Меня зовут Владимир, и всю свою сознательную жизнь я носил звание «чайлдфри» как почетное знамя. Для меня это была не просто позиция, а целая философия, религия рационального эгоизма. Дети? Нет, спасибо. Это же добровольное рабство. Конец всему: свободе, тишине, карьерному росту, страсти в отношениях, путешествиям. Я видел, как мои друзья погружались в этот омут с головой: вечные рассказы о подгузниках, соплях, бессонных ночах, разбитые машины, ипотека до седых волос и полное исчезновение себя как личности. Нет, я был умнее. Я выбрал свободу.
Мне повезло найти женщину, которая разделяла мои взгляды. Катя была блестящим кардиохирургом, амбициозной, стильной, независимой. Наше с ней знакомство на тематическом форуме быстро переросло в роман, а потом и в брак. Это был не просто союз, а договоренность. Мы заключили устный пакт: никаких детей. Только мы, наши карьеры, наши путешествия по миру и роскошная тишина нашего лофта. Мы с презрением смотрели на «родителей-зомби» и тихо гордились своим правильным, взрослым, продуманным выбором. Мы были королями жизни.
«Звоночек»
Разрушение моего идеального мира началось с одной полоски на тесте. Кате было сорок пять. Мы считали, что позади все риски. Это была случайность, лотерея с выигрышем, которого мы не хотели. Помню, как она вышла из ванной с трясущимися руками и показала мне этот проклятый пластиковый прямоугольник. У меня внутри всё сжалось в комок ледяного ужаса.
— Сделаем, — сказал я сразу, уверенно, как будто предлагал заказать суши на ужин. — Немедленно. Я всё беру на себя.
Но в её глазах я увидел не облегчение, а смятение. Начались метания. Она молчала, плакала, закрывалась в себе. Я давил на неё, как на несговорчивого партнера на переговорах: «Катя, мы же договорились! Это разрушит всё, что у нас есть! Ты же хирург! Ты не сможешь оперировать! Наша жизнь кончится!». Я твердил это как мантру, не понимая, что уже не убеждаю её, а отталкиваю.
И тогда она приняла своё решение. Тихо, но твёрдо. «Я рожаю, Володя. Я не могу его убить». Для меня это был не выбор. Это был приговор. Приговор нашему браку, нашей идеальной жизни, нашему договору. Я не мог этого понять. Я, движимый панским игизмом, принял это. Я ушёл. Оставил ей квартиру, подал на развод. Я был уверен, что поступаю единственно верным, хоть и жёстким, способом. Я спасал себя.
Одиночество и рефлексия
Первый год «свободы» был самым ужасным в моей жизни. Я путешествовал один. Сидел в дорогих ресторанах один. Ходил на премьеры один. Моя свобода внезапно обрела вкус одиночества. Она была горькой и пустой. Всё, что раньше радовало, стало казаться пресным и бессмысленным. Я ловил себя на том, что в толпе туристов ищу счастливые лица молодых родителей с колясками. Раньше я бы с презрением фыркнул. Теперь я смотрел на них с какой-то непонятной, ноющей тоской.
Я начал тайком следить за Катей в соцсетях. Её профиль был закрыт, но аватарку она сменила. Там было её УЗИ. Потом появилась фотография, где она держит на руках крошечное существо. Я увеличивал это фото до пикселей, вглядываясь в личико. Что-то ёкало внутри. Какое-то щемящее, дикое, незнакомое чувство. Желание увидеть его. Узнать, на кого он похож. Понять.
Это желание стало навязчивым. Я просыпался и засыпал с мыслью об этом ребёнке. Моя личная логика, мои персональные данные растворились в простом, живом любопытстве. Кто он? Мой сын.
Встреча
Я написал Кате. Не оправдывался, не просил прощения. Просто спросил: «Можно я приду?». Она, к моему удивлению, согласилась.
Я шёл к ним с белым флагом в душе и букетом цветов в трясущихся руках. Мне открыла она. Уставшая, но прекрасная. И немного указала в сторону. В комнате стояла колыбель. Я подошёл и заглянул внутрь.
Он спал. Смешно сопя пухлыми губками. У него были мои уши. Совершенно точно мои уши. В этот миг случилось то, чего я не мог предсказать ни одним своим умным философским трактатом. Меня накрыло. Накрыло волной такой всепоглощающей, безусловной, дикой любви, что у меня перехватило дыхание. Это была любовь с первого взгляда. Самая сильная и самая настоящая в моей жизни.
Я пропал. Я стал тем самым «зомби», над которым я так издевался. Я с гордостью рассказываю коллегам о первой улыбке сына. Я ночами ношу его на руках, чтобы Катя поспала. Я научился менять подгузники со скоростью света и различаю его плачи: «голодный» от «скучно». Я – возрастной папаша с сединой на висках и слюнявчиком на плече. И я никогда не был так счастлив.
Я ошибался. Глобально, катастрофически ошибался. Жизнь всегда оставляет за собой право удивить тебя и перевернуть все твои убеждения с ног на голову. И это самое прекрасное в ней право.
Читайте еще: