Почему меня трясёт от запаха этого супа?
Светлана зажала треснувшую чашку обеими ладонями, словно цепляясь за единственную опору в рушащемся мире. Три часа назад врач произнёс слова, от которых всё внутри обледенело: «Медлить нельзя. Нужна срочная операция». Теперь она стояла у мутного окна, глядя на серый двор, и пыталась понять — как дальше жить.
— Мам, а есть что ещё поесть? — Игорь, не отрываясь от телефона, ковырял ложкой остывшую кашу.
— Конечно, сынок, — Светлана повернулась к плите, но руки дрожали так, что чашка задребезжала о край раковины.
Господи, только бы не заметил...
— А папа когда придёт?
— Скоро, — соврала она. Андрей уже два дня практически не разговаривал с ней, отвечал односложно, избегал глаз. А вчера не пришёл ночевать вообще.
Хлопнула входная дверь. Светлана вздрогнула — сердце заколотилось так, будто пыталось выпрыгнуть из груди.
— Привет, — буркнул Андрей, не глядя в её сторону. Скинул куртку на тумбочку, прошёл в комнату.
— Андрей, как дела? Может, поужинаем вместе? — голос звучал фальшиво-бодро даже для неё самой.
Он замер в дверном проёме, наконец посмотрел на неё. В глазах не было ничего — ни злости, ни жалости. Пустота.
— Слушай, Светка... — он потёр лицо рукой. — Я больше так не могу. Хватит. Давай разводиться.
Чашка выскользнула из рук, разбилась о кафельный пол. Осколки разлетелись под холодильник.
— Что? — выдохнула она.
— Всё кончено. Мне надоело быть виноватым во всём подряд. Надоело жить в этой... — он обвёл рукой тесную кухню. — Я ухожу. Всё. Окончательно.
Игорь поднял голову, вытащил наушники.
— Пап?
— Поговорим вечером, — отрезал Андрей и скрылся в спальне. Щёлкнул замок.
Это сон. Это точно сон. Такого не бывает.
Светлана присела на корточки, начала собирать осколки. Керамика порезала палец, но боль казалась далёкой, нереальной.
— Мам, что происходит? — Игорь стоял рядом, и в его голосе звучал испуг.
— Ничего, сынок. Просто... чашку разбила, — она встала, прижимая к груди острые обломки. — Иди делай уроки.
За окном кто-то хлопнул дверью машины. На лестничной площадке заплакал чужой ребёнок. А она стояла посреди кухни с осколками в руках и думала одну-единственную мысль: Когда жизнь рушится, ты даже не кричишь. Просто перестаёшь чувствать ноги.
---
— Света, вставай. Мы должны поговорить.
Галина Сергеевна стояла в дверях с недовольным лицом. За её спиной маячил силуэт сына — Игорь слонялся по коридору в наушниках, но периодически косился в их сторону.
Светлана сидела на краю дивана, укутавшись в старый шарф. После вчерашнего разговора с Андреем она почти не спала, а утром он ушёл, не сказав ни слова. Оставил только записку на столе: «Вечером заберу вещи».
— Мама, я не знаю, что делать, — прошептала она.
— А я знаю, — мать села рядом, поправила дочери шарф на шее. — Ты должна извиниться. Попросить прощения. Женщина должна уметь беречь семью, а ты что делаешь?
— Но я же ничего...
За стенкой послышались шаги, хлопнула дверь лифта. Светлана поёжилась — даже чужие звуки казались осуждающими.
— Мам, может, он просто устал? — она попыталась найти хоть какое-то оправдание. — Работа, проблемы... Я поговорю с ним, по-человечески...
— Да что ты ему скажешь-то? — мать вздохнула. — Мужчины такие... Им кажется, трава зеленее где-то в другом месте. Но ты не сдавайся. Борись за своё.
В этот момент зазвонил телефон Андрея — он его забыл на комоде. На экране высветилось: «Лена».
Светлана замерла. Галина Сергеевна тоже посмотрела на телефон, поджала губы.
— Вот и борись теперь, — проворчала она.
Из комнаты выскочил Игорь, сорвал наушники:
— Можно хоть раз не кричать на весь дом?! Мне надоели ваши разборки! — он схватил куртку и выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью.
Тишина повисла тяжёлая, душная.
— Чего теперь кричать? — мать покачала головой. — Надо было раньше думать. Какая ты теперь жена? Больная, нервная... Подумай о муже — ему тоже нелегко.
Больная. Нервная. Никому не нужная.
Светлана поднялась, пошла на кухню. Сейчас главное — не разрыдаться при матери.
— Поставлю чай, — пробормотала она, хотя руки тряслись так, что едва держали чайник.
— И не забывай, что сын на всё это смотрит, — донёсся из комнаты голос Галины Сергеевны. — Какой пример ты ему подаёшь?
Мне даже плакать нельзя. Даже своей боли нет права показать.
За окном стемнело. Где-то капала вода из крана в ванной — мерно, настойчиво, как отсчёт времени до неизбежного конца.
---
Половина первого ночи. Светлана сидела на кухне одна, кутаясь в шарф. Мать уснула, Игорь так и не вернулся — наверное, опять остался у друга. А Андрея всё не было.
Кому я теперь нужна?
Она взяла в руки осколок разбитой чашки, провела пальцем по острому краю. Трещина на осколке шла посередине — ровная, как разрез. Точно так же было разрезано пополам всё её существование: до вчерашнего дня и после.
До — когда я ещё надеялась. После — когда поняла, что никому не нужна.
В памяти всплыли слова матери: «Больная, нервная». А ведь она ещё даже не знала про диагноз. Светлана не решилась сказать — зачем расстраивать? И теперь выходило, что даже здоровой она была обузой.
На холодильнике висел старый детский рисунок Игоря — цветными карандашами нарисованная семья. Мама, папа, сын. Все улыбаются, держатся за руки. Под рисунком детским почерком выведено: «Моя счастливая семья».
Когда-то я тоже хотела быть счастливой... Не для кого-то, а просто так. Для себя.
Мысль была такой странной, почти кощунственной. Разве женщина имеет право на счастье ради самой себя?
Резко зазвонил телефон. Светлана вздрогнула — кто звонит в такое время?
— Алло?
— Светка, ты что не спишь? — голос Тамары звучал бодро, как будто сейчас не глубокая ночь.
— Тома? Что случилось?
— Ничего не случилось. По ватсапу увидела — не спишь. Решила набрать. Завтра приходи ко мне. Надо поговорить.
Тамара отключилась, не дав возможности возразить.
Светлана посмотрела на погасший экран телефона. Впервые за долгое время в груди что-то тепло шевельнулось. Не радость — нет. Просто крошечная надежда на то, что хоть кто-то в этом мире видит её не как обузу, а как... человека.
Может, я кому-то нужна? Хотя бы самой себе?
---
— Садись, не стой столбом, — Тамара протянула яркую зелёную кружку с ароматным кофе.
В её кухне пахло свежей выпечкой, играла тихая музыка. Всё здесь дышало жизнью — в отличие от квартиры Светланы, где каждый предмет казался пропитанным тоской.
— Рассказывай, — Тамара села напротив, пристально посмотрела в глаза. — И не вздумай врать, что всё хорошо.
— Он от меня уходит, — Светлана обхватила кружку руками, грелась о тёплый фарфор. — Хочет развода. А я... я даже не знаю почему. Может, я правда плохая жена?
— Плохая? — Тамара фыркнула. — Ты вообще понимаешь, что говоришь? Двадцать лет ты была удобной. Стирала, готовила, молчала в тряпочку, когда он приходил злой с работы. Терпела его мамочку, которая считала тебя недостойной. И что в итоге?
— Не надо так говорить про его мать...
— Надо! — Тамара стукнула кружкой по столу. — Ты всю жизнь прожила для других. Для мужа, для сына, для мамы. А когда ты жила для себя? Когда ты вообще думала — чего ты хочешь?
Светлана молчала. Вопрос поставил её в тупик.
— Не знаешь? — Тамара усмехнулась. — Вот именно. Ты не жена — ты жилетка для чужого нытья. Тебе не надоело?
— А что тогда предлагаешь мне делать? — голос дрогнул. — Я же больная теперь... Кому такая нужна?
— Больная? — Тамара нахмурилась.
Светлана рассказала про диагноз. Подруга слушала молча, а когда речь дошла до того, что Андрей потребовал развода в тот же день, её глаза сузились.
— Понятно. Значит, когда тебе нужна поддержка, он сматывается. Классика жанра.
— Он же не обязан...
— Заткнись! — Тамара так резко повысила голос, что Светлана вздрогнула. — Хватит его оправдывать! Ты знаешь, каково это быть одной? Страшно? Да. Первое время очень страшно. А потом — начинаешь входить во вкус. Сама с собой чай пьёшь, и никто не морщится, что сахара много насыпала или что-то не так сделала. Просто забери у него ключи. Хватит ждать, когда он сам решит твою судьбу.
— Но сын... Мама скажет...
— А ты скажи маме — пусть живёт своей жизнью. А сыну — что мама тоже человек, а не прислуга. — Тамара наклонилась через стол, взяла Светлану за руки. — Послушай меня внимательно. Ты боишься остаться одна. Но ты уже одна! Муж тебя бросил, когда ты больше всего в нём нуждаешься. Что ты держишься за пустоту?
Кофе горчил на губах, но внутри разливалось непривычное тепло.
— Я... Я попробую жить для себя. — Светлана запнулась
Тамара улыбнулась впервые за весь разговор:
— Вот теперь ты заговорила как человек. Попробуй. Только смотри не сорвись потом. Иди до конца.
Светлана сжала в руке ключи от квартиры. Металл был тёплым от её ладони.
Мне страшно. Но впервые вместе со страхом интересно, что будет дальше.
---
— Где ты шляешься? — Галина Сергеевна встретила дочь в коридоре с кислым лицом. — У неё семья рушится, а она гуляет.
— Я была у Тамары.
— У этой разведёнки? Хорошо же она тебя научит. — Мать поправила дочери сползший шарф. — Надеюсь, мозги на место встали?
Из своей комнаты выглянул Игорь.
— Мам, ну зачем ты с папой ссоришься? — он подошел, обнял её за плечи. — Не бросай его, ладно? Мы же одна семья, правда?
Светлана почувствовала, как её разрывает на части. Сын просит, мать требует, а внутри всё кричит: «А что с тобой? Кто спросит, чего ты хочешь?»
— Игорёк, это сложно...
— Что тут сложного? — встряла мать. — Я терпела твоего отца тридцать лет. И ничего, прожила. И ты потерпи. Женщина должна крепко держать семью.
— Должна? — что-то внутри Светланы щёлкнуло. — А я что — не человек? Я тоже чувствую, мне тоже больно!
— Света! — мать попятилась от неожиданности.
— Я устала терпеть! — голос становился всё громче. — Устала всем угождать! Это моя жизнь, и мне решать, как с ней поступить!
Игорь смотрел на мать во все глаза — наверное, впервые видел её не покорной и тихой, а живой.
— Мам, — тихо сказал он. — Ты... ты плачешь?
Светлана вытерла щёки — даже не заметила, когда слёзы потекли.
— Плачу. Имею право.
Галина Сергеевна молчала, растерянно теребила край фартука.
— Игорь, — Светлана взяла сына за руки. — Я люблю тебя. Но я не могу больше жить в семье, где меня никто не слышит. Где я только мешаю всем жить.
— Ты не мешаешь, — прошептал он.
— Мешаю. И папе, и бабушке. Им всем нужна другая мама — удобная, безропотная. А я такой быть не умею. Не хочу больше.
Мать наконец подошла, осторожно обняла дочь:
— Светочка... я же добра тебе желаю...
— Знаю, мам. Но теперь я сама решу, что для меня добро.
За стеной хлопнула дверь лифта. Светлана выпрямилась, расправила плечи.
— Наверно папа идёт, — шепнул Игорь.
— Ну и пусть идёт, — ответила она. — Я готова.
---
Андрей вошёл с двумя большими пакетами — видимо, собирался забрать вещи за один раз.
— Привет, — буркнул он, не глядя ни на кого.
— Здравствуй, — спокойно ответила Светлана.
Он прошёл в спальню, начал складывать рубашки в сумку. Она подошла к двери, встала на пороге.
— Андрей, подожди.
Он оглянулся — на лице удивление. Наверное, ждал слёз, упрёков, попыток удержать.
— Ты правда не будешь меня удерживать? — спросил он почти с разочарованием.
— Не буду, — Светлана забрала с тумбочки связку его ключей. — Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что сказал всё честно. Теперь ты свободен. — Она помолчала, собираясь с духом. — И я тоже.
Андрей посмотрел на свои ключи в её руках. Видно было — он растерялся. Этого поворота он точно не ждал.
— Света, а может...
— Нет, — твёрдо перебила она. — Я больше не держу никого из нас в этой клетке. Ни тебя, ни себя.
Он постоял ещё немного, потом взял сумки и пошёл к выходу. В дверях обернулся:
— Ты... ты какая-то слишком жесткая сегодня.
— Я просто стала собой.
Дверь захлопнулась. Светлана прислонилась к косяку, закрыла глаза.
Из кухни вышли мать и сын — стояли молча, не зная, что сказать.
— Мам, — тихо позвал Игорь.
— Что, сынок?
— Ты всё правильно сказала.
Она открыла глаза, посмотрела на него. В его взгляде не было осуждения — только понимание.
Галина Сергеевна подошла, погладила дочь по плечу:
— Ну что ж... Будем жить втроём.
— Будем, — кивнула Светлана.
Тяжесть, которая давила на плечи столько лет, исчезла. Впервые за долгое время дышалось легко.
---
Утро. Светлана проснулась в пустой квартире — мать ушла на рынок, Игорь — в школу. Тишина не давила, не пугала. Наоборот — в ней была какая-то светлая грусть.
Она пошла на кухню, поставила чайник. На столе лежал осколок той самой чашки — она не выкинула его, оставила как напоминание. О том дне, когда всё рухнуло. И о том дне, когда всё началось заново.
Заварила чай в новой чашке — простенькой, белой, без трещин. Но почему-то взгляд снова вернулся к осколку.
А ведь и с трещиной она была хорошая. Просто другая.
За окном шумел ветер, качал голые ветки деревьев. Скоро зима, потом весна. Впереди операция, лечение, неизвестность. Но почему-то не страшно.
Светлана подошла к окну, открыла его настежь. Морозный воздух ворвался в кухню, заставил её поёжиться. Но она не закрывала окно — дышала полной грудью.
— Я ещё жива, — сказала она вслух. — И я всё ещё могу выбирать.
Солнце проглянуло из-за туч, бросило яркие пятна на кухонный стол. Одно из них легло прямо на осколок — и тот заблестел, как драгоценный камень.
Не надо быть идеальной. Можно быть просто живой.
Как думаете, правильно ли поступила Светлана, выбрав себя вместо попыток сохранить семью любой ценой?
Поделитесь в комментариях 👇, интересно узнать ваше мнение!
Поставьте лайк ♥️, если было интересно.