1939 год, Тумановка. Имена изменены
Нина Авдеева растерянно глядела на важных гостей, что пожаловали к ней домой. Гостья, незнакомая женщина в очках была одета дорого и элегантно – сразу видно, из города приехала. Лысый мужчина рядом с ней тоже выглядел очень солидно. Приезэие были настроены доброжелательно, и вроде бы даже немного заискивали перед хозяйкой.
Люба поняла, что мужчина и женщина явились по её душу и подпрыгивала от волнения. Страха никакого не было, ведь оба смотрели на девочку с восхищением и даже некоторым уважением. А вот мать Любы не очень была рада незваным гостям.
- Меня зовут Людмила Матвеевна, а это Алексей Иванович, - произнесла женщина, - мы хотим забрать вашу дочь в училище искусств. Нет, нет, не пугайтесь, вы сможете её навещать, она будет сама приезжать по выходным. У Любы будет отпуск.
- Я никуда не пущу свою дочь, - испуганно произнесла Нина и прижала к себе девочку.
- Вы не понимаете, от чего отказываетесь, - настаивала Людмила Матвеевна, - Любе нужно учиться, её голос станет достоянием советского народа.
- Я знаю, что моя дочь хорошо поёт, но о каком таком достоянии вы говорите? Вы смеётесь?
- Вы были на конкурсе, в котором победила ваша девочка? – поинтересовалась гостья.
- Нет, - покачала головой Нина, - у меня хозяйство, огород, я не могла оставить дом. Люба ездила со своей подругой Таней и её бабушкой.
- Если бы вы были там с дочерью, то увидели бы, в какой восторг её голос привёл зрителей.
- Я знаю, как она поёт, здесь в деревне все наслышаны о голосе Любы и Татьяны. Но одно дело в деревне петь или в школе, а другое дело... Нет, не отпущу я её.
- Таня тоже поёт замечательно, но ей уже исполнилось четырнадцать. А в интернате при училище принимают ребят до десяти-одиннадцати лет.
- Но Любе уже двенадцать, - ответила Нина, надеясь, что они отстанут.
- Мы сделаем ради неё исключение. Прошу вас, не лишайте свою дочь прекрасного будущего, а страну – прекрасной артистки.
У Нины перехватило дыхание, ей стало тяжело дышать. Она взглянула на дочь – у Любы глаза горели любопытством. О каком-таком будущем толкует эта нарядная дама? Неужели, она, Любовь Авдеева может стать артисткой?
- А я должна буду жить в интернате? – пискнула девочка.
Алексей Иванович кивнул. Он сказал, что является представителем интерната для одарённых детей, которые учатся в учебных заведениях культуры и искусств.
- Люба будет на полном государственном обеспечении. За детьми присматривают воспитатели. Девочка продолжит школьное обучение, но сможет развивать свой талант.
- Я не знаю, что и сказать, - растерянно произнесла Нина. Ей было невыносимо даже думать о том, чтобы расстаться с дочерью. Но если то, что говорят эти люди, правда, то может ли она мешать счастью Любочки?
- Вам нужно принять решение, как можно скорее, - кивнула Людмила Матвеевна, - ведь чем раньше с девочкой начнут заниматься педагоги, тем больше успехов она достигнет.
- Да и место в интернате уже через несколько месяцев будет получить невозможно, - подхватил разговор Алексей Иванович, - девочка взрослеет, она просто не пройдёт по возрасту.
- Не стану скрывать, мы собирались забрать Любу с собой уже сейчас, - с улыбкой произнесла Людмила Матвеевна, - но я вижу, как трудно вам решиться. Что хорошо обдумать надо это.
- Мне ещё нужно посоветоваться с мужем, - тихо произнесла, - он ушёл в ночное. Да и с Любой надо бы поговорить.
Нина перевела растерянный взгляд на дочь. Ей так хотелось прочитать в её глазах нежелание покидать родительский дом. Но озорные глазёнки лишь растерянно хлопали в предвкушении чего-то нового и интересного.
Людмила Матвеевна кивнула. Она сказала, что девочку будут ждать в городе через неделю или две.
- Я уверена, вы примете верное решение, - произнесла женщина, - телеграфируйте о своём приезде, мы встретим вас на вокзале.
Нина вздохнула и еле заметно кивнула головой. Как же ей хотелось, чтобы гости скорее удалились и больше не возвращались.
Захлопнув дверь за посетителями, мать взглянула на дочь. Она обняла её и расплакалась.
- Мам, ну ты не переживай, - сказала девочка и ласково погладила мать по щеке, - может быть, ещё папа не разрешит!
Нина усмехнулась и спросила, хочет ли сама Любы этого. Девочка хихикнула и пожала плечами. Она ответила, что всегда мечтала петь на сцене.
Григорий Авдеев, отец Любы вернулся лишь на следующий день. Узнав о внезапном визите гостей из города, он ответил лишь одно – пусть дочь решает сама. Но вечером после ужина отец подозвал к себе девочку.
- Люб, а спой-ка нам, - промолвил он, - не ровен час, покинешь ты нас и будешь петь где-то там в других городах. А нам с мамой только и останется, что вспоминать твой хрустальный голосочек.
Любка с готовностью подскочила к отцу и запела. От её голоса по коже бежали мурашки. Не было ни одного человека, кто мог бы остаться равнодушным к её волшебному пению. Мать же слушать не стала и ушла в комнату. Она разревелась, но не хотела, чтобы это увидели муж и дочь.
На следующий день Люба побежала к Тане. Девочки ходили в одну школу, но по возрасту относились к разным классам. Дружили они с детства, ведь обладательниц чудесных голосов всегда привлекали к участию в сельских праздниках.
Девочки пели в родной Тумановке, их также возили в соседние посёлки. Счастливицы частенько бывали в городе – участвовали в каких-то мероприятиях, побеждали в конкурсах.
Пели они по-раздельности и дуэтом. Когда исполняли они песни в паре, хрустальные голосочки сплетались и выдавали настоящее чудо. Зрители не могли оторвать от них глаз, а случайные слушатели останавливались, чтобы насладиться чудом.
Таня, широко распахнув глаза, слушала девочку.
- Вот прямо так и сказали, что артисткой будешь?
- Да, прямо так! Сказали, в интернат поеду, но приезжать смогу. И мамка с папкой меня навещать будут. А со мной разные учителя заниматься будут, чтобы голос ещё лучше стал.
- А про меня они не говорили?
- Говорили! Но в интернат, говорят, в четырнадцать лет уже поздно.
Таня смотрела на подругу с обидой. Вот, значит, как, Любка уедет в город и еще, чего доброго, знаменитой станет. А ей Тане, с её прекрасным голосом в деревне прозябать?
- А я бы без тебя не поехала, - прищурив глаза, произнесла Татьяна и отвернулась.
- Ты чего, Танюх, конечно, поехала бы! – с жаром возразила Люба. – Я за тебя бы так радовалась. Всем говорила бы, что ты моя подруга. Гордилась бы тобой.
- Это ты сейчас так говоришь, потому что тебя позвали.
- Ну да, позвали...
- А меня нет! Знаешь, как обидно?
Растерялась Люба, не думала она, что так расстроится подруга. Впрочем, Танюха всегда была немного завистливой. Если что-то есть у Любы, а у неё нет, так сразу в слёзы или подбородок кверху и молчит.
- Тань, не расстраивайся, - тихо произнесла Любка, - а хочешь…я не поеду?
- А ты можешь остаться в Тумановке…ну ради меня? – с надеждой в глазах спросила Татьяна.
- Конечно, могу, - улыбнулась Люба, - я ради нашей дружбы на что угодно пойду.
Танька с облегчением вздохнула и кинулась с объятиями к подруге. Девочки обе рассмеялись и разговорились о чём-то другом.
Дома внезапный отказ дочери от переезда в интернат приняли спокойно. Мать – с облегчением, а вот отец удивился. Впрочем, он повторил свои слова о том, что девочка сама вправе решать, как ей поступить.
Гости из города еще несколько раз наведывались к Авдеевым, но теперь родители Любы дали им чёткий ответ. Девочка не хочет ехать в интернат и точка. Как ни уговаривала Людмила Матвеевна юную певицу, ничто не могло изменить её решение.
Люба не чувствовала, что потеряла нечто важное. Она продолжала петь с подругой на праздниках, ездила в город, участвовала в конкурсах. А потом всё резко закончилось.
****
В июне 1941 года на советскую страну напали гитлеровские войска. Григорий Авдеев, отец Тани и другие мужчины деревни отправились на фронт. А женщинам, детям и старикам оставалось одно – ждать и тревожиться о своих солдатах, работать и не падать духом.
Чтобы поддержать боевой настрой сельчан, организовывались сборища, на которых зачитывались фронтовые письма, проводились конкурсы. Ни одно из таких мероприятий не обходилось без хрустальных голосов Тумановки – Тани и Любы. Девочки были неразлучны – вместе было легче переживать невзгоды и поддерживать друг друга. У обеих отцы воевали с немцами, и дурные вести могли прийти в дом каждой из них.
В 1942 году Тумановку оккупировали немецкие солдаты. Сильно они не свирепствовали, местных жителей не очень-то и притесняли. И всё же их присутствие создавало гнетущую обстановку в селе.
Солдаты заняли четыре жилых дома на окраине села. У них имелась своя провизия, но частенько они устраивали набеги на дворы местных – забирали горячую еду, требовали выпечку, заставляли стирать одежду. Вынесли всю животину со дворов.
Запасы еды у местных были скудные – но они исчезали еще быстрее из-за аппетитов немецких солдат. У Авдеевых были куры, которых не стало уже через два дня. В семье Татьяны имелась корова, молока которой хватало, чтобы накормить всю семью – мать, бабушку, пятерых младших братьев и сестер девушки. И её они лишились через неделю.
- Митька плачет, Катька ревёт, - жаловалась Таня Любе, сама еле сдерживая слёзы, - а они забрали кормилицу нашу. Не выжить нам! Помрёт бабуля, она ж слабая совсем, дети помрут от голода, а за ними и мамка наша от горя.
Люба слушала подругу, обнимала её и сама проливала слёзы. Ах, если б хоть чем-то она могла помочь семье Тани, но вчера немцы и у них забрали последний картофель из подпола.
- У самих-то еды полно, - всхлипывая говорила Таня, - вот добыть бы у них съестного и накормить малых от души.
- Да как же добудешь-то у них, - вздыхала Люба и качала головой.
Несколько дней не виделись Люба и Таня. В ту пору они уже не дети были. Тане семнадцать стукнуло, а Любе пятнадцать. Не до игр им теперь было. Но всё же дружны они были. Поэтому стала волноваться Люба за подругу – вдруг дома у нее совсем худо?
Пришла девочка к Татьяне, увидела, что ребятишки резвые во дворе бегают, бабушка живая-здоровая на лавочке сидит, и успокоилась. Вот только сама Таня будто сама не своя была.
Стала расспрашивать её Любка, а та молчит. Понимала ведь подруга, что неладное творится с Танюхой.
- Совсем голодно вам? Топить печь нечем? – не унималась Люба.
- Не голодно нам, - отрезала Таня и отвернулась.
- А где еду-то добыли?
- Где добыли, там и добыли, тебе-то чего.
С удивлением поглядела Люба на подругу. Совсем не понимала она её. Долго молчала Таня, затем расплакалась.
- К немцам я хожу за едой.
- Как к немцам? Ты чего говоришь-то такое?
- Правду говорю, к ним каждый вечер хожу и беру еду для малых.
Выжидающе глядела на подругу Люба. Ждала, когда та главное скажет – за что оккупанты провиантом её снабжают? Замолчала на полуслове Татьяна, затем выдохнула и призналась, что поёт она солдатам.
Не удержалась Люба и ахнула. Слёзы появились на её глазах. Хотела она отругать подругу, возмутиться и осудить, а потом вспомнила её слова про голодных братьев и сестер, и замолчала. Спустя минуту лишь заговорила.
- А мамка твоя, неужто, не догадывается, откуда всё это?
- Сказала я ей, что у немцев на серёжки, что папка дарил, выменяла.
- И не прогневалась матушка?
- Гневалась или нет, думать не хочу. Малых покормила, бабулю тоже и на том ладно. Но мамка плакала тогда до утра.
Люба не могла осознать того, что сказала ей подруга. Жалела она её всем сердцем, понимала, почему пошла Танюха на такой шаг. Поэтому вздохнув, обняла она подругу и шепнула ей обнадёживающие слова, мол, скоро всё закончится. Ну не может война длиться бесконечно. Только вот очень и очень страшно ей было за подругу. А что если помимо пения...Ох, лучше не думать об этом!
Никто из своих, кроме Любы, не знал Танюхин секрет. Но прознали местные про то, что ходит девчонка к захватчикам. Может, увидели, как крадётся она к домам, где расположились немцы. А, может, и голосок её хрустальный услышали.
Так и открылась тайна, поразившая сельчан. Однажды Нина прибежала домой, запыхавшись и начала рыдать.
- Что с тобой, мам? – удивилась Люба.
- Ох, что творится-то, дочка! Ты Танюху давно видела?
- Да уж редко видимся мы, а так, чтобы поговорить, еще реже.
- Не знаешь, стало быть, что вытворяет она?
Внутри у Любы всё похолодело. Тем не менее, покачала она головой.
- Развлекает она фрицев! Поёт для них!
- Не может быть, матушка. Зачем оно ей? - Люба сделала удивленный вид и задрожала от страха - что теперь будет с её подругой?
- За консервы и побрякушки – вот зачем! Матушка ейная покоя не знает, людям показаться на глаза не может.
- Мамуль, да, может она поёт, чтобы семью накормить? А то ведь погибнут братишки её и сестрёнки?
Остановилась Нина, прищурила глаза. И заговорила голосом, какого никогда у неё дочь не слышала – режущим, холодным, беспощадным.
- Да лучше с голоду помереть, чем такой позор! – промолвила мать. – Прознай я о тебе такое, сразу б руки на себя и наложила.
- Ты чего такое говоришь, мама? – ахнула дочь. – Не пела я для них никогда и не стану.
- Знаю я, дочка, - кивнула Нина и обняла Любку, - хорошо мы тебя с отцом воспитали, правильно. А вот Танюху где упустили, кто ж теперь скажет?
ПРОДОЛЖЕНИЕ