Спали они в разных комнатах, но Лида остро чувствовала незримое присутствие за стеной, словно кто-то связал их тысячами нитей. Кожа горела и саднила, и Лида сердито ворочалась, безуспешно пытаясь уснуть. С тех пор, как Ваня по-хозяйски шагнул через порог, что-то между ними изменилось. Без лишних слов — широкая мужская улыбка ознаменовала вход в пустой дом, но Лида почему-то сразу вспомнила, кто здесь гостья. И смутилась.
Отец к ужину не вернулся, Ваня же вёл себя так естественно и свободно, будто родился в этих стенах: не глядя брал кружки из буфета, уверенно шарил в коробке с сухими травами и доставал нужную. И он не просил уйти, как отец, — напротив, предложил остаться на кухне и помочь с готовкой. Как самая обыкновенная семья, вдруг подумала Лида, и смутилась ещё сильнее, но Ваня милостиво не заметил её неловкую растерянность и пылающие щёки.
Когда Ваня бережно переставил одну из деревянных фигурок с лицами матери, она набралась смелости спросить:
— Ты знал мою маму? Когда ещё жил в деревне? Или ты не настолько старше меня, чтобы помнить?
Он моргнул, поставил сероватую фигурку обратно и достал из кармана светлый обрубок ветки, недавно лишённый коры и ещё полный жизненных соков.
— Твоя мама была красивая. И добрая. Конечно, я её помню. Все помнят.
Изумление сделало то, что не смог ужин на двоих — разговор стал чуточку легче.
— Все? В смысле, все остальные жители деревни?
— Да, они. Все её помнят. Она была хорошей.
— А где… где они сейчас? Вы живёте в лесу?
— В лесу не надо помнить, что ты человек, — просто ответил Ваня.
— Но почему люди ушли из Кореновки? Бросили свои дома? Из-за папы?
Ваня повертел в руках новый брусок и неторопливо, вдумчиво снял первый завиток стружки.
— Нет, конечно. Они ушли из-за мамы.
— Моей мамы?
— Да.
— Но… почему? Что тогда случилось?
— А что конкретно она рассказывала?
Лида стыдливо вспыхнула. Как в таком признаться? Да ещё и чужаку? С возрастом учишься видеть любимую сказку как бы со стороны, и невероятное, но такое манящее волшебство постепенно превращается в милое, но далёкое от жизни чудачество, а потом и в одержимость, а прекрасный принц — в жестокого фантазёра или того хуже. Подлинные истории из детства, навечно приправленные усталостью маминых глаз и невыплаканными слезами, для посторонних ушей никак не годились, но… соври она сейчас — и, кто знает, не упустишь ли шанс на откровенность.
— Мама всегда говорила, что здесь, в Кореновке, встретила самого удивительного в мире мужчину, настоящего хозяина леса. Доброго и щедрого. Что он показал ей всякие хитрые штуки про деревья и травы, научил влиять на погоду, понимать зверей и птиц, обещал бесконечную молодость, — Лида выпрямилась и упрямо сжала губы, — знаю, звучит бредово, но мама верила. Якобы помогала соседям, кому урожай спасти, кому козу найти сбежавшую. Было счастье, была любовь, а затем… Затем она захотела дочку, а дочку было нельзя.
— Мама сказала, почему нельзя? — глухо спросил Ваня.
— Потому что хозяин леса твёрдо знал, что ребёнок разрушит волшебство, — Лида не удержалась, передразнила благоговейный тон матери, и кончики пальцев неприятно похолодели от яростного презрения, — мол, они тогда не смогут быть вместе. Мама наивно верила, что всё образуется, тайком выливала особый настой в надежде забеременеть, но ошиблась. Её любимый стал вести себя странно, как только она поняла, что беременна. Шарахался от неё, как от чумной, переселился в каморку, всячески избегал любого общения. Вёл себя, как чужой человек, которому навязали совершенно постороннюю бабу на сносях. Мама приняла его выбор и ушла.
— Ты осуждаешь хозяина?
Лида переплела пальцы, нервно сжала.
— Он просто струсил! Его можно понять, конечно, свобода и лес против пелёнок и ночных бдений, но это жестоко! Папа действительно задурил ей голову увлечением лесом, и мама до конца жизни верила, что сама всё разрушила!
— Думаешь, мама жалела, что выбрала тебя?
— Пожалуй… нет. Мама никогда не жалела, хотя ей было тяжело без корней, со мной на руках. Она так и не смогла найти себе дом. А вот папа… папа явно жалел, что я родилась. Скажешь, нет?
— У него были свои мотивы. Он не мог быть отцом. Никак. Чисто физически.
Лида побелела.
— Хочешь сказать, ребёнок нагулянный? Отец не он?
— Дело не в этом… кто он, по-твоему?
— Самовлюблённый слепец!
— И всё?
— Ну, папа странный, это факт. И куда-то же ушли все соседи! Может, объяснишь, наконец? Например, зачем он позвал тебя жить со мной? А сам исчез? И от чего ты меня спасаешь?
— Помнишь, как ты отпустила зайца?
— При чём здесь это? — Лида дёрнулась, вспомнив бешеный заячий аллюр.
— Мы поняли, что ты такая же, как мама. Добрая.
— Откуда ты знаешь про зайца?
— В лесу не спрячешься, полно чьих-то глаз и ушей. Лучше скажи, знаешь, откуда твоя мама пришла в Кореновку?
Лида помотала головой.
— Разве она не здесь родилась?
— Нет. Твоя мама пришла сюда, по сути, случайно. Совсем юная девушка, несчастная, голодная, потерянная. Дорогу домой не помнит, всего боится. Хозяин леса её нашёл, пожалел, вывел из леса, а дальше куда? Помыкалась бедняжка по чужим дворам, мечтала вернуться домой, да некуда, а потом прибилась к молодому и холостому охотнику, что жил в этом доме. Готовила ему, убиралась, а в лес и смотреть боялась — натерпелась достаточно. Так бы и сладилось, да больно по нраву девица пришлась самому хозяину леса, вот и не утерпел. Однажды ушёл охотник, а вернулся вроде другой. Иначе говорит, иначе смотрит. Поначалу твоя мама очень чуралась хозяина, всего дичилась, плакала, позже пообвыкла, освоилась.
— Хозяин леса прикарманил тело охотника, чтобы любить мою мамочку? Серьёзно?
— Грубо, но верно. Да и хозяин леса при ней лучше стал, нрав смягчился. И ведь всем хорошо, все довольны: ягод видимо-невидимо, дичи полно, погода — загляденье, поливает вовремя, урожай не мокнет. Соседи осмелели, уж и с просьбами обращались, а твоя мать как посмотрит ласково на хозяина, так и отказа нет ни в чём. Ох и счастливой в ту пору она выглядела! Вся сияла. Ну и соседи радовались, как не радоваться.
— Так говоришь, будто своими глазами видел.
— Так видел же.
— Да уж, конечно! И сколько же тебе лет?
— Не помню. Когда твоя мама ушла, я был такой же, как сейчас. В Кореновке с её уходом время остановилась. Никто не старился, никто не болел, никто не менялся, не уезжал и не приезжал — всё так, будто твоя мама вот-вот вернётся. Никто и не замечал, как время утекает, только девочки начали пропадать. Ни одной не осталось, все сгинули. Невыносимо стало в деревне, хоть волком вой от тоски. Да и урожай пропадал, что с ним ни делай. Лида, хозяин любил твою мать. По-настоящему. Именно поэтому он пытался её удержать, но не смог.
— Чем? Тем, что не захотел ребёнка?
— Нельзя иметь детей, если телом отца завладел дух леса. Это противоестественно, а твоя мама обманула природу. Нельзя иметь всё и сразу.
— И беременность…
— Разрушила волшебство.
— Охотник вернул своё тело, а рядом чужая женщина ждёт чужого ребёнка?
— Несчастный человек, ведь ему тоже нравилась твоя мама. Уйти он не мог, хозяин не отпускал, боялся, что тот найдёт твою мать. В итоге охотник жил здесь один и старился на окраине леса, а ещё постоянно задавался вопросом, не он ли во всём виноват — глупым поведением вынудил твою мать сбежать, деревня опустела. Видишь ли, мы не стареем, не болеем. По сути, нам ничего не нужно для жизни. Это странно, но… привыкаешь. Быть как камень или ветер. Просто ждёшь нового дня. Ничто не волнует, зато охотник страдал и мучился от тоски.
— А куда девались те девочки?
— Никто не знает. Но потом… Если кто заходит случайно в лес, быть беде. Помотает, поводит кругами, поиграет в кошки-мышки, а потом и не найти никого, только тень осталась. Или вот такая фигурка, — Ваня устало вздохнул, а Лида уставилась на безмолвные старые деревяшки, все как одна — вылитая мама.
— Но я-то правда его дочь, разве нет? Меня бы он не обидел!
— Большинство девушек, пропавших в этом лесу, были наказаны лишь за то, что напомнили о тебе.
— И в чём их вина?
— Ни в чём, разумеется. Но кого-то же надо винить в том, что у хозяина отняли любимую игрушку. Он не смог смириться. Так и не смог.
— И мама об этом знала? О тех… девочках?
— Возможно, если пыталась вернуться. В округе пропавших девушек тьма-тьмущая. Удивляюсь, как тебя вообще кто-то согласился сюда подкинуть, наверняка об этих лесах молва ходит нехорошая.
— Не согласился. Я долго пешком шла. Видела фотографии пропавших девушек на станции, но… как-то…
— Ясно… Ну, теперь ты здесь.
— Да, здесь. А почему ты здесь? — Лида быстро подняла и опустила веки. — Зачем тебя позвали? Для чего выбрали?
— Хозяин леса сжалился, забрал к себе охотника, но кто-то должен был присматривать за тобой. Хозяин выбрал меня. Я подхожу тебе по возрасту и… если честно, мне кажется, это его способ извиниться. За маму.
— То есть ты — папино извинение? И всё?
— А что ты хотела? — Ваня усмехнулся, а фигурка скрипнула в его руках, будто застонала.
— Наверное, иметь право самой выбирать, с кем жить.
— Ты можешь уйти, лес тебя отпустит.
— А ты?
— Я — не ты. Мне туда хода нет. Я лишь должен присматривать за тобой, пока тебе это будет нужно.
— Да уж, жаль, что тебя заставили отдуваться за всех, — фыркнула Лида.
— Не надо меня жалеть, — Ваня покачал головой, — впервые за долгие годы я снова живой. Благодаря тебе.
— Если я уйду, что с тобой будет?
— Ничего. Вернусь к духам леса. Растворюсь среди деревьев. Снова забуду, что я человек.
— А охотник? Что с ним?
— Он уже вернулся к остальным, тоже стал духом леса. Как-нибудь встретишь его, если будешь внимательна.
Ночь сгустила краски, лишь болванка новой фигурки белела в темноте, выглядывая из-под пальцев Вани. И Лида вдруг испугалась разговора, отступила, спряталась в каморку, опасаясь ещё лишнюю секунду быть наедине. Сон не шёл, но с утра она впервые вскочила с надеждой.
продолжение следует...