У меня будет несколько часов только для тебя... – чужие слова стояли в глазах, пульсировали в висках. – Несколько часов только для нее...
А для жены и сына у него времени не было. Только усталость после встреч с любовницей – да необходимость изображать роль заботливого семьянина.
Анна закрыла переписку и положила телефон на стол. Мир вокруг стал каким-то нереальным, будто кто-то накинул сверху мутное, искажающее стекло. Привычные предметы – холодильник с магнитиками из разных городов, где они бывали вместе, – фотографии на стене, где все такие улыбающиеся, такая счастливая семья... Даже чашка с остывшим чаем – всё это вдруг показалось декорациями чужого спектакля. И лишь она сама продолжала механически повторять роль счастливой жены, не подозревая, что её партнер давным-давно играет совсем другую пьесу.
В животе что-то кольнуло. Малышка напомнила о себе лёгким движением. Анна прижала ладони к округлившемуся животу – и вдруг остро, до боли, почувствовала ответственность. Ответственность за эту крохотную жизнь, которая ни в чем не виновата, но уже обречена родиться в семье, что теперь оказалась миражом.
– Что я скажу Максиму?.. – еле слышно прошептала Анна.
Перед глазами встало доверчивое лицо сына. Как объяснить ему, что папа, которым он так гордится, на самом деле?..
Она и сама не могла мысленно закончить эту страшную фразу. Слова «папа изменяет маме» казались невыносимо простыми для того ужаса, что поселился внутри неё.
Это была не просто измена. Это было разрушение всего мира, который она годами строила по кирпичику… Анна встала и прошлась по кухне, пытаясь успокоиться.
– Может быть, всё не так страшно?.. – ловила себя на этих мыслях. – Ну, может это просто увлечение, которое пройдёт?.. Мужчины иногда сходят с ума, правда. Особенно в кризисе среднего возраста.
– Может, поговорить с ним? Объяснить, что семья важнее любых увлечений?.. – тут же спорила сама с собой.
Но другая часть сознания — более трезвая, беспощадная — подсказывала: переписка длится месяцами. Это не мимолётное увлечение. Это — параллельная жизнь, которую он тщательно скрывал. И, что самое страшное, расставаться со Светланой он не собирался. Хотел и дальше жить в двух мирах: дома – играть роль примерного мужа и отца, а втайне – встречаться с той, кто дарила ему иллюзию молодости…
За окном начинался первый в этом году снег. Крупные хлопья медленно опускались на подоконник, и Анна вспомнила, как в прошлом году они с Вадимом и Максимом лепили снежную бабу во дворе. Как же она тогда была счастлива, как верила в то, что их семья — это настоящая крепость, которой не страшны никакие бури.
А теперь эта крепость рушилась — всего от одного случайно прочитанного сообщения. Анна взяла телефон мужа и ещё раз открыла переписку, надеясь найти хоть что-то, что могло бы смягчить удар. Но каждое новое сообщение только углубляло рану. Вот они обсуждают подарок на день рождения Светланы — Вадим дарил ей золотые серёжки. Вот они планируют поездку на выходные в соседний город — в то самое время Анна думала, что у мужа научная конференция. Вот Светлана благодарит его за «незабываемую ночь» в отеле... а Анна помнила тот день: Вадим пришёл домой усталый и сказал, что всю ночь просидел над подготовкой к лекциям.
Каждая, даже самая незначительная деталь их семейной жизни за последние месяцы вдруг обрела новый, горький смысл. Его нежность — всего лишь игра, способ замести следы. Его забота о беременности — лишь дань приличиям. Даже их близость, которую она принимала за проявление любви, теперь представлялась ей исполнением супружеского долга.
— Мама, ты что, плачешь? — Голос Максима заставил её вздрогнуть.
Анна не заметила, как слёзы потекли по щекам. Сын стоял в дверях кухни, сжимая в руках свой рисунок. На этом рисунке была их семья: папа, мама с круглым животом и он сам, все под большим жёлтым солнцем.
— Я не плачу, солнышко. Просто... — Она поспешно вытерла глаза рукавом, стараясь улыбнуться. — Просто у мамы немножко болит голова.
Максим подошёл и протянул ей рисунок.
— Это нам на холодильник. Смотри, я нарисовал, как мы будем жить, когда сестричка родится. Мы все будем счастливые.
Анна взяла рисунок дрожащими руками. Счастливые... Её семилетний сын верил в это счастье так же слепо, как ещё час назад верила она сама.
И что теперь делать с этой верой? Разрушить детский мир, рассказав правду? Или продолжать притворяться, что всё хорошо?
— Очень красивый рисунок, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Повесим его на самое видное место, — слабо улыбнулась Анна, принимая рисунок.
Максим довольно кивнул и побежал обратно в свою комнату.
Анна осталась стоять на кухне, держа в руках детский рисунок счастливой семьи — и телефон с перепиской мужа-изменника. Контраст оказался настолько болезненным, что у неё перехватило дыхание.
Часы на стене показывали половину девятого. Скоро должен был вернуться Вадим: усталый — с заседания кафедры. На самом деле, конечно, с очередной встречи с любовницей… Он войдёт в дом, поцелует её в лоб, спросит о самочувствии, может принесёт какую-нибудь мелочь — конфеты или журнал — и будет играть роль заботливого мужа. А она будет смотреть на него и знать всю правду.
Анна понимала — настал момент, который навсегда разделит её жизнь на «до» и «после». До того, как она узнала о Светлане-Солнышке… и после. Пути назад уже не было.
Она аккуратно положила телефон обратно, туда, где он был — рядом с очками Вадима. Пусть не догадывается, что она читала переписку. По крайней мере пока. Ей нужно было время. Понять — что делать дальше? Как жить с этим знанием? Как смотреть в глаза человеку, которому она доверяла всю себя, а он предавал её каждый день?
За окном снег шёл всё гуще, накрывая мир белым одеялом… покрывалом обмана, под которым скрывалась страшная правда.
Анна стояла у окна, положив руку на живот, где билось сердце её будущего ребёнка, — и впервые за много лет не знала, чего хочет от завтрашнего дня.
В прихожей зазвенели ключи. Вадим возвращался домой. Звук поворачивающегося в замке ключа прозвучал для неё как выстрел.
Она стояла у кухонного окна, сжимая в руках детский рисунок, и чувствовала, как сердце так громко стучит, как будто его слышно во всей квартире.
Телефон Вадима лежал на столе, именно там, где она его нашла — но теперь казался ей бомбой замедленного действия.
— Привет, дорогая! — голос мужа донёсся из прихожей: такой знакомый, тёплый, родной. И такой фальшивый теперь, когда она знала всю правду.
Анна быстро вытерла остатки слёз и попыталась придать лицу нормальное выражение. В зеркале на стене отразилось бледное лицо с покрасневшими глазами — слишком заметно, что она плакала.
— Я на кухне, — отозвалась она, стараясь, чтобы голос звучал естественно.
Вадим вошёл на кухню, снимая пальто. Действительно уставший: волосы взъерошены, на щеках румянец от мороза, в глазах — явная усталость.
Если бы она не знала правды, то решила бы — да, провёл несколько часов на скучном заседании. Но теперь всё выглядело по-другому: усталость — после встречи с любовницей, румянец — не от мороза, а от страсти, растрёпанные волосы…
— Как дела у моих девочек? — Вадим подошёл, поцеловал Анну в лоб и положил ладонь на округлившийся живот.
Жест казался таким искренним… что у Анны перехватило дыхание от боли.
— Всё хорошо. Токсикоз немного беспокоил, но сейчас лучше, — она отвернулась к окну, не в силах смотреть ему в глаза.
— Бедная моя… А где Максим?
— В своей комнате. Рисует. Он очень соскучился по тебе.
Вадим кивнул и тут же заметил свой телефон на столе:
— Ах, вот же он! Я весь день мучился без связи. Коллеги не могли до меня дозвониться.
Он взял телефон, включил экран. Анна видела, как его лицо на секунду напряглось — наверняка там были новые сообщения от Светланы. Но тут же Вадим улыбнулся и сунул телефон в карман.
— Ничего важного. Студенты спрашивают про расписание экзаменов.
Как легко он лгал… Как естественно. Анна смотрела на него и понимала: он — мастер обмана, виртуоз двойной жизни. Сколько раз за эти месяцы он стоял перед ней точно так же — с телефоном в руке, рассказывал о студентах, а сам читал любовные послания от другой женщины.
— Как прошло заседание? — спросила она, решив проверить, насколько изобретательна его фантазия.
— О, ужасно скучно… Обсуждали новые учебные планы, распределение часов. Михаил Петрович опять затеял свои реформы. Говорили до хрипоты, — Вадим потер горло, театрально изображая усталость от долгих споров.
— А ты как? Не слишком утомилась?
— Нет, я отдыхала. Даже немного поспала.
— Правильно. Тебе сейчас нужно беречь себя.
Он говорил это с такой заботой… Если бы Анна не читала его переписку — растрогалась бы до слёз. А теперь каждое проявление его внимания казалось ей циничной игрой.