Телефонный звонок, раздавшийся в серой тишине бухгалтерского отдела ровно в полдень, разрезал воздух, как скальпель. Марина сняла трубку, привычно зажав её плечом и не отрывая взгляда от годового отчёта. Она ожидала услышать что угодно: голос курьера, уточняющего адрес, или очередное недовольство Игоря, её мужа, по поводу забытых дома ключей. Но незнакомый мужской баритон, представившийся нотариусом из Санкт-Петербурга, заставил её выпрямиться и взять ручку дрожащими пальцами.
Новость была похожа на удар под дых — внезапный и оглушающий. Её двоюродная тётя, Галина Сергеевна, о которой она почти ничего не знала, кроме того, что та была одинокой чудачкой, всю жизнь прожившей в старом фонде на Петроградской стороне, оставила ей в наследство свою двухкомнатную квартиру. Марина молчала в трубку, а нотариус терпеливо перечислял формальности: вступление в права, необходимые документы, сроки. Мир вокруг сузился до гудков в телефоне и бешеного стука собственного сердца. Квартира. В Петербурге. Ей, Марине, сорокапятилетней женщине, чей главный актив за двадцать лет брака — это половина ипотечной «трёшки» в подмосковном Реутове и старенький «Солярис».
Первым, кому она позвонила, был, конечно, Игорь. Его реакция была предсказуемой: сначала недоверчивый смех, потом шквал вопросов, а затем — ликование. — Маринка, ты понимаешь? Это же целое состояние! Мы же теперь… мы же можем ипотеку закрыть! И машину поменять! Да мы дачу достроим, наконец! — его голос звенел от возбуждения, и это «мы» резануло слух.
Она не стала его поправлять. Что толку говорить, что тётю Галю он видел один раз в жизни на их свадьбе и запомнил только её старомодную шляпку с вуалью? Что толку напоминать, что именно эта чудаковатая тётя присылала ей, Марине, каждый год на день рождения по пять тысяч рублей с короткой припиской: «На булавки, детка. У женщины всегда должны быть свои деньги». Игорь эти деньги не видел, они были её маленькой тайной, её личным фондом на случай «вдруг что». И вот это «вдруг что» случилось, только размером оно было куда больше, чем она могла себе представить.
Вечером новость дошла до свекрови. Тамара Павловна, женщина властная и привыкшая считать деньги в чужих карманах, отреагировала сдержанно, но её цепкие глаза тут же загорелись хищным огнём. — Ну, надо же, — процедила она, помешивая ложечкой чай в своей любимой чашке с позолотой. — Свалилось счастье. Неожиданно. А что за тётка-то? Я её и не припомню. Небось, совсем одинокая была, раз на племянницу квартиру отписала.
Марина почувствовала, как внутри всё сжимается. В словах свекрови сквозило неприкрытое пренебрежение, словно наследство было не даром судьбы, а чем-то сомнительным, почти неприличным. — Она была сестрой моей мамы, Тамара Павловна. Мы с ней переписывались. — А, ну да, ну да, — свекровь махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Главное, чтобы с документами всё чисто было. А то знаете, как бывает с этими стариками. Наобещают, а там уже десяток наследников набежит. Игорь, ты проследи, чтобы Марину там не обманули. Дело-то серьёзное. Наше общее дело.
И снова это «наше». Марина промолчала, сделав большой глоток остывшего чая. Она видела, как Игорь согласно кивает матери, и его лицо принимает то самое выражение покорного сына, которое она так ненавидела. В его глазах она уже была не женой, а счастливым лотерейным билетом, который выпал их семье. Именно их семье, где главой всегда негласно считалась Тамара Павловна.
В ближайшие дни квартира в Петербурге стала главной темой всех разговоров. Игорь уже распланировал всё до мелочей. Продать немедленно! Деньги — на общий счёт. Закрыть ипотеку, остаток вложить в ремонт дачи, купить ему новый внедорожник, «чтобы на рыбалку с мужиками ездить, не стыдно было», а на сдачу — слетать в Турцию. Маринино мнение в этих планах не учитывалось. Её роль сводилась к тому, чтобы как можно скорее оформить документы и передать деньги в семейный бюджет, которым, по сути, заправляли муж и свекровь.
Она съездила в Петербург на несколько дней. Старая квартира на Петроградке встретила её запахом пыли, нафталина и ушедшей жизни. Но за скрипучими полами, пожелтевшими обоями и мебелью, накрытой белыми чехлами, чувствовалась душа. Высокие потолки с лепниной, огромные окна, выходящие в тихий двор-колодец, старинный паркет «ёлочкой». Марина стояла посреди гостиной, залитой мягким светом, и впервые за много лет почувствовала себя… свободной. Это было её. Лично её пространство. Место, где никто не будет указывать, куда ставить чашку и какой суп варить на ужин.
Мысль о продаже показалась ей кощунственной. Она решила пока ничего не говорить Игорю, сославшись на то, что с документами возникли задержки. Ей нужно было время, чтобы всё обдумать.
Напряжение нарастало. Игорь становился всё более раздражительным, а Тамара Павловна при каждом удобном случае заводила разговоры о деньгах, о ценах на недвижимость, о том, как «один их знакомый удачно вложился». Это был неприкрытый прессинг. Они ждали. Ждали, когда она, наконец, принесёт им на блюдечке плоды своей удачи.
Развязка наступила в субботу, на даче. Этот участок в шесть соток был предметом гордости Тамары Павловны. Хотя деньги на его покупку и строительство небольшого домика давали родители Марины, свекровь вела себя так, будто это её родовое имение. Она командовала, где сажать петрушку, а где — георгины, и каждое действие невестки подвергала строгой критике.
В тот день стояла изнуряющая жара. Марина с самого утра крутилась на крохотной дачной кухоньке. Игорь с друзьями уехал на рыбалку, пообещав вернуться к ужину с богатым уловом. Тамара Павловна восседала в плетёном кресле на веранде, как королева на троне, и раздавала ценные указания.
— Марина, огурцы для салата нужно чистить! Кожура горчит. — Марина, ты слишком мелко режешь лук, весь сок выйдет! — Марина, не забудь заварить мой травяной сбор, и чтобы не слишком горячий был!
Марина молча сносила всё, стиснув зубы. Она уже привыкла. Проще было сделать, как велят, чем вступать в бесконечные пререкания. К вечеру она вымоталась до предела. Рыбаки вернулись с тремя жалкими окуньками, которых и чистить было стыдно. Игорь, уже успевший принять на грудь с друзьями, был весел и беспечен. Он плюхнулся на диван и включил телевизор, не обращая на жену никакого внимания.
Пришлось срочно импровизировать ужин. В холодильнике нашлись овощи, немного вчерашнего отварного картофеля и зелень с грядки. Марина быстро нарезала всё, что было, добавила варёной колбасы и залила холодным квасом. Получилась незамысловатая, но вполне сытная окрошка — лучшее, что можно было придумать в такую жару. Она поставила на стол большую кастрюлю, нарезала чёрный хлеб, достала сметану и горчицу.
Игорь налил себе полную тарелку и с аппетитом захрустел редиской. А вот Тамара Павловна, заглянув в кастрюлю, брезгливо поджала губы. Она взяла половник, зачерпнула немного, понюхала и с шумом вылила обратно. — Это что такое? — ледяным тоном спросила она, глядя на Марину в упор. — Окрошка, Тамара Павловна. Жарко ведь, — растерянно пробормотала Марина. Свекровь медленно обвела взглядом стол: кастрюля, хлеб, скромная нарезка. Затем её взгляд остановился на сыне, с аппетитом уплетавшем «месиво».
И тут она произнесла фразу, которая стала последней каплей. Произнесла громко, с презрением, так, чтобы слышал и сын, и весь дачный посёлок за открытым окном: — Это корм для скотины, а не ужин для мужа! Мой сын весь день работал, на рыбалке устал, а ты ему помои предлагаешь? Ты вообще женщина или кто? Нормальная жена бы мясо пожарила, котлет накрутила! А это что за неуважение?
Марина застыла с тарелкой в руках. Воздух в комнате загустел. Она посмотрела на Игоря, ища в его глазах поддержки. Но муж лишь отвёл взгляд и промямлил: — Мам, ну перестань. Нормально всё… — Что «нормально»? — взвилась Тамара Павловна. — Тебя всю жизнь кормят как попало, а ты и рад! Я тебя не для того растила, чтобы ты всякую бурду ел! Совсем жену распустил! А она и рада стараться! Деньги шальные на голову свалились, так теперь и готовить не обязательно, можно мужа помоями кормить!
Каждое слово было пощёчиной. Марина молчала, а внутри неё что-то обрывалось, сгорая дотла. Двадцать лет она старалась быть хорошей женой, хорошей невесткой. Она вставала в шесть утра, чтобы приготовить Игорю завтрак, тащила на себе дом, работу, а в выходные — эту проклятую дачу. Она терпела вечные придирки свекрови, её вмешательство в их жизнь, её ядовитые замечания. Терпела, потому что любила Игоря. Или думала, что любила.
А сейчас она посмотрела на него — жующего, смущённого, не способного сказать матери ни слова в её защиту — и поняла, что любви больше нет. Есть привычка. Есть общий быт, ипотека. И есть глухая, всепоглощающая обида. Она молча поставила тарелку на стол. Потом так же молча сняла фартук, бросила его на стул и пошла к выходу. — Ты куда? — удивлённо спросил Игорь с набитым ртом. — Домой, — ровно ответила она, не оборачиваясь. — А мы? А посуда? — крикнула ей в спину Тамара Павловна. — Вот так всегда! Чуть что — сразу в кусты!
Марина не ответила. Она вышла из дома, прошла через калитку и пошла по пыльной просёлочной дороге к станции. Слёзы душили её, но она не плакала. Внутри была звенящая пустота и холодная, как сталь, решимость.
Она вернулась в их пустую городскую квартиру поздно вечером. Игорь не звонил. Видимо, мать не отпустила «голодного» сына. Марина приняла душ, заварила себе крепкого чая и села на кухне. Той самой кухне, где она провела тысячи часов, стараясь угодить мужу и его матери.
Она смотрела в тёмное окно, и перед её мысленным взором вставала та, другая кухня — в питерской квартире. Светлая, с высоким потолком. Её кухня. И впервые за двадцать лет брака она задала себе вопрос: а чего хочет она сама? Не Игорь, не Тамара Павловна, а она, Марина.
Ответ пришёл сам собой, легко и просто. Она хочет жить. Просто жить, а не обслуживать чужие интересы. Она хочет просыпаться утром без страха услышать очередную придирку. Она хочет сама решать, что ей есть на ужин — хоть окрошку, хоть бутерброд с сыром.
Игорь вернулся за полночь. Тихий, виноватый и немного пьяный. Он попытался обнять её, что-то бормоча про то, что «мама погорячилась». Марина мягко отстранилась. — Ложись спать, Игорь. Мы поговорим завтра.
Он не стал настаивать, сразу прошёл в спальню и завалился спать. А Марина ещё долго сидела на кухне. Она достала из ящика стола блокнот и ручку. Наследство, которое она поначалу восприняла как общую семейную удачу, теперь казалось ей спасательным кругом. И она знала, как им распорядится.
Через неделю у Игоря был день рождения. И муж, и свекровь, чувствуя свою вину, вели себя подчёркнуто любезно. Они ждали примирения и, конечно, подарка. Тамара Павловна уже несколько раз прозрачно намекнула, что лучшим подарком для её сына была бы новая машина, «а на деньги от квартиры это как раз возможно». Они были уверены, что после скандала Марина станет сговорчивее и сделает всё, чтобы загладить свою «вину».
Марина улыбалась и говорила, что сюрприз обязательно будет. И она не врала. Сюрприз действительно готовился. Только он был совсем не таким, какого они от неё ждали. Этот сюрприз должен был потрясти их до основания и навсегда изменить привычный уклад их жизни.