Первые недели в новой квартире были похожи на медовый месяц, которого у них, по сути, и не было. Сбежав из душной, пропитанной чужой враждебностью трёшки на окраине, Анна и Илья наконец-то обрели свой собственный мир. Небольшая, но светлая «двушка» в новостройке пахла свежей краской и свободой. Они сами выбрали обои в спальню — нежно-оливкового цвета, сами повесили шторы, сами часами бродили по мебельным магазинам, выбирая диван в гостиную. Каждая мелочь, каждая чашка на новой кухне была их общей, выстраданной радостью.
Они были счастливы. По вечерам, уставшие после работы, они ужинали при свечах, сидя на полу, потому что кухонный стол ещё не доставили, и говорили, говорили без умолку. Обо всём: о планах на будущее, о смешных случаях на работе, о том, какое имя они дадут своему первенцу. Илья, сбросив с плеч непосильный груз ответственности за мать и сестру, словно помолодел. Он снова стал тем лёгким, остроумным и внимательным парнем, в которого Анна когда-то влюбилась у картины в музее. Казалось, кошмар остался позади.
Но кошмар не ушёл. Он просто взял паузу, чтобы собраться с силами и нанести новый удар.
Первый звоночек прозвенел в субботу, через три недели после их переезда. Утром, когда они, ещё сонные и счастливые, пили кофе в постели, в дверь настойчиво позвонили.
— Ты кого-то ждёшь? — удивилась Анна.
— Нет, — Илья нахмурился, накидывая халат. — Наверное, соседи.
Но за дверью стояли не соседи. На пороге, с постными и оскорблёнными лицами, стояли Зинаида Петровна и Марина. В руках у Марины была авоська с парой яблок и батоном — демонстрация того, что они пришли не с пустыми руками.
— Ну, принимайте гостей! — с кислой улыбкой провозгласила свекровь, бесцеремонно входя в квартиру. — Решили проведать, как вы тут устроились в своих хоромах.
Она критическим взглядом окинула скромную прихожую, прошла в гостиную, провела пальцем по новому комоду, проверяя наличие пыли.
— М-да, тесновато, конечно, — вынесла она вердикт. — После нашей-то квартиры… Ну, ничего, в тесноте, да не в обиде. Где у вас тут тапочки для гостей?
Анна, быстро одевшись, вышла из спальни, чувствуя, как возвращается знакомое ледяное оцепенение. Они пришли. Они нашли их и здесь.
— Здравствуйте, — ровным голосом произнесла она. — Мы вас не ждали.
— А родных разве нужно ждать? — парировала Марина, плюхаясь на новый диван и закидывая ногу на ногу. — Мы вот с Сашенькой гуляли неподалёку, дай, думаем, зайдём, посмотрим, как вы тут. Кстати, а где Сашенька? Ой, я его во дворе оставила, на площадке. Илюш, сходи за ним, а то потеряется ещё.
Илья, вздохнув, пошёл за племянником. Анна осталась один на один с двумя фуриями. Разговор не клеился. На все её попытки завести светскую беседу они отвечали односложно, не сводя с неё оценивающих взглядов. Наконец Зинаида Петровна не выдержала.
— Слышала я, Анечка, от Клавдии Семёновны, соседки нашей бывшей, что ты по архивам бегала, бумажки какие-то про дачу искала. Ищешь, на что бы ещё руки свои загребущие наложить?
Анна внутренне похолодела. Вот оно. Началось. — Зинаида Петровна, я просто хотела разобраться в ситуации.
— Разобраться она хотела! — фыркнула свекровь. — Всё ты давно для себя разобрала. Сына у матери увела, семью разрушила, а теперь хочешь последнее отнять? Не выйдет!
В этот момент вернулся Илья с зарёванным Сашкой. Мальчик не хотел уходить с площадки, и теперь хныкал, размазывая грязь по лицу.
— Мама, он пить хочет! И есть! — капризно заявила Марина, даже не попытавшись успокоить сына. — Анечка, у вас ведь есть что-нибудь перекусить? Мы с утра не ели, всё к вам торопились.
Анна стиснула зубы и пошла на кухню. Гости… Она достала из холодильника всё, что готовила на выходные для себя и Ильи: запечённую курицу, салат, картофельное пюре. Через полчаса стол был накрыт.
Ели они с аппетитом, как будто их неделю не кормили. Зинаида Петровна критиковала курицу («суховата»), Марина жаловалась, что в салате слишком много майонеза, а Сашка ковырялся в пюре и требовал конфет. Анна и Илья почти ничего не ели, молча наблюдая за этим пиршеством.
Ушли они только под вечер, оставив после себя гору грязной посуды, крошки на новом диване и тяжёлое, гнетущее чувство. Марина, уходя, как бы невзначай обронила: — Илюш, у меня деньги совсем закончились, до пенсии маминой ещё неделя. Не подкинешь тысячи три? Я отдам.
Илья, не глядя на Анну, полез в кошелёк.
Когда за ними закрылась дверь, Анна не выдержала. — Илья, что это было?
— Ань, ну что ты начинаешь? Они пришли в гости. Это моя мать и сестра.
— Они пришли не в гости! Они пришли на инспекцию и на бесплатный обед! И ты снова дал ей денег, которые она никогда не вернёт! Мы платим ипотеку, каждую копейку считаем, а ты раздаёшь деньги направо и налево!
— Это всего три тысячи!
— Сегодня три, завтра пять! Илья, ты не понимаешь? Они не оставят нас в покое! Они будут приходить сюда, как к себе домой, есть за наш счёт и тянуть из тебя деньги! Мы сбежали из той квартиры, чтобы начать свою жизнь, а в итоге та квартира переехала к нам!
Он устало провёл рукой по лицу. — А что я должен был сделать? Выгнать их?
— Нет. Но ты должен был установить границы. Сказать, что мы будем рады их видеть, но по предварительному звонку. Сказать сестре, чтобы она искала работу, а не клянчила у тебя деньги. Ты — глава нашей семьи. И ты должен её защищать. В том числе и от своих родственников.
Он промолчал. В тот вечер они впервые легли спать в новой квартире, поссорившись.
Анна ошиблась только в одном. Они стали приходить не только по выходным. Зинаида Петровна под предлогом «проведать сыночка» могла завалиться в любой будний день, как раз к ужину. Марина приводила Сашку «посидеть на часок», который растягивался на полдня, и Анна после работы была вынуждена не только готовить ужин, но и развлекать капризного племянника, потому что его мать в это время «устало отдыхала» на их диване, листая журналы.
Холодильник пустел с катастрофической скоростью. Анна стала закупать продукты в промышленных масштабах, как на полк солдат. Большая часть её зарплаты уходила на еду, которая съедалась не ими. Илья делал вид, что не замечает этого, или просто не хотел замечать. Любая попытка Анны завести разговор на эту тему заканчивалась его раздражённой фразой: «Ань, не начинай. Неужели тебе жалко тарелки супа для родной матери?»
Ей было не жалко. Ей было обидно до слёз. Обидно за себя, за своё растоптанное личное пространство, за то, что их семейное гнёздышко превратилось в бесплатную столовую и перевалочный пункт.
Однажды, вернувшись с работы, она застала в своей спальне Марину. Та стояла перед зеркалом, примеряя новое Аннино платье, купленное на премию.
— О, Ань, привет! — без тени смущения сказала она. — Слушай, а платье-то мне как идёт! У тебя в субботу корпоратив, да? А у меня свидание. Одолжишь? Тебе всё равно надеть некуда, ты же домоседка.
Это стало последней каплей. Внутри Анны что-то оборвалось. Спокойствие, выдержка, которую она так долго в себе культивировала, — всё рухнуло.
— Сними, — ледяным тоном произнесла она.
— Что? — не поняла Марина.
— Я сказала, сними моё платье. Немедленно. И выйди из моей спальни. И из моей квартиры. И чтобы ноги твоей здесь больше не было без приглашения.
Марина опешила от такого напора. Её лицо исказилось. — Да как ты смеешь! Я брату всё расскажу! Он тебе покажет, как с его семьёй разговаривать!
— Обязательно расскажи, — так же холодно ответила Анна. — А теперь — пошла вон.
Она открыла дверь и указала на выход. Марина, бормоча проклятия, выскочила из квартиры, даже не переодевшись. Через пять минут она вернулась, швырнула платье на коврик в прихожей и снова ушла, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись.
Вечером состоялся серьёзный разговор. Илья пришёл с работы уже взвинченный — Марина успела ему позвонить и наябедничать, представив всё в выгодном для себя свете.
— Ты выгнала мою сестру? — с порога набросился он на Анну.
— Да, — спокойно ответила она, сидя за кухонным столом. Перед ней лежали чеки из магазинов за последний месяц и листок бумаги, исписанный цифрами. — А ещё я запретила ей приходить сюда без приглашения и рыться в моих вещах.
— Она просто примерила платье!
— Она надела моё новое платье на своё грязное тело без спроса! Она хозяйничает в нашем доме, как у себя! Она и твоя мать съедают всё, что я готовлю! Посмотри сюда, — она пододвинула к нему листок. — Это — наши расходы на еду за этот месяц. Половина ушла на то, чтобы прокормить твою семью. А это, — она указала на другую колонку, — сумма, которую ты отдал Марине «в долг». Она сопоставима с нашим ежемесячным платежом по ипотеке. Тебе это ни о чём не говорит?
Илья посмотрел на цифры, и его гнев начал угасать. — Я не думал, что так много…
— А ты никогда не думаешь! — в голосе Анны зазвенели слёзы. — Ты предпочитаешь прятать голову в песок! Тебе проще откупиться от них, лишь бы не было скандала. А то, что я превратилась в бесплатную кухарку и прислугу, тебя не волнует! Илья, я так больше не могу! Это наш дом! Наш! А они ведут себя так, будто мы живём у них. Я выходила замуж за тебя, а не за всю твою родню!
Она закрыла лицо руками. Она так устала от этой бесконечной борьбы.
Илья сел рядом, обнял её. — Прости, — тихо сказал он. — Я был слеп. Ты права. Во всём права. Я поговорю с ними. Завтра же.
На этот раз Анна ему поверила. Она видела по его лицу, что он действительно всё понял.
Разговор состоялся в воскресенье. Илья позвонил матери и сестре и попросил их приехать. «Для серьёзного разговора». Они явились, воинственно настроенные, готовые к бою.
— Ну, что ещё придумала твоя мегера? — с порога начала Зинаида Петровна. — Решила нас с дочерью совсем со свету сжить?
— Мама, сядьте, пожалуйста, — Илья указал им на диван в гостиной. Сам он сел в кресло напротив. Анна села рядом с ним, как напарник, как союзник. — Мы с Аней хотим обсудить наше дальнейшее общение. Мы вас любим и всегда рады видеть. Но наш дом — это наша территория. И мы просим вас уважать наши правила. Первое: приходить в гости только по предварительному звонку. Второе: мы больше не будем давать Марине денег в долг. У неё есть руки, ноги, голова на плечах — пора искать работу. И третье, самое главное. Мы готовы помогать вам продуктами, если это действительно необходимо. Но мы не можем больше содержать вас полностью.
Наступила тишина. Зинаида Петровна и Марина переваривали услышанное. Первой взорвалась, как и ожидалось, Марина.
— Работу? Мне искать работу? — её голос сорвался на визг. — А с кем я оставлю Сашеньку? Кто будет его из садика забирать? Ты хочешь, чтобы мой ребёнок рос без материнского присмотра?
— Миллионы женщин работают и воспитывают детей, — спокойно парировал Илья. — Есть продлёнка, есть няни, в конце концов.
— Няни? — она истерически рассмеялась. — Ты знаешь, сколько стоят няни? Легко тебе говорить, с вашими-то зарплатами!
Тут в разговор вступила Зинаида Петровна. Она говорила медленно, с расстановкой, целясь в самые больные точки. — Понятно. Всё понятно. Значит, тарелка супа для родной матери — это теперь «содержать»? Значит, сын, которого я ночами не спала, качала, вырастила, теперь считает каждую копейку, потраченную на меня? Дожила… Лучше бы я тогда, после смерти Валеры, руки на себя наложила. Не была бы никому обузой.
Это был запрещённый приём. Удар ниже пояса. Анна видела, как дрогнул Илья.
— Мама, не говори так!
— А как мне говорить? — её голос задрожал от поддельных слёз. — Вышвырнули нас из своей жизни! Оставили подыхать с голоду! А эта… — она метнула ядовитый взгляд на Анну, — сидит, радуется. Добилась своего. Разлучила сына с матерью.
— Никто вас не выгоняет и не оставляет! — не выдержала Анна. — Речь идёт об элементарном уважении! Почему вы решили, что мы вам что-то должны? Илья работает на двух работах, чтобы платить за эту квартиру! Я тоже работаю с утра до ночи! Мы не печатаем деньги! Почему ваша дочь в свои тридцать лет не может найти себе занятие по душе и начать обеспечивать себя и своего сына?
— Да что ты понимаешь в жизни, соплячка! — закричала Зинаида Петровна, вскакивая. — Ты пришла на всё готовое! У тебя никогда не было настоящих трудностей! Ты не знаешь, что такое растить детей в одиночку!
— Зато я знаю, что такое работать с шестнадцати лет, чтобы помочь своей семье! Я знаю, что такое жить в общежитии и есть одну картошку, чтобы сэкономить на учебники! И я точно знаю, что никто в этой жизни ничего тебе на блюдечке не принесёт! — голос Анны звенел от гнева и застарелой обиды.
Скандал был ужасен. Взаимные обвинения, крики, слёзы. Сашка, испугавшись, плакал в коридоре. В конце концов Зинаида Петровна схватила внука за руку и, бросив на прощание: «Ноги моей больше в этом доме не будет! И ты, Илья, для меня больше не сын!», — потащила его к выходу. Марина, рыдая, последовала за ней.
Когда за ними захлопнулась дверь, Анна почувствовала не облегчение, а опустошение. Она посмотрела на Илью. Он сидел, закрыв лицо руками. — Теперь ты довольна? — глухо спросил он. — Ты разрушила мою семью.
Анна молча встала и ушла в спальню. Она знала, что он сказал это на эмоциях. Но от этого было не легче. Она легла на кровать и отвернулась к стене. Впервые за всё время их совместной жизни она почувствовала, что между ними пролегла трещина.
Следующие два месяца были самыми тяжёлыми. Зинаида Петровна держала слово — она не звонила. Марина тоже молчала. Илья ходил мрачнее тучи. Он не винил Анну вслух, но его отчуждённость говорила сама за себя. Он замкнулся, почти перестал разговаривать, по вечерам сидел, уставившись в телевизор, или уходил «прогуляться» в одиночестве. Анна понимала, что он страдает, разрываясь между ней и матерью. Она пыталась говорить с ним, но натыкалась на стену молчания. Трещина между ними росла.
Однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стояла соседка с нижнего этажа, Клавдия Ивановна, полная, добродушная женщина лет шестидесяти. — Анечка, голубушка, извини, что поздно. У меня соль закончилась, а в магазин бежать сил нет. Не выручишь?
— Конечно, Клавдия Ивановна, заходите, — обрадовалась Анна любой возможности отвлечься.
Пока она насыпала соль, соседка, оглядывая кухню, вздохнула. — Что-то вы с мужем тихие такие стали. Не ругаетесь, надеюсь? А то ведь семья — дело хрупкое. Знаешь, дочка, я пятьдесят лет замужем. Всякое бывало. И свекровь у меня была — огонь-баба. Тоже всё не по ней было. То не так стою, то не так свищу. А я молодая была, глупая, всё в слёзы. А муж мой, царствие ему небесное, мудрый был. Он мне как-то сказал: «Клава, ты пойми, она не со зла. Она боится. Боится меня потерять, боится старости, боится одиночества. Ты её не зли, а жалей». И знаешь, помогло. Стала я к ней по-другому относиться. Где-то промолчу, где-то уступлю, где-то гостинчик принесу. И она оттаяла. Под конец жизни мы с ней лучшими подругами были. Она мне даже секрет своих фирменных пирожков с капустой открыла. Хочешь, расскажу? Там вся хитрость в тесте…
И Клавдия Ивановна, увлечённо жестикулируя, начала делиться рецептом. Анна слушала её, а сама думала о Зинаиде Петровне. Боится? Может быть. Но жалости к ней Анна не испытывала. Только глухую, холодную злость.
Развязка наступила неожиданно. Посреди ночи у Ильи зазвонил телефон. Звонила Марина. Плача в трубку, она сбивчиво объясняла, что у Сашки высокая температура, под сорок, он бредит, а «Скорая» ехать отказывается, говорит, давать жаропонижающее и утром вызывать участкового.
Илья вскочил, натягивая джинсы. — Я должен ехать.
— Я с тобой, — не раздумывая, сказала Анна.
Они примчались к ним через полчаса. В квартире был кавардак. Сашка лежал на диване, горячий, как печка, и тихо стонал. Зинаида Петровна сидела рядом, растерянно прижимая к груди пузырёк с корвалолом. Марина металась по комнате, заламывая руки.
— Я не знаю, что делать! — рыдала она. — Я дала ему парацетамол, а температура не спадает!
Анна решительно отодвинула её. — Так, без паники. Илья, звони в платную неотложку. Марина, тащи таз с прохладной водой и полотенце. Зинаида Петровна, дайте мне, пожалуйста, уксус.
Она действовала быстро, чётко, без суеты. Раздела Сашку, начала обтирать его слабым раствором уксуса. Её спокойствие и уверенность передались остальным. Марина перестала истерить и начала помогать. Зинаида Петровна молча наблюдала за ней из угла.
Платная «Скорая» приехала через двадцать минут. Врач, осмотрев мальчика, сказал, что это ротавирус, ничего страшного, но состояние тяжёлое, нужна госпитализация.
В больнице они провели всю ночь. Сашку положили в отдельный бокс, Марину оставили с ним. Анна и Илья отвезли подавленную Зинаиду Петровну домой. Когда они остались в машине вдвоём, Илья взял Анну за руку.
— Спасибо, — просто сказал он. — Если бы не ты, я не знаю, что бы мы делали. Прости меня. Я был таким идиотом.
Анна сжала его руку в ответ. — Всё хорошо. Главное, чтобы Сашка поправился.
На следующий день Анна, отпросившись с работы, приготовила куриный бульон, морс и поехала в больницу. Марина, измученная бессонной ночью, встретила её с заплаканными глазами.
— Спасибо, Ань, — прошептала она, принимая сумку. — Я… я не знаю, как тебя благодарить. Я такая дура была.
Они постояли, помолчали. Впервые между ними не было стены из ненависти и зависти. Была общая беда и общая надежда.
Сашка пошёл на поправку через три дня. Ещё через неделю их выписали. За это время Анна и Илья несколько раз навещали их, привозили еду, лекарства, игрушки для Саши.
А в первое воскресенье после выписки в их дверь снова позвонили. На пороге стояли Зинаида Петровна и Марина с Сашей. Но вид у них был совсем другой. Не воинственный, а виноватый. В руках свекровь держала домашний торт.
— Можно? — тихо спросила она.
— Проходите, — улыбнулась Анна.
Они сидели на кухне, пили чай с тортом. Разговор был немного натянутым, но без прежней враждебности.
— Анечка, — вдруг сказала Зинаида Петровна, глядя на неё покрасневшими глазами. — Прости ты меня, старую дуру. Я ведь и правда боялась. Боялась, что Илюша про меня совсем забудет, что я останусь одна. А Марина у меня бедовая, непутёвая… Вот я и злилась. На тебя, на весь свет. А ты… ты человеком оказалась. Настоящим.
Анна посмотрела на свекровь, на её опустившиеся плечи, на дрожащие руки, и вдруг почувствовала не злость, а ту самую жалость, о которой говорила Клавдия Ивановна.
— Всё в прошлом, Зинаида Петровна, — тихо сказала она.
— Я работу нашла, — неожиданно вставила Марина, краснея. — В садик, к Сашке, помощником воспитателя. Зарплата маленькая, конечно. Но хоть что-то. Надо же с чего-то начинать.
Илья посмотрел на сестру с удивлением и гордостью.
Это был первый шаг к примирению. Дорога была долгой и трудной. Они учились заново выстраивать отношения — на основе уважения, а не манипуляций. Зинаида Петровна больше не приходила без звонка. Марина перестала клянчить деньги и с энтузиазмом рассказывала о своих успехах на работе. Они по-прежнему собирались все вместе по праздникам, но теперь это были не мучительные посиделки, а тёплые семейные встречи.
Однажды, разбирая старые бумаги, Илья нашёл ту самую тетрадь отца в синей обложке. В ней, среди расчётов на доски и шифер, была запись о долге тёте Вале. И приписка, сделанная рукой отца: «Вернуть обязательно. Честь дороже денег». Илья отдал тетрадь матери. На следующий день Зинаида Петровна поехала в дачный посёлок.
А через год у Анны и Ильи родилась дочка. Назвали её Валерией, в честь деда. И не было на свете счастливее бабушки, чем Зинаида Петровна. Она нянчилась с внучкой, забыв про свои болячки и обиды, и всё время приговаривала: «Надо же, какая копия деда Валеры. Такой же взгляд, серьёзный».
Жизнь наладилась. Анна смотрела на своего мужа, на спящую в кроватке дочку, на фотографию на стене, где они все вместе — улыбающиеся, счастливые, — и понимала, что всё было не зря. Все эти ссоры, слёзы, скандалы. Они закалили их, сделали мудрее и сильнее. Они научили их главному — прощать. Ведь семья — это не те, кто никогда не ошибается. Семья — это те, кто находит в себе силы простить и остаться вместе, несмотря ни на что.
От автора:
Вот так и бывает: чужие люди становятся родными, а родные — чужими. А потом жизнь все расставляет по своим местам, главное — иметь терпение и сильное сердце…