, а переночевать в городе.
Подъезжая к дому, она с удивлением заметила свет в гостиной.
- Вадим? Но он же должен быть на рыбалке с друзьями до завтра.
Тихо, чтобы не разбудить детей, она поднялась домой, чтобы попросить мужа занести спящих малышей. В квартире пахло чужими духами и ал.ко.голем, из гостиной доносился приглушенный смех и голос Вадима, громкий и развязный.
Сердце ее ухнуло, она подошла к приоткрытой двери и заглянула внутрь.
Вадим, растрепанный, весьма нетрезвый, с мутными глазами, сидел в кресле. На подлокотнике, почти у него на коленях, развалилась яркая молодая женщина, в ее руке бокал с ви.ном. Они разговаривали о чем-то, смеялись, Вадим положил руку на коленку красотки.
Мир для Веры сузился до щели в двери, звуки пропали, осталось только гудение в ушах. Она не почувствовала ни злости, ни ярости, только леденящий, всепоглощающий ужас, ужас от этого пох.аб.ного зрелища в ее же гостиной, в ее же доме, под крышей, где живут ее дети.
Женщина первая заметила ее, ее улыбка сползла с лица, она неуверенно тронула Вадима за плечо, тот обернулся. Его нагловатое выражение лица сменилось на мгновение паникой, а затем маской раздражения.
— Вера? Ты что здесь делаешь? — он грузно поднялся, пошатываясь.
Женщина смущенно поправила платье.
Вера не сказала ни слова. Она просто смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых застыло одно лишь недоумение.
— Это... это Лена, коллега, — заплетающимся языком начал Вадим, делая шаг к ней. — Мы... мы отмечали удачную сделку, заскочили кофе выпить, а потом кон.ья.чку.
Он жестом показал «коллеге» убираться. Та, шаря взглядом по полу в поисках сумочки, крадучись прошмыгнула мимо Веры в прихожую и быстро ретировалась.
— Вера, ну что ты стоишь как истукан? — голос Вадима стал властным, но в нем слышалась трусливая нота. — Ничего такого не было, ошибка, глупость, понимаешь? Забыть и никогда не вспоминать. Обещаю, больше никогда, ни-ког-да.
Она молчала, не понимая, словно он говорил на незнакомом языке, видела только его мутные глаза и этот чужой, раздражающий запах, который теперь пропитал ее дом.
Она развернулась и молча пошла на улицу, села в автомобиль и уехала с детьми на дачу.
Там перенесла детей в домик, а сама поставила чайник.
Вадим писал, что-то про «несчастный случай», про «сам не знаю, как так вышло».
Вера смотрела на запотевающий чайник, и в голове у нее стучала одна-единственная мысль, заглушающая все остальное:
- Дети, у меня двое маленьких детей. Куда я одна с ними? А случись что со мной, они останутся одни, маме Вадима, да и ему самому они не нужны будут, если разведемся. Терпеть, надо просто перетерпеть какое-то время.
Она не плакала, просто молча приняла решение, погасила в себе все чувства, все эмоции, превратила их в черный, холодный камень и похоронила глубоко на дне души. Она не простила, а законсервировала эту боль.
Жизнь в тени
Годы текли медленно и однообразно, как густой сироп. Жизнь Веры превратилась в бесконечный цикл: работа, дом, дети, снова работа. Она существовала в тени собственной жизни, отдавая всю себя Саше и Кате. Они росли, становились личностями, и в этом был ее главный, хоть и тихий, триумф.
Брак с Вадимом давно стал формальностью, они жили как соседи, а его «командировки» стали настолько частыми и продолжительными, что его присутствие в доме, наоборот, стало вызывать чувство легкой тревоги и дисгармонии. Они научились искусно избегать друг друга, их диалоги, как и раньше, ограничивались бытом и детьми.
— Папа приедет в воскресенье? — спрашивала Катя, уже подросток, обожающая отца, который появлялся редко, но всегда с дорогими подарками.
— Не знаю, дочка, говорил, что может задержаться.
— А ты бы позвонила, спросила? Тебе же все равно.
— Ему работать надо, не буду отвлекать, — уходила от ответа Вера. – Позвони сама позднее.
- Он трубку от меня не берет.
- Значит, работает.
Саша, более сдержанный и молчаливый, был больше похож на нее. Он видел больше, чем показывал. Перед его отъездом в университет в другом городе они сидели на кухне.
— Мама, а у тебя все хорошо? — спросил он неожиданно, глядя в стол.
— Конечно, сынок. О чем речь? Учись хорошо, не болей, — она потрепала его по волосам, сдерживая ком в горле.
- Мамуля, я же все вижу, ты все ради нас… Разводись ты с ним.
Вера удивленно посмотрела на Сашку и задумалась. После его отъезда дома стало еще тише. Осталась Катя — ершистая, своенравная, считающая мать занудой, а отца — воплощением крутости. Вадим, пользуясь этим, укреплял свой статус «доброго папы», скупая ей модные вещи и разрешая то, что запрещала Вера.
Однажды вечером Вера зашла в комнату к дочери, чтобы сложить в ее шкаф постиранное постельное белье. Катя, с наушниками в ушах, что-то яростно строчила в телефоне, жестом показав маме положить белье на стул.
В это время Вера увидела на полу у кровати телефон Вадима, который, видимо, зашел к дочери, обронил его.
Вера наклонилась, чтобы поднять его, в этот момент экран ярко вспыхнул, загорелось новое сообщение.
«Леночка»: Милый, ты уж тогда купи билеты на море на сентябрь, как договорились? А то я уже настроилась на солнце и волны!
Вера замерла, рука сама потянулась к устройству, будто против ее воли. Она знала пароль — день рождения дочери, он никогда его не менял.
Сердце колотилось где-то в горле, она провела пальцем по экрану, открыв мессенджер. Первое же фото в чате приковало ее взгляд: Вадим на каком-то курорте, загорелый, обнимает ту самую «Леночку». Дата была две недели назад, когда у него была «срочная конференция в Нижнем».
Она листала вверх, и с каждым сообщением ледяная глыба внутри нее росла. Циничные обсуждения ее, Веры, наивности, планирование отдыха, подробности их встреч, фривольные фото.
И вот последние сообщения:
«Леночка»: точно придумал, что сказать жене?
Вадим: Не парься, скажу, что срочная командировка в Питер на неделю. Она глупая, поверит, всегда верит. Главное — билеты до Питера забронируй, пока цены не взлетели.
Мир вновь сузился до размеров экрана телефона, но на этот раз не было ужаса, не было страха, была лишь абсолютная, кристальная ясность, та самая последняя капля, которая переполнила чаш терпения, наполнявшуюся долгие годы.