— Петрович, это я. Да, Игорь. Мне нужно, чтобы она замолчала. Насовсем. Нет-нет, ты не понял, не в этом смысле! — голос Игоря в телефонной трубке срывался с привычных бархатных нот на дребезжащий фальцет. — Никакого криминала. Просто… припугнуть. Найти у неё что-нибудь. Пакетик с травой подбросить, или что вы там обычно делаете? Чтобы она поняла, что со мной шутки плохи.
На том конце провода помолчали. Игорь нервно забарабанил пальцами по лакированной столешнице. После ухода Натальи прошло три дня. Три дня оглушительной тишины в пустой квартире, где каждый предмет, казалось, насмехался над ним. Три дня унизительных разговоров с матерью, которая то рыдала, то обвиняла его в мягкотелости. Три дня ярости, сменившейся холодным, липким страхом. Флешка. Копии документов. Эти слова впились в его мозг, как раскалённые иглы.
— Игорёк, ты в своём уме? — наконец пробасил полковник Захаров, старый приятель его отца, которому Игорь много лет «помогал» с ремонтом служебных машин. — Подбросить наркотики? Это же статья! Сейчас с этим строго. Гайки закрутили, сам знаешь. Одно дело — на дороге вопрос решить, другое — уголовщину шить. Тем более бывшей жене. Это первый мотив, который проверять будут. Ты же сам под себя копаешь.
— Да какой мотив?! — взвился Игорь. — Она меня шантажирует! Обобрала до нитки, тварь! Хочет мой бизнес разрушить!
— Вот это и есть мотив, — устало вздохнул полковник. — Ладно, успокойся. Давай так. Я пошлю ребят, поговорят с ней. Проверят регистрацию, документы. Чисто профилактическая беседа. Дадим понять, что она у нас на карандаше. Этого хватит, чтобы любая баба в штаны наложила. Идёт?
Игорь сцепил зубы. Этого было мало. Он хотел видеть её раздавленной, униженной, молящей о пощаде. Но выбирать не приходилось.
— Идёт. Только сделайте всё красиво. Чтобы до печёнок проняло.
Положив трубку, он налил себе полный стакан виски. Лёд звякнул о стекло. «На карандаше, — подумал он с мстительной ухмылкой. — Это только начало, Наташенька. Ты у меня ещё попляшешь».
Он не знал, что этот звонок стал его роковой ошибкой. Он не учёл одного: у страха глаза велики. И не только у него.
В маленьком, прокуренном кабинете ресторана «Прага» сидели двое. Сергей, верный подпевала Игоря, нервно теребил в руках салфетку. Андрей, молчаливый и рассудительный партнёр, медленно потягивал кофе. Именно он позвонил Сергею и настоял на срочной встрече, без Игоря.
— Ты понимаешь, что он творит? — Андрей поставил чашку на стол. Звук получился резким. — Он решил воевать. По-глупому, как он всегда всё делает. С нахрапом и тупой силой.
— Ну а что ему оставалось? — заюлил Сергей. — Она же его… при всех.
— При всех! — передразнил Андрей. — Ты об этом думаешь? А я думаю о том, что она сказала про копии. Про оффшоры. Про «неучтённый нал». Серёжа, если эта флешка попадёт куда следует, то «при всех» нам покажут небо в клеточку. И не на шесть лет, как она ему сказала. Там паровоз из статей, на пожизненное хватит.
Сергей побледнел.
— Да ладно… Она же баба. Испугается и отдаст.
— Не испугается. Ты её глаза видел? Там не страх был. Там была сталь. Она готовилась. Она всё просчитала. А Игорь вместо того, чтобы договариваться, натравил на неё ментов. Я узнавал. К ней домой вчера участковый заходил, соседей опрашивал. Характеристику собирал. Ты понимаешь, что это значит? Он её провоцирует! Он буквально кричит ей: «Неси флешку в прокуратуру!».
Андрей наклонился над столом, его голос стал тише.
— Мы с тобой в этом дерьме по уши. Все наши «левые» поставки шли через его конторы. Если его возьмут за жабры, он нас первыми сдаст. Чтобы срок скостить. Он всегда таким был. Сначала делает, потом думает. А расхлёбывать — другим.
— И что ты предлагаешь? — прошептал Сергей, чувствуя, как холодеет внутри.
— Действовать на опережение. Есть один способ выйти из игры с минимальными потерями. Даже с плюсом.
— Какой?
— Явка с повинной.
Сергей поперхнулся воздухом.
— Ты с ума сошёл?!
— Наоборот, в него пришёл, — спокойно ответил Андрей. — Смотри, какая диспозиция. Мы приходим в налоговую. Не в полицию, нет. Именно в налоговую. И пишем заявление. Мол, так и так, наш партнёр, Игорь Смирнов, втянул нас в преступные схемы по уклонению от уплаты налогов. Мы, как честные предприниматели, осознали свою ошибку и хотим добровольно возместить ущерб государству. Подробно расписываем все схемы, которые знаем. Про «дробление», про фирмы-однодневки. Про всё.
— Но они же и нас… — залепетал Сергей.
— А вот тут самое интересное, — в глазах Андрея блеснул холодный огонёк. — В Налоговом кодексе есть примечание к статье 199. Лицо, впервые совершившее это преступление, освобождается от уголовной ответственности, если оно полностью уплатило суммы недоимки, пеней и штрафа. Понимаешь? Мы платим. Да, это большие деньги. Но это не тюрьма! Мы платим, получаем справку, и мы чисты. А основной удар примет на себя организатор. То есть наш дорогой Игорь. И все конфискации, все аресты счетов — это будет его головная боль. А мы — ценные свидетели, добровольно сотрудничающие со следствием.
Сергей молчал, переваривая услышанное. План был циничным, жестоким, но до гениальности простым. Предать, чтобы спастись.
— А что… что мы с этого получим? Кроме свободы? — всё ещё сомневался он.
— Репутацию. Чистый бизнес. А ещё… — Андрей хитро улыбнулся, — мы сможем перехватить его контракты. Пока он будет сидеть в СИЗО, его компания развалится. А мы тут как тут. С безупречной репутацией и готовыми мощностями. Это не просто спасение шкуры, Серёжа. Это — передел рынка.
Он протянул руку через стол.
— Ну что, партнёр?
Сергей смотрел на его руку, потом на его холодные, расчётливые глаза. Он вспомнил, как Игорь насмехался над ним, как унижал его жену, как считал его своей тенью. И жалости не было. Был только страх и жадность. Он медленно кивнул и пожал протянутую руку.
Наталья сидела в маленькой съёмной квартире на окраине города. После визита участкового она не спала всю ночь. «Профилактическая беседа» превратилась в допрос с пристрастием. Он спрашивал, где она работает, с кем общается, не употребляет ли запрещённых веществ. Он намекал, что на неё поступил «сигнал». Она понимала, чьих это рук дело. Игорь перешёл черту. Он решил её уничтожить.
Страх сковал её. Что, если они действительно что-то подбросят? Кто ей поверит? Бывшей жене богатого и влиятельного человека. Она одна против системы, которую он купил и прикормил. Руки опускались. Может, зря она всё это затеяла? Может, нужно было просто уйти, забрав свои немногочисленные вещи?
Она сидела на кухне, обхватив руками чашку с остывшим чаем, и смотрела в тёмное окно. В стекле отражалось её бледное, измученное лицо. И вдруг она разозлилась. Злость была горячей, очищающей. На кого? На себя! За эту минутную слабость. За готовность сдаться.
— Нет! — сказала она вслух своему отражению. — Ты не сдашься! Слышишь? Никогда! Бороться можно и нужно всегда! Ты не для того всё это делала, чтобы сейчас спрятаться под одеяло!
Она вспомнила лица женщин в своей поликлинике. Уставшие, замученные бытом, с потухшими глазами, но несгибаемые. Те, что тянут на себе детей, больных мужей, престарелых родителей. Те, кто каждый день ведёт свою маленькую войну и побеждает. Чем она хуже?
В этот момент зазвонил телефон. Неизвестный номер. Сердце ухнуло вниз. Неужели опять?
— Алло? — неуверенно произнесла она.
— Наталья Викторовна Смирнова? — спросил спокойный мужской голос.
— Да. А кто это?
— Старший следователь по особо важным делам Следственного управления Следственного комитета по городу Москве, майор юстиции Белозёров Пётр Сергеевич. Наталья Викторовна, нам необходимо с вами побеседовать. В отношении вашего супруга, Смирнова Игоря Анатольевича, проводится доследственная проверка по факту уклонения от уплаты налогов в особо крупном размере.
Наталья замерла. Она не верила своим ушам.
— Что? Какая проверка?
— Нам поступило заявление от его партнёров по бизнесу, — ровным голосом продолжал следователь. — Они предоставили информацию, подтверждающую факты, изложенные в заявлении. Нам также известно, что вы можете располагать дополнительными сведениями, имеющими значение для дела. Вы готовы сотрудничать со следствием?
Она молчала, пытаясь осознать невероятный поворот событий. Её предали. Но предали и его! Его же друзья, его верные псы!
— Да, — твёрдо сказала она, чувствуя, как внутри неё зарождается не страх, а ледяное спокойствие. — Я готова.
Суд над Игорем был быстрым и показательным. Явка с повинной его бывших партнёров, их подробные показания и, главное, материалы с флешки Натальи не оставили ему ни единого шанса. Его адвокаты пытались выставить её мстительной, сумасшедшей женщиной, но против документов и цифр это не работало.
Игорь получил свои шесть лет. Не условно. Реально. С конфискацией имущества, приобретённого преступным путём. Когда судья зачитывал приговор, он смотрел на Наталью. В его взгляде больше не было ненависти или злости. Только пустота и недоумение. Он так и не понял, как его выстроенная до миллиметра империя рухнула в одночасье из-за тихой медсестры с замусоленными брошюрками.
Квартиру, записанную на Марию Захаровну, признали совместно нажитым имуществом, приобретённым на доходы от преступной деятельности. Её конфисковали. По закону, лицу, сообщившему о преступлении и активно способствовавшему его раскрытию, полагается государственная защита. Но был и другой аспект. Её адвокат, умный и хваткий специалист, которого она нашла по рекомендации одной из пациенток, подал гражданский иск в рамках уголовного дела. Он доказал, что все эти годы Наталья, не имея собственного дохода, кроме скромной зарплаты медсестры, была лишена права на достойный уровень жизни, соответствующий доходам её мужа, которые он скрывал. Она была, по сути, жертвой экономического и психологического насилия.
Суд удовлетворил её иск частично. Она не стала миллионершей. Но ей присудили солидную денежную компенсацию, которой с лихвой хватило на покупку хорошей двухкомнатной квартиры в новом доме и на то, чтобы на несколько лет забыть о финансовых проблемах.
В день, когда она получила ключи от своей новой квартиры, она первым делом позвонила родителям.
— Мама, папа… я купила квартиру, — сказала она в трубку, и слёзы, которые она так долго сдерживала, хлынули из глаз. Это были не слёзы горя или обиды. Это были слёзы освобождения.
— Мы знаем, доченька, — тихо ответил отец. — Мы в тебя верили.
И в этот момент она почувствовала себя по-настоящему счастливой. Не из-за денег или квартиры. А из-за того, что она смогла. Она выстояла. Она победила.
Прошло два года. Жизнь Натальи вошла в спокойное, мирное русло. Она продолжала работать в поликлинике — теперь уже старшей медсестрой. Её уважали коллеги, любили пациенты. Она купила себе маленькую машину, по выходным ездила к родителям на дачу. Она много читала, ходила в театр, встречалась с подругами. Она училась жить для себя.
Игорь вышел по УДО через четыре года, за примерное поведение. Отсидеть «от звонка до звонка» он бы не смог — сломался бы. Тюрьма перемолола его, выплюнув на обочину жизни совершенно другим человеком. Без денег, без связей, без былой спеси. Бывшие друзья шарахались от него, как от прокажённого. Мать, потеряв квартиру и привычный образ жизни, быстро угасла и через год после приговора умерла от инсульта. Он остался один.
Сначала он пил. Продал всё, что уцелело после конфискации — часы, запонки, остатки дорогой одежды. Когда деньги кончились, пришлось искать работу. Но кому нужен бывший владелец транспортной компании с судимостью по экономической статье? Никому. Единственное, что он умел — водить машину. После нескольких месяцев унизительных мытарств он устроился в такси.
Он работал по ночам, чтобы реже встречать знакомые лица. Дешёвый «Солярис» эконом-класса, взятый в аренду, стал его домом и тюрьмой одновременно. Он развозил пьяных студентов, усталых офисных работников, шумные компании. И ненавидел их всех. И себя.
В один из холодных ноябрьских вечеров приложение пиликнуло очередным заказом. Улица Тверская, 15. Конечный пункт — новый элитный жилой комплекс на набережной. Тариф «Комфорт+». У него как раз была подходящая машина, которую ему дали на смену. Он принял заказ.
Он подъехал к указанному адресу. Из подъезда дорогого ресторана вышла она. Наталья. В элегантном кашемировом пальто, с красивой укладкой, она смеялась, прощаясь с каким-то мужчиной. Она выглядела… счастливой. Спокойной. Уверенной.
Игорь вжался в кресло, натягивая на глаза бейсболку. Сердце заколотилось, как бешеное. Уехать? Отменить заказ? Но она уже открывала заднюю дверь.
— Здравствуйте, — её голос, такой знакомый и такой чужой, ударил по нервам. Она села, занятая телефонным разговором. — Да, Светочка, вечер прошёл отлично… Да, это он, Андрей Петрович, наш новый заведующий… Очень интересный мужчина.
Она не смотрела на водителя. Игорь медленно тронулся с места, глядя на дорогу. Его руки вспотели и скользили по рулю. Он видел её отражение в зеркале заднего вида. Она изменилась. Пропала та затравленность, тот вечный испуг в глазах. Она была красивой. Той красотой, которую даёт внутренняя свобода.
— Представляешь, наконец-то закончила ремонт! — щебетала она в трубку. — Так уютно стало. Особенно в спальне. Окна выходят прямо на реку. Просыпаешься утром, а там… солнце, вода… Красота!
Он вёз её в её новую жизнь. В ту жизнь, которую она отвоевала у него. А он ехал в свою — в съёмную комнату в коммуналке и в бесконечную череду ночных смен.
На одном из светофоров она закончила разговор и подняла глаза. Их взгляды встретились в зеркале заднего вида.
Она узнала его. Её улыбка медленно сползла с лица. Она смотрела на него — на его потрёпанную куртку, на трёхдневную щетину, на потухшие, пустые глаза. В её взгляде не было ни злорадства, ни торжества, ни ненависти. Только… жалость. И капелька грусти.
Всю оставшуюся дорогу они ехали в полной тишине. Эта тишина была громче любых криков. В ней было всё: десять лет их общей жизни, его предательство, её боль, его крах и её возрождение.
Он остановил машину у парадного входа её дома. Счётчик показывал 750 рублей.
— Мы приехали, — хрипло сказал он, не поворачиваясь.
Она достала из сумочки кошелёк.
— Возьмите, — тихо сказала она, протягивая ему деньги. — Сдачи не надо.
Он не двигался.
— Игорь, возьми, — повторила она. В её голосе прозвучали нотки той, прежней Наташи, которая всегда пыталась его утешить и пожалеть.
Он медленно повернулся. Их глаза снова встретились.
— Спасибо, — прошептал он, забирая деньги. Его пальцы на секунду коснулись её руки.
Она вышла из машины, не оглядываясь. Лёгкая, свободная, она скрылась за тяжёлой дверью парадного подъезда.
А он остался сидеть в своём такси, глядя на её окна, в которых зажёгся тёплый, уютный свет. В его руке была зажата тысячная купюра. И он впервые за много лет не почувствовал ни злости, ни обиды. Только глухую, всепоглощающую тоску по той жизни, которую он сам, своими руками, разрушил до основания. И он заплакал. Молча, беззвучно, как плачут мужчины, потерявшие всё.