Утром субботы я заваривала чай в той самой кружке, которую муж называл уродской. Василий терпеть не мог мою привычку пить из старой керамики — подарка от покойной мамы. Говорил, что это нищенский быт, не для адвоката такого уровня, как он. А я молчала и заваривала. Потому что в этой кружке чай вкуснее.
— Лена, нам надо поговорить серьёзно, — произнёс он, входя на кухню уже при галстуке, хотя работать в субботу не собирался.
— О чём? — не оборачиваясь, спросила я.
— О квартире. О том, что ты творишь с моей недвижимостью.
Я повернулась. Он стоял, скрестив руки на груди, в позе прокурора. Василий вообще любил стоять именно так, когда хотел показать свою правоту.
— Твоей недвижимостью?
— Моей. Я покупал, я платил ипотеку. Ты просто прописана здесь.
Я поставила кружку на стол. Керамика звякнула о деревянную поверхность — негромко, но в тишине кухни это прозвучало, как выстрел.
— Вася, мы женаты семнадцать лет. Я работала, копила на первоначальный взнос, помогала с документами...
— Документы оформлены на меня. И точка.
Он говорил спокойно, даже ласково. Как с ребёнком, которому объясняют простые вещи. Василий всегда так говорил, когда был уверен в своей победе.
— И что дальше?
— А дальше ты перестанешь здесь хозяйничать. Вчера я пришёл домой, а ты опять переставила мебель в гостиной. Без моего разрешения.
— Без твоего разрешения? Я просто сдвинула кресло к окну.
— Лена, ты не понимаешь. Это мой дом. Мои стены, мои полы, моя мебель. Ты живёшь здесь, но это не значит, что можешь делать что угодно.
Я взяла кружку обратно в руки. Чай остыл, но держать что-то тёплое хотелось — для смелости.
— Значит, я не имею права переставить кресло в доме, где живу уже семнадцать лет?
— Имеешь. Но только с моего согласия.
— Понятно.
Я сделала глоток. Чай был действительно невкусный — остывший, горький. Но не хотелось показать Василию, что мне плохо.
— Слушай, я не злодей, — продолжил муж, садясь напротив. — Просто надо расставить точки над "и". Или эта квартира будет оформлена на меня окончательно, со всеми документами, или я ухожу к маме.
Я поперхнулась чаем.
— То есть как?
— Очень просто. Ты пишешь отказ от претензий на жильё. Официально. У нотариуса. А я остаюсь твоим мужем и живу с тобой дальше.
— А если не напишу?
— Тогда я съезжаю к маме. И подаю на развод. Без имущества ты останешься в любом случае — квартира оформлена на меня. Но хотя бы сохранишь семью.
Василий говорил это так, будто предлагает мне выгодную сделку. Почти с улыбкой.
— У меня есть время подумать?
— До понедельника. В понедельник идём к нотариусу, или я пакую чемодан.
Он встал, поправил галстук и вышел из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь — Василий ушёл к друзьям, играть в теннис.
Я осталась одна с остывшим чаем и ультиматумом.
Первым делом позвонила сестре.
— Катя, у меня проблемы.
— Какие ещё? — сестра всегда была практичной, без сантиментов.
Я рассказала. Катя слушала молча, только изредка ухала.
— Лен, а ты что, совсем дура? — выпалила она в итоге.
— Спасибо за поддержку.
— Да нет, серьёзно. Ты же понимаешь, что он тебя просто выгоняет? Красиво, вежливо, но выгоняет.
— Понимаю.
— И что будешь делать?
— Не знаю. Думаю.
— Ну думай-думай. А я пока справлюсь в МФЦ — может, у тебя всё-таки есть права на эту квартиру. Семнадцать лет брака — это не шутки.
— Катя, он же адвокат. Он лучше нас разбирается в законах.
— Адвокат — не бог. И даже адвокаты ошибаются.
Повесив трубку, я прошлась по квартире. По нашей квартире. По моему дому.
Гостиная — вон то кресло у окна, которое я вчера переставила. Мне хотелось сидеть там по утрам, пить кофе и смотреть на дерево во дворе. Василию это не нравилось — говорил, мешает проходу.
Спальня — кровать, которую мы выбирали вместе. Вернее, я выбирала, а он согласился. Теперь понимаю — согласился, потому что всё равно считал её своей.
Кухня — мой рай. Я здесь готовила, пекла, встречала гостей. Мыла посуду, которую Василий никогда не мыл, потому что "это женское дело". Покупала продукты на свои деньги, потому что "жена должна содержать дом".
Зашла в кладовку. На верхней полке стоял мой чемодан — тот самый, с которым я ехала в свадебное путешествие. Сняла, отряхнула пыль. Замки заедали, но работали.
Стала складывать вещи. Не все — только самые нужные. Документы, лекарства, несколько смен белья, любимые книги. Фотографии из семейного альбома не брала — пусть остаются с тем, кто считает себя хозяином всего.
Вечером Василий вернулся довольный — выиграл в теннис.
— Ну что, подумала? — спросил он, развязывая кроссовки.
— Подумала.
— И?
— А ничего. Завтра съезжаю.
Он даже не сразу понял.
— То есть как съезжаешь?
— Обычно. Пакую вещи и ухожу.
— Лена, ты что, с ума сошла? Я же предлагаю тебе остаться!
— На твоих условиях.
— На нормальных условиях! Ты остаёшься женой, живёшь в квартире, ведёшь хозяйство...
— И не имею права переставить кресло.
— Ну что за ерунда! Одно кресло!
Я посмотрела на мужа. Он искренне не понимал, в чём дело. Для него это действительно было "одно кресло". А не семнадцать лет жизни в режиме квартирантки.
— Вася, ты же умный человек. Ты правда не понимаешь?
— Что я должен понимать?
— То, что ты мне только что объяснил: это твой дом, твоя мебель, твоя жизнь. А я здесь просто прислуга с пропиской.
— Прислуга? Лена, ты моя жена!
— Жена — это партнёр. А у партнёров равные права. Ты хочешь, чтобы я была жильцом с обязанностями жены. Не пойдёт.
Он стоял в прихожей с кроссовками в руках и смотрел на меня, как на инопланетянку.
— Ты серьёзно из-за какой-то ерунды разрушаешь семью?
— Я её не разрушаю. Я просто перестаю жить в твоём доме на твоих условиях.
— И куда пойдёшь?
— К Кате. Пока. А потом видно будет.
Василий швырнул кроссовки в угол.
— Хорошо! Иди к Кате! Посмотрим, как ты запоёшь, когда окажешься на съёмной квартире за свои деньги!
— Посмотрим.
Утром он ушёл на работу, даже не попрощавшись. А я доложила в чемодан последние вещи и вызвала такси.
Катя встретила меня с распростёртыми объятиями и чаем в нормальной кружке.
— Ну и дурак твой Василий, — сказала она. — Хорошую жену потерял.
— Наверное, он так не считает.
— А он пусть теперь сам стирает, готовит и убирает в своей собственной квартире. Посмотрим, как ему понравится.
Мы пили чай и смеялись. Первый раз за много месяцев мне было легко.
На следующий день Катя притащила целую папку документов из МФЦ.
— Лена, садись. Будешь смеяться — но права у тебя есть.
— Какие права?
— На половину квартиры. Официально. Неважно, на кого оформлена недвижимость — если она куплена в браке, то это совместно нажитое имущество.
— Катя, не смеши. Он же адвокат, он лучше знает.
— Вот именно — знает, но молчал. Специально. Ты имеешь право на половину квартиры, если докажешь, что участвовала в покупке. А ты участвовала?
— Конечно. Я ж говорила — первоначальный взнос, документы...
— Есть справки с работы о твоих доходах в тот период?
— Должны быть.
— Есть чеки, переводы, что-нибудь, подтверждающее твой вклад?
— Катя, это же семнадцать лет назад...
— В банке должны остаться записи. Сейчас всё в электронном виде хранится.
Мы потратили неделю на сбор документов. Оказалось, что у меня действительно есть все основания претендовать на половину квартиры. Василий это знал — как адвокат, он не мог не знать. Но решил попугать меня и выбить согласие на отказ от претензий.
Через неделю он позвонил.
— Лена, хватит дуться. Возвращайся домой.
— Я не дуюсь. Я живу у сестры.
— Ну хорошо, я больше не буду требовать справки на каждое движение мебели.
— Спасибо, великодушно.
— Лена, что с тобой? Раньше ты была нормальной.
— Раньше я была удобной. Это разные вещи.
— Перестань философствовать. Ты моя жена, твоё место дома.
— Мой дом теперь здесь.
— У Кати? В однокомнатной квартире? Серьёзно?
— Серьёзно.
Он помолчал.
— Лена, ладно. Я оформлю квартиру на двоих. Пятьдесят на пятьдесят. Устроит?
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что это не про квартиру. Это про то, как ты ко мне относишься.
— Как это — не про квартиру? Мы же из-за неё поссорились!
— Мы поссорились из-за того, что ты считаешь меня прислугой с пропиской.
— Лена, ты бредишь.
— Возможно. Но бреду уже у Кати.
Повесила трубку. Катя, которая слышала весь разговор, подняла большой палец.
— Молодец. Держишься.
— А вдруг я делаю глупость?
— Какую глупость? Защищаешь своё достоинство? Это не глупость.
В тот же вечер приехала Василиева мама. Валентина Петровна никогда меня особенно не жаловала — считала недостаточно хорошей партией для сына-адвоката.
— Елена, что за театр ты устроила? — начала она с порога.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Какой театр?
— Ушла от мужа из-за какой-то ерунды. Василий мне всё рассказал.
— Что именно рассказал?
— Что ты истерики устраиваешь, требуешь переписать квартиру на себя, шантажируешь разводом.
Я посмотрела на свекровь. Пожилая женщина с убеждением, что мужчина — всегда прав, а женщина должна терпеть и приспосабливаться.
— Валентина Петровна, я не требовала переписывать квартиру на себя. Я просто отказалась подписывать отказ от своих прав на неё.
— Какие ещё права? Квартира на Василия оформлена!
— Права жены на совместно нажитое имущество.
— Ерунда какая-то. Зарабатывал Василий, он и хозяин.
— А я что, не работала?
— Работала, но не на таких должностях.
— Понятно.
Я встала и налила себе чай. Свекрови не предложила — не хотелось продлевать визит.
— Елена, ты же разумная женщина. Подумай о репутации мужа. Адвокат, а жена от него ушла. Как это выглядит?
— А как выглядит то, что адвокат пытается обмануть собственную жену?
— Что ты такое говоришь?
— То, что есть. Василий прекрасно знает, что я имею право на половину квартиры. Но решил попробовать меня запугать.
Валентина Петровна поднялась.
— Значит, ты не вернёшься?
— Не вернусь.
— Тогда нечего было семнадцать лет жить на шее у мужа!
— На шее? Валентина Петровна, я работала, вела хозяйство, готовила, убирала, стирала. Василий за эти семнадцать лет тарелку помыл раза три, и то по большим праздникам.
— Это женские обязанности!
— Возможно. Но тогда и квартира — женское право.
Она ушла, хлопнув дверью. Катя, выглянув из комнаты, усмехнулась:
— Яблочко от яблони недалеко падает.
В понедельник Василий прислал официальное уведомление через курьера. Он требовал, чтобы я освободила квартиру в течение месяца как "незаконно проживающая".
Катя хохотала, читая бумагу.
— Лена, он совсем крышу снёс. "Незаконно проживающая" — это жена семнадцать лет брака. Он сам себе приговор подписал.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что теперь у тебя есть документальное подтверждение его позиции. Суд это оценит.
На следующий день мы подали встречный иск. О разделе совместно нажитого имущества и взыскании морального вреда.
Василий, получив повестку, звонил каждый день. Сначала ругался, потом умолял, потом снова ругался.
— Лена, ты с ума сошла? Какой моральный вред? Я же тебя не бил!
— Не бил. Но унижал. Семнадцать лет внушал мне, что я живу в твоём доме из милости.
— Это не унижение, это факт!
— Вот видишь. Даже сейчас не понимаешь.
— Ладно, понимаю! Виноват! Вернись, и я больше никогда...
— Поздно, Вася.
— Почему поздно?
— Потому что я уже не хочу возвращаться.
И это была правда. За месяц жизни у Кати я поняла, что мне хорошо без Василия. Без его указаний, без вечного чувства вины, без необходимости спрашивать разрешения на каждый шаг.
Суд мы выиграли. Не полностью — половину квартиры я не получила, но треть досталась. Плюс компенсация морального вреда. Денег хватило на первоначальный взнос за собственное жильё.
Василий пытался обжаловать решение, но безуспешно. В итоге квартиру продали, разделили деньги и разошлись.
Теперь я живу в своей однокомнатной квартире. Не такой большой, как та, что была с Василием, но своей. Могу переставлять мебель когда захочу, пить чай из маминой кружки и никого не спрашивать, можно ли открыть окно.
Недавно Василий женился снова. На девушке лет на пятнадцать младше. Катя говорит, видела их в торговом центре — он тащит сумки, а она выбирает мебель.
— Интересно, спрашивает ли она разрешения переставить кресло? — смеется сестра.
— Пока не спрашивает, — отвечаю я. — Но лет через пятнадцать узнаем.
А я пью чай из маминой кружки и понимаю, что его ультиматум действительно обернулся моей свободой. Только совсем не так, как он планировал.
Читайте также: