Начало этой истории:
Прошло пять лет. Балкон Марии уже напоминал не оазис, а небольшую, буйно цветущую плантацию. Рядом с клюквой и брусникой жили голубика, лекарственная календула и даже несколько кустиков лаванды, за которыми она ухаживала с особой нежностью. Это было её царство, её терапия и её маленький бунт.
Отношения с Николаем сложились в подобие прочного, удобного бизнес-партнерства. Он обеспечивал статус и деньги, она — безупречный быт и репутацию образцовой жены. Он уважал её тихую уверенность и ум, который неожиданно проявился в советах по хозяйству, полезных для его связей.
Любви между ними не было, но возникло некое подобие уважительного нейтралитета.
А потом Мария забеременела. Это не было пламенной страстью, это было взвешенным решением Николая «завести наследника».
Роды были тяжелыми. Когда акушерка положила ей на грудь теплый, влажный комочек — девочку с темными, как у неё самой, глазами — Мария почувствовала не мгновенный всепоглощающий восторг, а животный, всезаполняющий УЖАС. Теперь она была навсегда привязана к этому дому, к этому мужу, к этой жизни. Побег стал невозможен.
Девочку назвали Аней. И с её рождением что-то в Марии окончательно переломилось. Вся нерастраченная нежность, вся подавленная любовь хлынули на это хрупкое существо. Аня стала смыслом её существования, её настоящей, живой связью с миром. Она пела ей колыбельные, которые пела в детстве ее мать, но только свои, деревенские, про болотных курочек и лесных пташек. Николай был доволен рождением дочери, но видел в ней скорее красивую куклу, предмет гордости.
Быт закрутился с новой силой: пеленки, каши, бессонные ночи. Мария уставала так, как не уставала даже на самой тяжелой работе в деревне. Но это была иная усталость — наполненная смыслом.
Через два года родился сын, Илюша. Крепкий, светловолосый, весь в отца. С его рождением Николай стал мягче, чаще проводил время дома, играя с сыном. Казалось, жизнь вошла в спокойное, предсказуемое русло.
Однажды, когда Ане было семь, а Илюше пять, Николай уехал в командировку в Гомель. Мария, воспользовавшись редкой тишиной, решила перебрать зимние вещи в его гардеробе. В кармане старого пиджака, который он давно не носил, её пальцы наткнулись на бумажку. Не счета или официальные документы, а что-то мягкое, сложенное вчетверо.
Это была фотография. Молодая, яркая женщина с нахальной улыбкой, обнимающая за шею её мужа. Они сидели за столиком в каком-то кафе. И подпись на обороте, быстрый, размашистый женский почерк: «Скучаю, твой котёнок. Ноябрь 83-го».
Ноябрь. Три месяца назад. Он был в командировке.
Мир не рухнул. Он замер. Звуки с улицы — крики детей, лай собаки — доносились как из-за толстого стекла. Она медленно опустилась на пол у раскрытой дверцы шкафа, сжимая в пальцах эту бумажку, которая жгла как огонь.
Измена. И не мимолетная связь, а бурный роман, с ласковыми прозвищами. Её муж, холодный, расчетливый Николай, был с кем-то «котёнком».
И самое странное: она не чувствовала разбитого сердца. Сердце молчало. Она чувствовала лишь ледяное, всепроникающее унижение. Глухую, яростную злость. Не на него, а на себя. За то, что позволила себе на мгновение забыть, что её брак — это сделка. За то, что почти поверила в это подобие семьи. За эти годы, отданные человеку, который и не думал быть ей верным.
Она не плакала. Она сидела на полу, пока за окном не стемнело. Потом аккуратно положила фотографию обратно в карман. Закрыла шкаф. Подошла к балкону.
Шел первый снег. Большие, ленивые хлопья укутывали её клюкву, астры, бруснику. Всё её маленькое хозяйство засыпало белым, чистым покрывалом. Смерть или всего лишь сон до весны?
Она вдруг поняла, что чувствует то же самое. Её чувства к мужу, та небольшая искра уважения, что возникла — всё это теперь было надежно укрыто снегом. Под ним оставалась только холодная, твердая земля. Её земля.
Вернулся Николай. Он был в хорошем настроении, привез детям подарки, ей — новый платок. Она принимала всё с обычной спокойной улыбкой, варила ему кофе, расспрашивала о поездке.
Он ничего не заметил.
Вечером, укладывая спать Аню, дочь обняла её за шею и прошептала:
—Мамочка, ты сегодня пахнешь лесом.
—Это я тебе сказку рассказываю, а там лес, — улыбнулась Мария, гладя её по волосам.
—Нет, — упрямо сказала девочка. — Ты пахнешь, как будто мы в деревне у бабушки. Клюковкой и… и дымком.
Мария замерла. Дети чувствовали то, что был неспособен увидеть взрослый. Они чувствовали её суть, её истинное «я», которое теперь, спрятанное под слоем снега и пепла, стало только крепче.
Она не простила ему. Она приняла это. Его измена была не концом света, а ключом. Она освободила её от последних иллюзий. Теперь она знала: её настоящая жизнь, её любовь и её верность были здесь, в этой комнате. В двух спящих детях. И в ней самой — той самой Марийке из Ореховки, которая умела ждать и выживать в самой суровой почве.
Она больше не была его женой. Она была матерью своих детей и хранительницей своего внутреннего, неприступного мира. И это давало ей силу, о которой он и не подозревал.
Продолжение: