Тишина в ее маленькой комнате была густой, почти осязаемой. Она пахла старой бумагой, клейстером на основе пшеничного крахмала и чуть-чуть – лавандой из саше, засунутого между стопками книг на полке. Ольга, ссутулив плечи, склонилась над рабочим столом. В ее руках, под светом мощной настольной лампы, лежал хрупкий томик Некрасова, издание 1902 года. Страницы пожелтели и стали ломкими, как осенние листья, кожаный переплет потрескался. Ольга работала костяной палочкой, аккуратно разглаживая крошечную складку на форзаце. Это была не просто работа, это было священнодействие, медитация. Каждый спасенный том был маленькой победой над временем.
Ей было пятьдесят восемь, из которых последние пятнадцать она была вдовой. Ее комната в старой нижегородской «сталинке» была ее крепостью, ее мастерской и ее убежищем. Здесь все было на своих местах: инструменты в строгом порядке разложены на сукне, баночки с клеем, стопки японской реставрационной бумаги, пресс для книг, который достался ей еще от ее учителя. На стене висела единственная фотография – они с Димой, ее покойным мужем, молодые, смеющиеся, на фоне Волги. Дима обнимал ее так крепко, будто хотел удержать само время. Иногда Ольге казалось, что он и впрямь его удержал – тот самый счастливый момент, который теперь жил только на этом выцветшем снимке и в ее памяти.
Дверь в комнату приоткрылась без стука. Ольга не обернулась, она узнала легкие, торопливые шаги дочери.
– Мамуль, ты занята? – Голос у Татьяны был, как всегда, немного заискивающим, когда ей что-то было нужно.
– Как видишь, – не отрываясь от работы, ответила Ольга. – Что-то срочное?
Таня вошла, а за ней, тяжело ступая, ввалился Сергей, ее муж. От него пахло дорогим парфюмом и неуместной в этой комнате деловитостью.
– Ольга Петровна, добрый вечер, – пробасил он, оглядывая комнату с видом оценщика. – Все в трудах.
Ольга медленно подняла голову. Взгляд Сергея скользил по ее полкам, по столу, задерживался на старом кресле. Она почувствовала укол тревоги.
– Мы тут с Таней подумали… – начал Сергей, переминаясь с ноги на ногу. Он всегда начинал так разговоры, которые ему поручала вести жена.
Таня перебила его, не выдержав:
– Мам, ну ты же почти не бываешь в этой комнате. Ну, то есть, ты тут работаешь, конечно, но ты же не спишь здесь. Ты ведь в большой комнате спишь, после папы которая осталась.
Ольга молча смотрела на дочь, ее пальцы застыли на переплете. Она уже догадывалась, к чему идет дело, но сознание отказывалось принимать эту мысль.
– И что? – спросила она тихо.
– Понимаешь, – включился Сергей, принимая уверенную позу, – у меня сейчас большой проект. Очень ответственный. Мне нужна полная концентрация. Удалёнка – это серьезно. Мне нужен кабинет. Тихое рабочее пространство. А тут… идеальное место. Светло, тихо, отдельный вход.
Он говорил слова «проект», «удалёнка», «рабочее пространство» так, словно они были заклинаниями, которые должны были немедленно подействовать.
Тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов в коридоре, стала невыносимой. Ольга перевела взгляд с самоуверенного лица зятя на виноватое, но настойчивое лицо дочери.
– Кабинет? – переспросила она, и голос ее прозвучал глухо, будто из колодца.
– Ну да! – радостно подхватила Таня, приняв молчание за знак согласия. – Мы тут все переставим. Твой стол можно в угол большой комнаты придвинуть, там тебе тоже светло будет. Полочки твои повесим. А сюда поставим нормальный компьютерный стол, кресло офисное. Сереже нужно. Ты же понимаешь, мам, это для нашей семьи. Для нашего будущего.
Она произнесла это – «для нашего будущего», и для Ольги мир раскололся. Ее прошлое, ее настоящее – все, что было заключено в этих стенах, – должно было уступить место их «будущему», в котором ей, кажется, отводилась роль молчаливой тени.
Она посмотрела на фотографию Димы. Он все так же улыбался. А ей хотелось плакать. Но слез не было. Вместо них внутри поднималась холодная, спокойная ярость. Она почувствовала себя так, словно ее медленно, но верно выписывали из собственной жизни. Сначала попросили освободить большую комнату после смерти мужа, потому что «молодым нужно пространство». Она согласилась, перебравшись в эту, поменьше, но свою. Потом ее кулинарные книги сдвинули на самую дальнюю полку, потому что Таня увлеклась кето-диетой и купила гору новой литературы. Теперь – ее комната. Ее душа.
– То есть, – произнесла Ольга, тщательно выговаривая каждое слово, – моя комната теперь будет кабинетом для зятя.
– Ну, фактически, да! – с облегчением выдохнул Сергей. – Мы все сделаем быстро, за выходные. Можем даже твои вещи помочь перенести.
Таня подошла и обняла ее за плечи.
– Мамуль, ну не дуйся. Это же просто комната. Мы же все вместе живем, одна семья. Надо быть гибче.
Гибче. Это слово ударило сильнее всего. Она была гибкой пятнадцать лет. Она сгибалась, уступала, подстраивалась. И вот теперь ее согнули до предела. И она почувствовала, как внутри что-то с хрустом выпрямилось. Невидимый стержень, о существовании которого она и сама забыла.
Она медленно высвободилась из объятий дочери.
– Хорошо, – сказала она так спокойно, что Таня с Сергеем переглянулись в недоумении. – Идите ужинать. Я… мне нужно закончить тут кое-что.
– Вот и славно! – обрадовался Сергей. – Я же говорил, Ольга Петровна у нас женщина понимающая.
Они ушли, оставив за собой шлейф чужого парфюма и разрушенного мира. Ольга осталась одна. Она сидела неподвижно несколько минут, глядя в одну точку. Потом ее взгляд упал на угол комнаты, где уже громоздились вещи «молодых», которые не помещались в их спальне: свернутый в рулон ядовито-розовый коврик для йоги, коробка с новомодной кофемашиной, которую им подарили на свадьбу, какая-то спортивная сумка Сергея. Они уже начали экспансию. Они уже считали это своей территорией.
За окном потемнело. Крупные капли дождя забарабанили по карнизу. Сначала робко, потом все настойчивее, превращаясь в сплошной, яростный ливень. Ольга встала. Подошла к окну и распахнула его. В комнату ворвался влажный, пахнущий озоном и мокрым асфальтом воздух.
Она действовала без суеты, с той же методичной точностью, с какой реставрировала книги. Сначала взяла сумку Сергея. Тяжелую, из дорогой кожи. Распахнула дверь на узкий, еще с советских времен, балкончик, который примыкал к ее комнате. Балкон был не застеклен. Холодные струи дождя тут же облепили лицо. Она без всякого выражения швырнула сумку на мокрые доски. Потом вернулась за ковриком для йоги. Он полетел следом. Коробка с кофемашиной была тяжелее. Ольга дотащила ее до порога и просто выпихнула ногой. Картон мгновенно начал темнеть, пропитываясь влагой. Она вынесла еще пару каких-то свертков и коробок. Все, что было в ее комнате чужим, инородным, теперь лежало на балконе, под безжалостными потоками осеннего ливня.
Закончив, она закрыла балконную дверь. В комнате снова стало тихо, только шум дождя за стеклом стал глуше. Она оглядела освободившееся пространство. Стало легче дышать. Она взяла свою старую, но любимую сумку, положила туда кошелек и паспорт, накинула плащ и, не оборачиваясь, вышла из комнаты. В коридоре она столкнулась с Татьяной.
– Мам, ты куда? Дождь такой! И ужин готов.
Ольга посмотрела на дочь долгим, тяжелым взглядом.
– Я вернусь, когда моя комната снова станет моей.
Она прошла мимо ошарашенной Тани, мимо сидящего за столом Сергея, который как раз с аппетитом уплетал котлету, и открыла входную дверь. Грохот закрывшейся двери эхом прокатился по квартире, смешавшись с недоуменным криком дочери: «Мама?!».
***
Улицы Нижнего тонули в потоках воды. Фонари отражались в черном асфальте, превращая тротуары в мерцающие реки. Ольга шла, не разбирая дороги, пряча лицо в воротник плаща. Дождь смывал с нее оцепенение, оставляя пустоту и звенящую в ушах обиду. Она не плакала. Она просто шла.
Ноги сами принесли ее в маленькое кафе на улице Рождественской. «Библиотека» – гласила скромная вывеска. Она любила это место. Здесь пахло кофе и старыми книгами, которые стояли на полках вдоль стен. Место, которое Дима в шутку называл «филиалом твоей души». Она села за самый дальний столик у окна, заказала капучино и пирожное «Картошка» – вкус из далекого прошлого.
Горячая керамика чашки обжигала озябшие пальцы. Она смотрела на струи воды, стекающие по стеклу, и думала о том, что впервые за много лет совершила поступок. Не реакцию, не уступку, а именно поступок. Безумный, глупый, который наверняка будет иметь катастрофические последствия, но – ее собственный. И от этого было странно легко.
– Ольга Петровна? Не может быть.
Она вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стоял мужчина. Высокий, седовласый, в элегантном твидовом пиджаке, который выглядел слегка влажным от дождя. Лицо показалось знакомым, но она не сразу смогла вспомнить.
– Простите, мы знакомы?
Мужчина улыбнулся, и в уголках его глаз собрались глубокие, добрые морщинки.
– Николай Алексеевич Соколов. Мы работали вместе в университетской библиотеке, когда вы только после института пришли. Очень давно. Вы, наверное, и не помните.
И она вспомнила. Коля Соколов. Молодой аспирант с исторического факультета, который часами просиживал в читальном зале. Тихий, интеллигентный, с невероятно красивыми глазами. Она тогда была по уши влюблена в своего будущего мужа Диму, и на других парней почти не смотрела.
– Николай… Алексеевич, – выдохнула она. – Конечно, помню. Сколько же лет прошло…
– Почти сорок, – просто ответил он. – Можно я присяду? Здесь, кажется, больше нет свободных мест.
Ольга кивнула, инстинктивно поправляя волосы. Он сел напротив, положив на стол портфель из потертой кожи.
– Какими судьбами? Я думал, вы давно в Москве. Слышал, ваш муж был крупным инженером.
– Был, – тихо поправила она. – Его нет уже пятнадцать лет. А я… я так и осталась в Нижнем. Работаю реставратором в областной библиотеке.
– Реставратором… – протянул он с уважением. – Как это на вас похоже. Всегда любили возиться со старыми книгами. А я вот преподаю. Все там же, на истфаке. Уже профессор. Старый ворчун, как говорят студенты.
Они помолчали. Пауза не была неловкой. Скорее, задумчивой. Каждый думал о тех сорока годах, что пролетели, как один день.
– А вы… выглядите расстроенной, – мягко сказал Николай, глядя на нее поверх очков. – Если я лезу не в свое дело, скажите.
И вдруг Ольга, сама от себя не ожидая, начала говорить. Она рассказала все. Про комнату, про зятя с его «проектом», про дочь, про свое отчаяние и про мокрые вещи на балконе. Она говорила сбивчиво, перескакивая с одного на другое, и впервые за вечер почувствовала, как к глазам подступают слезы.
Николай слушал молча, не перебивая, только иногда кивал. Когда она закончила, вытирая платком предательски блеснувшую слезу, он сказал:
– Вы поступили как человек, которого довели до последней черты. Вы защищали не комнату, Ольга Петровна. Вы защищали себя.
Его слова были как бальзам. Не осуждение, не удивление, а простое, человеческое понимание.
В этот момент у Ольги в сумке зазвонил телефон. На экране высветилось «Таня». Она сбросила вызов. Телефон зазвонил снова.
– Наверное, стоит ответить, – предположил Николай.
– Нет, – твердо сказала Ольга. – Я не готова их сейчас слышать.
Они просидели в кафе еще около часа. Говорили о разном: о книгах, о городе, который так изменился, о детях. Николай рассказал, что его жена умерла пять лет назад от болезни. Что его сын живет и работает в Петербурге. Что он, в общем-то, тоже один.
Когда дождь немного утих, он вызвался ее проводить. Они шли по мокрым, пахнущим свежестью улицам.
– Куда мы идем? – спросил он у ее подъезда. – В смысле, вы пойдете домой?
Ольга посмотрела на свои окна на третьем этаже. В окнах ее комнаты было темно. А в окнах кухни и большой комнаты горел свет. Она представила, как войдет туда, и все начнется снова. Упреки, слезы, манипуляции.
– Нет, – сказала она. – Не сегодня.
Она вдруг вспомнила про свою старую подругу, Ирину, которая жила на другом конце города. Они редко виделись, но Ольга знала – Ирина всегда примет.
– Я поеду к подруге.
– Правильное решение, – кивнул Николай. – Иногда нужно взять паузу. Дайте я вызову вам такси.
Пока они ждали машину, он достал из портфеля визитку.
– Ольга Петровна… Оля. Вот мой телефон. Если вам… если просто захочется поговорить. Или если понадобится помощь. Позвоните. Не стесняйтесь.
Ольга взяла картонный прямоугольник. Пальцы коснулись его сухой и теплой руки. Это простое прикосновение было первым за много лет мужским прикосновением, в котором не было ни родственной привычки, ни деловой формальности. Оно было… человеческим.
Когда подъехало такси, он открыл для нее дверь.
– До свидания, Николай Алексеевич.
– До свидания, Оля. И держитесь.
Машина тронулась. Ольга смотрела в заднее стекло, как его фигура в старомодном пиджаке удаляется и растворяется в ночной мгле. И впервые за этот страшный вечер она улыбнулась.
***
Ирина, пухлая, шумная и невероятно добрая бухгалтерша на пенсии, встретила ее на пороге своей уютной квартирки, пахнущей яблочным пирогом и корвалолом.
– Олька! Ты чего в такую пору? Случилось что?
Выслушав сбивчивый рассказ, она всплеснула руками, потом налила Ольге рюмку коньяка, себе – валерьянки, и вынесла вердикт:
– Дети – это цветы жизни, собранные на могиле родителей. Ты все правильно сделала! Давно пора было этих коммерсантов на место поставить! Оставайся, сколько хочешь. Места хватит.
Ночь Ольга провела на старом, скрипучем, но удивительно удобном диване, укрывшись лоскутным одеялом. Она спала без снов, впервые за много месяцев. Утром ее разбудил запах свежесваренного кофе. Ирина уже хлопотала на кухне.
– Ну что, боец, как самочувствие? – весело спросила она. – Звонили твои?
Ольга проверила телефон. Десять пропущенных от Тани. Пять сообщений. Она открыла последнее: «Мама, ну ты где? Мы волнуемся. Возвращайся домой. Поговорим».
– «Поговорим», – вслух прочитала Ольга. – Это значит, они будут уговаривать меня сдаться.
– Никаких сдач! – отрезала Ирина, ставя перед ней тарелку с сырниками. – Ты теперь партизан в тылу врага. У тебя должна быть стратегия.
Весь день они провели за разговорами. Ирина, с ее житейской хваткой и здоровым цинизмом, помогла Ольге разложить все по полочкам. Это был не просто бунт. Это был ее шанс изменить правила игры, которые она сама позволила установить.
Ближе к вечеру телефон Ольги снова зазвонил. Незнакомый номер. Она колебалась, но все же ответила.
– Оля? Это Николай. Соколов. Я… простите за беспокойство. Просто хотел узнать, как вы.
Его спокойный, глубокий голос подействовал на нее успокаивающе.
– Здравствуйте, Николай Алексеевич. Все в порядке. Я у подруги.
– Это хорошо. Вы не возвращались?
– Нет. Пока не готова.
– Понимаю. Знаете, я сейчас гуляю по набережной Федоровского. Здесь невероятный закат. Если у вас есть час-другой свободного времени… может, составите компанию? Просто подышать воздухом.
Ольга посмотрела на Ирину. Та энергично закивала и замахала руками, беззвучно шепча: «Иди!».
– Я приеду, – ответила Ольга, сама удивляясь своей решимости.
Она надела свой лучший плащ, подкрасила губы – впервые за бог знает сколько лет просто так, не для какого-то события. Ирина суетилась вокруг, как наседка.
– Так, спину прямо! Взгляд с поволокой! И помни, ты не жертва обстоятельств, а королева, которая временно покинула дворец из-за ремонта!
Ольга рассмеялась. Кажется, она не смеялась так давно.
Он ждал ее у памятника Жюлю Верну. За его спиной раскинулась захватывающая дух панорама – слияние Оки и Волги, Стрелка, подсвеченные последними лучами солнца купола соборов. Он был без пиджака, в простом свитере крупной вязки. В руках он держал… нет, не букет. Один-единственный цветок. Белую розу.
– Это вам, – просто сказал он, протягивая ее. – Белый – цвет чистого листа.
Ольга взяла розу. Ее лепестки были прохладными и бархатистыми.
– Спасибо. Она прекрасна.
Они пошли по набережной. Говорили мало. Просто шли рядом, и это молчание было наполнено невысказанным взаимопониманием. Он рассказывал ей о старом Нижнем, показывал дома, связанные с какими-то историями. Она слушала, вдыхая прохладный вечерний воздух и тонкий аромат розы.
– Знаете, есть поговорка, что нельзя войти в одну реку дважды, – вдруг сказал он, останавливаясь и глядя на бескрайнюю водную гладь. – И это правда. И мы уже не те, что сорок лет назад, и река нашей жизни стала другой. Но это не значит, что нельзя начать плыть по ней заново. В другом темпе. С другим пониманием.
Ольга посмотрела на его профиль на фоне заката. Спокойное, умное, благородное лицо. Лицо человека, который никуда не торопится и ничего не требует.
– Вы правы, – тихо сказала она. – Я, кажется, слишком долго стояла на берегу. Боялась даже ноги намочить.
Он повернулся к ней, и его глаза серьезно и тепло посмотрели на нее.
– Может быть, просто не было с кем войти в воду?
В этот момент Ольга приняла для себя еще одно решение.
– Николай Алексеевич… Николай. Проводите меня, пожалуйста. Домой.
Он кивнул, и в его взгляде не было ни удивления, ни торжества. Только тихое одобрение.
***
Когда они подошли к подъезду, Ольга почувствовала, как заколотилось сердце. Она не знала, что ее ждет. Николай остановился в нескольких шагах.
– Я подожду здесь, внизу. На всякий случай.
Ольга благодарно кивнула и вошла в подъезд. Поднялась на свой этаж. Дверь в квартиру была не заперта. Она вошла в прихожую. Было тихо. Из кухни доносились приглушенные голоса. Она прошла прямо в свою комнату и открыла дверь.
Комната была пуста. Ее стол, ее кресло, ее полки – все стояло на своих местах. Даже томик Некрасова лежал там, где она его оставила. Угол, заваленный вещами Тани и Сергея, был свободен. Ольга подошла к балконной двери. Она была вымыта. А за ней, на чистом, сухом полу балкона, не было ничего.
Она стояла посреди своей отвоеванной крепости и чувствовала не триумф, а глубокую, всепоглощающую усталость. И грусть.
На пороге появилась Таня. Глаза у нее были заплаканные.
– Мам…
Ольга молча смотрела на нее.
– Мы все убрали. Прости нас. Мы… я… я не подумала. Сережа тоже просит прощения. Он не со зла. Он просто… ну, такой он.
Ольга медленно повернулась к дочери.
– Дело не в Сергее, Таня. И не в комнате. Дело в том, что ты не увидела меня. Ты посмотрела на меня и увидела… функцию. Бесплатное приложение к квартире. Место, которое можно оптимизировать.
Слезы снова хлынули из глаз Татьяны.
– Мама, прости! Я не хотела! Я люблю тебя!
– Я знаю, что ты меня любишь, – вздохнула Ольга. – Но иногда любовь – это не то, что ты чувствуешь. Это то, что ты делаешь. Или не делаешь. Идите спать. Мы поговорим завтра.
Она говорила спокойно, без злости. Просто констатировала факт. Таня всхлипнула и вышла, прикрыв за собой дверь.
Ольга подошла к окну. Внизу, под фонарем, стоял Николай. Он увидел свет в ее окне и поднял руку в прощальном жесте. Ольга помахала ему в ответ. Он постоял еще мгновение и медленно пошел прочь.
Она села за свой рабочий стол. Положила рядом белую розу. Потом достала телефон. Нашла визитку. Она долго смотрела на имя «Николай Соколов». Потом открыла контакты и нажала «создать новый». Она набрала «Николай», на секунду задумалась, не добавить ли сердечко или какой-то другой символ. Пальцы замерли над клавиатурой. Потом она усмехнулась своим мыслям и просто нажала «сохранить». Просто «Николай». Этого было достаточно.
Она взяла в руки старую книгу, раскрыла ее. Впереди было много кропотливой работы. Нужно было укрепить корешок, почистить страницы, восстановить уголки переплета. Нужно было вернуть книге ее достоинство и ее будущее.
И эта мысль, впервые за долгие годы, наполнила ее не тоской по ушедшему, а тихой, светлой надеждой. Впереди было много работы. И это было прекрасно. Это было только начало.
🔔 Чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Рекомендую к прочтению увлекательные рассказы моей коллеги: