Сижу на кухне в своей хрущевке, пью холодный чай, который забыл вовремя выпить горячим, и смотрю на фотографию. На ней — я и моя дочь Катя. Ей лет десять, она только что выиграла городскую олимпиаду по математике. В ее глазах — восторг, гордость, а главное — благодарность мне. Я ловил каждый этот взгляд, как драгоценность. Теперь я понимаю, что воспитывал не дочь, а проект. И проект этот завершился полным провалом по статье «человеческие отношения».
Установка на чемпионство
С самого детства я вбивал в Катю один простой и ясный принцип: второе место — это первое среди проигравших. Я сам всю жизнь шел на серебро, работал рядовым инженером на заводе, видел, как более пробивные и жесткие коллеги уезжали в столицу, покупали машины, строили дачи. Я не хотел для дочери такой участи. Хотел, чтобы она брала от жизни все. Ее мамы не стало рано, и я всю свою любовь, всю свою нерастраченную энергию направил в нее.
Что я только не делал. Английский с носителем с шести лет — я полгода копил на эти занятия. Художественная гимнастика, потому что это дисциплина и красивая осанка. Потом теннис, потому что это спорт для элиты и полезные связи. Летом — не просто лагерь, а языковой лагерь под Питером. Я не покупал себе новой одежды, ходил в одном и том же пальто десять лет, брал сверхурочные и ночные смены. Но каждый рубль, вложенный в нее, казался мне самой надежной инвестицией.
Я не спрашивал: «Катя, ты хочешь?» Я говорил: «Катя, ты должна». Должна быть лучше всех. Должна знать на пятерку. Должна побеждать. И она побеждала. Каждая ее грамота, каждый кубок был моим личным триумфом. Я искренне, до дрожи в коленях, радовался ее успехам. Я думал, что леплю сильного, уверенного в себе человека, который никогда не будет таким же незаметным, как его отец. Я был слепцом, который собственными руками выписывал себе приговор.
Взлет
Мой план сработал на все сто процентов. Она с блеском окончила школу, поступила в престижный московский вуз, а оттуда — по обмену в Лондон. Я заложил дачу, которую мы с женой когда-то строили своими руками, чтобы хватило на первые месяцы ее жизни там. Для меня это было не жертвой, а закономерным финалом многолетнего марафона.
Потом был MBA, стажировки, встреча с «тем самым» мужчиной. Максим, сын какого-то чиновника или крупного бизнесмена — она так и не удосужилась объяснить мне подробно. На их пышной свадьбе в Италии я был самым неловким гостем. Мой единственный купленный к случаю костил дороже, чем вся моя месячная зарплата, но я все равно чувствовал себя там рабочим, зашедшим не в ту дверь.
Ее жизнь стала напоминать глянцевый журнал: пентхаусы, яхты, курорты, имена которых я раньше не слышал. Моя жизнь осталась здесь: завод, который еле дышит, квартира с советским ремонтом, рыбалка по выходным с такими же, как я, «простыми» мужиками.
Ее визиты стали редкими, раз в два года, и с каждым разом в ней было все больше снисходительности. Она привозила дорогие, но абсолютно ненужные мне подарки: дизайнерские свитера, которые жмут, дорогой коньяк, который я не пью. Она осматривала мою квартиру взглядом риелтора, оценивающего ветхое жилье на снос. В ее фразах сквозила жалость, которую она, впрочем, тщательно маскировала.
«Пап, ну когда ты уже купишь нормальный автомобиль?», «Пап, тебе нужно переехать в более приличный район, здесь же совсем убито», «Тебе стоит сменить стиль, это платье выглядит устаревшим». Она говорила это не со зла. Она искренне не понимала, как можно так жить. Ей, которую я учил быть лучшей, было стыдно за меня. Я был ее единственным и главным браком, пятном на безупречной биографии успеха.
Провал
Год назад у меня начались серьезные проблемы с сердцем. Сказались годы работы на износ, стрессы, да и возраст свое берет. Врачи в нашей областной больнице разводили руками: нужна была сложная, но рутинная операция, которую в нашем городе не делали. Нужно было ехать в региональный центр, к конкретному специалисту, и вести с собой «благодарность» в размере 400 тысяч рублей. Для меня это были космические деньги.
Я копил всю жизнь, но все копушки уходили на нее. Сейчас мои накопления — это жалкие тридцать тысяч на черный день. Я неделю метался, не спал, давление зашкаливало. И в отчаянии позвонил ей. Не за деньгами. За поддержкой. За советом. Мне нужен был мой ребенок, моя девочка, чтобы просто сказать: «Пап, все будет хорошо».
Я сбивчиво объяснил ситуацию. Сказал, что нужна операция, что нужны деньги. Что я, может быть, смогу потом как-то отдавать, но сейчас…
Молчание в трубке было таким густым, что его можно было резать ножом. Потом раздался ее ровный, холодный, деловой голос. Тот самый, которому я когда-то так радовался, слушая ее доклады по скайпу.
«Папа, я в недоумении, — начала она. — Давай рассмотрим ситуацию объективно. Ты всю жизнь работал на государство. У тебя была масса возможностей переквалифицироваться, найти подработку, инвестировать в себя. Ты этого не сделал. Ты просиживал время на своем заводе, который давно стал банкротом. Ты не развивался. Ты сделал свой выбор».
У меня перехватило дыхание. Мне показалось, что это розыгрыш.
«Катя, я… я вкладывал все в тебя», — смог выдавить я.
«Это был твой родительский долг и твой личный выбор, — безжалостно парировала она. — Я не просила тебя лишать себя всего. Более того, твоя жертвенность создавала для меня постоянное чувство вины, которое мне пришлось долго прорабатывать с психотерапевтом. Я не могу дать тебе эти деньги. Это иррациональная трата ресурсов. Ты не инвестировал в себя, вот и разбирайся сам со своими проблемами».
И заключительный, добивающий удар:
«И, пап… У Максима в ноябре день рождения, мы устраиваем большой прием. Будет много людей из его круга. Мне бы не хотелось лишний раз объяснять гостям, кто ты и почему ты выглядишь и ведешь себя… не так. Думаю, ты меня понял. Мне неловко».
Я положил трубку. Не плакал. Не кричал. Я просто сидел и смотрел в стену. В голове прокручивались кадры из прошлого: вот я веду семилетнюю Катю на тренировку в снежную метель, вот я ночами сижу с ней над задачками, вот я продаю свои книги, чтобы купить ей новый графический калькулятор. Я растил ее лидером, сильным, независимым, рациональным. И она стала им. Она провела тотальный аудит моей жизни и вынесла вердикт: актив неликвидный, списать в убыток.
Итог
В итоге мне помогли мои «неудачники»-друзья. Скинулись, кто сколько мог. Кто-то дал пять тысяч, кто-то — пятнадцать. Я взял кредит под бешеные проценты, за который теперь буду платить до конца своих дней. Операция прошла успешно. Сердце стучит. Жизнь продолжается.
Иногда я горько усмехаюсь. Я добился всего, чего хотел. Я создал идеально эффективного человека, который умеет ставить цели и достигать их, холодно рассчитывать риски и отсекать все лишнее. Она — лидер. Победитель. Сильная личность.
А я — тот самый неудачник, которого она стыдится. Единственное, в чем я ее подвел — я так и не смог вовремя сойти со сцены, чтобы не портить собой идеальную картинку ее успеха.
Моя самая большая ошибка была в том, что я учил ее побеждать, но забыл научить ее быть человеком. Я растил топ-менеджера, а не дочь. И теперь я пожинаю плоды своего воспитания. Горькие, очень горькие плоды.
Читайте еще: