День рождения Игоря должен был состояться в их квартире в Реутове. Тамара Павловна настояла на «домашнем праздновании», что на её языке означало полный контроль над меню, списком гостей и, разумеется, ходом вечера. Всю неделю она вела себя как полководец перед решающим сражением: звонила Марине по пять раз на дню, диктуя рецепты и требуя отчёта о закупленных продуктах. Она явно решила продемонстрировать, как должна выглядеть «настоящая забота» о сыне, в отличие от дачной окрошки.
Марина на удивление покорно соглашалась. Она покупала дорогую говядину для ростбифа, сливки для грибного соуса, заказала торт в модной кондитерской. Игорь, видя её уступчивость, расслабился. Чувство вины за сцену на даче улетучилось, сменившись предвкушением. Он ходил по квартире гоголем, уже мысленно примеряя себя к водительскому креслу нового внедорожника.
— Марин, а ты с риелтором-то говорила? — спросил он как-то вечером, лениво листая автомобильный журнал. — Цены сейчас хорошие, надо ловить момент. — Всё под контролем, Игорь. Не переживай, — спокойно отвечала она, не отрываясь от шинковки капусты для салата.
Её спокойствие обезоруживало. И он, и его мать приняли его за смирение. Они были уверены, что Марина, испугавшись возможного разрыва, готова на всё, лишь бы сохранить семью и загладить свою «вину». Они ждали от неё капитуляции, оформленной в виде щедрого подарка.
В субботу к семи вечера собрались гости: пара семейных друзей и сестра Тамары Павловны с мужем. Стол ломился от яств. В центре красовался ростбиф, окружённый запечённым картофелем, салаты пестрели всеми цветами радуги. Тамара Павловна сияла, принимая комплименты и бросая на невестку снисходительные взгляды: «Может, когда хочет».
Первые тосты были произнесены, горячее съедено. Наконец, Игорь, подмигнув матери, повернулся к Марине. — Ну что, жена, — протянул он с самодовольной улыбкой, — говорят, у тебя для меня сюрприз? Колись, не томи. Ключи в коробочке приготовила?
Гости заулыбались, ожидая кульминации. Тамара Павловна поправила причёску и приготовилась к триумфу. Марина медленно встала. Она обвела всех спокойным, ясным взглядом. На ней было простое, но элегантное синее платье, которое выгодно подчёркивало её постройневшую фигуру. За последнюю неделю она сбросила несколько килограммов и, казалось, даже помолодела. — Да, Игорь, у меня есть для тебя подарок, — сказала она ровным, но звенящим в наступившей тишине голосом. — И сюрприз. Даже несколько.
Она сделала паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием. — Сюрприз первый. Квартиру в Петербурге я не продаю. За столом повисло недоумённое молчание. Игорь перестал улыбаться. — В смысле? — переспросил он. — Марин, это шутка такая? — Никаких шуток. Это моя квартира, полученная по наследству. И согласно статье 36 Семейного кодекса, имущество, полученное одним из супругов во время брака в порядке наследования, является его личной собственностью и разделу не подлежит. Я решила её сдавать. Это будет мой личный доход.
Тамара Павловна побагровела. — Что значит «твой личный»? Мы — семья! Деньги в семье должны быть общими! — Общими должны быть не только деньги, Тамара Павловна, но и уважение, — парировала Марина, глядя свекрови прямо в глаза. — Когда вы назвали мой ужин «кормом для скотины», вы почему-то не думали о семье. Вы думали только о себе и своём сыне. Так вот, теперь и я подумала о себе.
Игорь вскочил. — Ты что несёшь? Ты из-за какой-то окрошки решила семью разрушить? Да ты… — Сядь, Игорь, — прервала его Марина властным тоном, которого он от неё никогда не слышал. — Это ещё не всё. Сюрприз второй. Я подаю на развод.
Если бы в комнате взорвалась бомба, эффект был бы слабее. Гости замерли с открытыми ртами. Сестра Тамары Павловны выронила вилку. — На… на что? — пролепетал Игорь, опускаясь на стул. — На развод, — повторила Марина. — Заявление я отнесу в понедельник. И тут мы переходим к третьему сюрпризу, который касается нашего совместно нажитого имущества.
Она достала из сумочки несколько бумаг и положила их на стол. — Наша квартира в Реутове куплена в ипотеку. Ипотека — это наш общий долг. У нас есть два варианта. Либо мы продаём квартиру, гасим остаток долга банку и делим оставшуюся сумму пополам. Либо я выплачиваю тебе половину уже внесённых нами платежей и переоформляю ипотечный договор на себя. Я предпочитаю второй вариант. — Ты с ума сошла! — взвизгнула Тамара Павловна, вскакивая со своего места. — Выгнать моего сына из его же дома решила? Аферистка! Я так и знала! Втёрлась в доверие, дождалась наследства и решила всё себе захапать! — Успокойтесь, пожалуйста, и не кричите, — голос Марины был холодным, как лёд. — Никто никого не выгоняет. Я предлагаю Игорю его законную долю. Более того, я готова обсудить и судьбу дачи.
При слове «дача» Тамара Павловна задохнулась от возмущения. — Дачу? Ты ещё смеешь претендовать на дачу? Да я там каждую травинку своими руками сажала! — Дачу мы строили в браке, и формально она тоже является совместно нажитым имуществом. Хотя первоначальный взнос на участок давали мои родители, доказать это будет сложно. Поэтому я готова пойти на уступку. Я не претендую на дачу, если Игорь согласится на мой вариант с квартирой, и мы решим всё мирно. В противном случае — всё будет делиться через суд. И не факт, что решение будет в вашу пользу.
Марина говорила чётко, оперируя юридическими терминами, которые она за последнюю неделю выучила наизусть. Она видела, как меняются лица мужа и свекрови. Растерянность, гнев, а теперь — страх. Они поняли, что это не истерика обиженной женщины. Это был холодный, продуманный план. План, в котором им была отведена роль проигравших.
— Ты… ты предательница! — выкрикнул Игорь, и в его голосе слышались слёзы. — Двадцать лет… Я тебе двадцать лет жизни отдал! А ты… — Что «ты», Игорь? — обернулась к нему Марина. — Ты отдал мне двадцать лет? А что ты мне дал за эти годы, кроме вечного контроля твоей матери? Ты хоть раз заступился за меня? Хоть раз сказал ей: «Мама, не лезь, это моя жена, мы сами разберёмся»? Вспомни тот вечер на даче. Ты сидел и молча жевал, пока меня унижали. Тебя волновал только твой желудок и твоё спокойствие. Ты не муж, Игорь. Ты — сын своей мамы. Вот с ней и оставайся.
Она повернулась к ошеломлённым гостям. — Простите, что испортила вам праздник. Но другого случая, чтобы собрать всех вместе, у меня бы не было. Игорь, Тамара Павловна, я поживу пока у подруги. Ключи оставлю на тумбочке. Мой адвокат свяжется с вами в понедельник.
С этими словами она взяла свою сумочку и, не глядя больше ни на кого, вышла из квартиры. За спиной ещё долго раздавались крики Тамары Павловны и растерянное бормотание Игоря, но она их уже не слышала. На лестничной площадке она столкнулась с соседкой, Валентиной Ивановной, вышедшей вынести мусор. Та проводила её любопытным взглядом, жадно прислушиваясь к доносившимся из-за двери воплям. Марина лишь кивнула ей и быстро спустилась по лестнице. Она знала, что к утру весь дом будет в курсе их семейной драмы. И на удивление, ей было всё равно.
Следующие несколько месяцев превратились в войну нервов. Как Марина и предполагала, Тамара Павловна и Игорь выбрали тактику нападения. Они отказались от мирного соглашения. Тамара Павловна обзванивала всех общих знакомых, рассказывая, какой монстр и аферистка её бывшая невестка. — Представляете, всё рассчитала! — вещала она в трубку своей сестре, не зная, что та уже передавала все подробности своей подруге, а та — дальше по цепочке. — Специально ждала, когда тётка помрёт! А теперь хочет моего Игорёчка на улице оставить, голым и босым!
Игорь пытался давить на жалость. Он писал Марине жалобные СМС, приходил к ней на работу, умоляя «подумать о двадцати годах, прожитых вместе». Но в его словах не было ни раскаяния, ни любви — только страх потерять привычный комфорт.
Марина была непреклонна. Она наняла хорошего юриста, который спокойно и методично вёл дело. Суд разделил имущество в точности так, как она и предлагала изначально. Ей досталась квартира с обязательством выплатить Игорю его долю и погасить ипотеку. Ему — машина и дача, на которую она и не претендовала.
Деньги на выплату доли мужа у Марины появились от сдачи питерской квартиры. Она нашла надёжных жильцов, семейную пару, и стабильный доход позволил ей не только рассчитаться с Игорем, но и начать понемногу откладывать.
Жизнь без неё оказалась для Игоря и его матери совсем не такой, как они себе представляли. Тамара Павловна, переехав к сыну, чтобы «заботиться о бедном мальчике», быстро установила в его квартире свои порядки. Теперь уже он выслушивал ежедневные придирки по поводу немытой чашки и разбросанных носков. Теперь уже ему приходилось отчитываться, где он был и почему задержался. Марина была для неё невесткой, которую можно было тиранить, а Игорь — сыном, которого нужно было контролировать. Он очень скоро понял, что потерял не просто жену, а буфер, защищавший его от удушающей материнской «заботы».
Дача, предмет гордости Тамары Павловны, тоже перестала приносить радость. Одно дело — приезжать на выходные королевой и раздавать указания, и совсем другое — вдвоём с немолодым уже сыном вскапывать грядки и таскать вёдра с водой. Игорь от работы отлынивал, и вскоре ухоженный участок начал зарастать сорняками.
Соседи, подпитываемые слухами от Валентины Ивановны, теперь смотрели на Тамару Павловну с плохо скрываемым злорадством. Все знали, что «тихая Марина» оказалась женщиной с характером и сумела постоять за себя. Авторитет Тамары Павловны, как главной блюстительницы семейных устоев в их подъезде, был безвозвратно подорван. Как-то она услышала за спиной шепоток той самой Валентины Ивановны: «Говорила же, язык до добра не доведёт. Докомандовалась…» Это было самое страшное наказание — потеря статуса и уважения в её маленьком мирке.
Марина же, наоборот, расцвела. Первое время ей было тяжело и одиноко, но потом она вошла во вкус свободной жизни. Она записалась на швейные курсы, о которых мечтала со студенчества. Начала ходить в бассейн. В выходные она могла часами бродить по книжным магазинам или сидеть в кафе с подругами, чего не делала уже много лет. Она съездила в Санкт-Петербург, привела в порядок тёткину квартиру, разбирая старые вещи и фотографии. В одном из альбомов она нашла снимок молодой тёти Гали — весёлой, с озорными глазами. И подпись на обороте: «Живи так, чтобы не было стыдно перед собой. Остальное — суета». Эти слова стали для Марины девизом.
Она не искала новых отношений, ей было хорошо наедине с собой. Она заново узнавала себя, свои желания и мечты, которые были похоронены под грузом двадцатилетнего брака. Она научилась радоваться простым вещам: утреннему кофе в тишине, хорошей книге, возможности в любой момент сорваться и поехать гулять в центр города.
Прошло около года. Однажды, возвращаясь из магазина, она столкнулась у подъезда с Игорем. Он приехал забрать какие-то оставшиеся инструменты. Он выглядел постаревшим, осунувшимся. Дорогая машина, о которой он мечтал, так и не была куплена — все деньги ушли на обустройство быта с мамой. — Привет, — пробормотал он, не глядя ей в глаза. — Привет, — спокойно ответила она. Они постояли в неловком молчании. — Мама… болеет часто, — вдруг сказал он. — Давление скачет. Врач говорит, на нервной почве. Марина ничего не ответила. Ей не было его жаль. Это был их выбор, их жизнь. — Ты… выглядишь хорошо, — добавил он. — Спасибо. Я просто живу, Игорь. Наконец-то живу.
Она обошла его и вошла в подъезд. В её жизни больше не было места для обид и сожалений. Она получила гораздо больше, чем квартиру в Петербурге. Она получила обратно саму себя.
От автора:
Иногда кажется, что разрушить — значит проиграть. Но порой, чтобы построить что-то новое и настоящее, нужно сначала до основания разрушить старую, прогнившую конструкцию.