Затишье, наступившее после разоблачения, было обманчивым, как штиль перед бурей. Игорь нанял бригаду, которая быстро заменила прогнившие трубы в квартире матери и начала косметический ремонт. Тамара Игоревна на время работ переехала к своей подруге Зинаиде, и, казалось, жизнь возвращалась в привычное русло. Игорь звонил матери каждый день, но разговоры были короткими и натянутыми. Обида и разочарование камнем лежали между ними. Марина же наслаждалась тишиной в своём доме, но интуиция подсказывала — это лишь передышка. Свекровь никогда не прощала поражений.
Первые тревожные звонки начались недели через три. Тамара Игоревна сменила тактику. Теперь она была не коварной интриганкой, а слабой, больной женщиной, которую довели до ручки бессердечные дети.
— Сыночек, что-то мне совсем плохо, — жаловалась она Игорю по телефону голосом умирающего лебедя. — Голова кружится, сердце так и колотится, будто выпрыгнуть хочет. Врач из поликлиники приходил, говорит, предынфарктное состояние. Сказал, нужен полный покой и уход. А какой у меня уход у Зинки? Она сама еле ходит.
Игорь после этих разговоров становился мрачнее тучи. Чувство вины, так умело взращенное матерью за долгие годы, снова пускало ядовитые ростки в его душе.
— Марин, может, ей и правда плохо? — говорил он вечером. — Она всё-таки немолодая. А мы её так… подловили. Может, это от нервов у неё здоровье посыпалось. — Игорь, твоя мама может переиграть любую актрису МХАТа, — спокойно отвечала Марина, хотя внутри у неё всё кипело. — «Предынфарктное состояние» — это её любимый диагноз, когда что-то идёт не по её плану. Если ей так плохо, пусть ложится в больницу на обследование. Мы всё оплатим. — Я предлагал. Она отказывается. Говорит, что в больницах сейчас одни гастарбайтеры, никто за ней смотреть не будет, только залечат до смерти.
Марина лишь качала головой. Свекровь вела свою игру, и больницы в её планы не входили. Ей нужен был не уход, а плацдарм для нового наступления.
Тем временем сплетни, запущенные Тамарой Игоревной, расползались, как масляное пятно по воде. На лавочке у подъезда Марину теперь провожали осуждающими взглядами. Соседка с пятого этажа, Клавдия Петровна, известная на весь дом любительница чужих тайн, однажды остановила её у лифта.
— Мариночка, всё о людях думаешь, а о себе-то когда? — начала она издалека, поправляя на носу очки. — Говорят, свекровь-то у тебя совсем плоха. А ты ж знаешь, как оно бывает. Вот у моей троюродной сестры сватья тоже так, сначала сердце пошаливало, а потом раз — и всё. А детки потом локти кусали, что не уберегли. Старики, они ведь как дети, им внимание нужно. Говорят, есть такой цветок, декабрист называется. Он, если в доме обстановка нервная, цвести перестаёт. Индикатор, значит. Вот у меня цветёт, как миленький. А у вас как?
Марина слушала этот словесный яд и понимала, что свекровь методично создаёт себе образ жертвы, а им с Игорем — репутацию чудовищ. Любой её шаг теперь будет рассматриваться под микроскопом.
Апогей наступил через месяц. Ремонт в квартире Тамары Игоревны был почти закончен. Рабочие клеили последние обои. В один из воскресных дней свекровь позвонила Игорю и попросила их срочно приехать. «Разговор есть, очень важный, нетелефонный».
Они застали её в квартире Зинаиды. Тамара Игоревна сидела в кресле, закутанная в шаль, бледная и торжественная, как на собственном памятнике. Рядом суетилась Зинаида, подливая ей в чашку валерьянку.
— Дети, — начала Тамара Игоревна, когда они сели. — Я много думала. Жизнь моя к закату идёт. Болячки одолели. Кто знает, сколько мне ещё осталось. И я не хочу, чтобы после меня у вас были какие-то проблемы, ссоры из-за наследства.
Марина напряглась. Этот заход ей совсем не понравился.
— Поэтому я приняла решение, — свекровь сделала драматическую паузу. — Я хочу подарить свою квартиру тебе, сынок. Прямо сейчас. Оформим дарственную. Будет квартира твоя. А я уж как-нибудь доживу свой век смирно, в уголочке. Мне много не надо. Это мой материнский вам подарок. Чтобы вы жили спокойно.
Игорь опешил. — Мам, зачем? Какая дарственная? Живи себе спокойно, никто на твою квартиру не претендует. — Нет, сынок, я так решила! — в её голосе зазвенел металл. — Чтобы эта… — она метнула взгляд в сторону Марины, — …потом не сказала, что ты ни с чем остался. А так будет твоё, по закону. От матери. Это же не совместно нажитое имущество, ей ничего не достанется.
Удар был точным и болезненным. Она не только выставляла себя щедрой матерью, но и снова вбивала клин между ними, выставляя Марину алчной стервой, которая только и ждёт её смерти, чтобы завладеть квартирой.
— Тамара Игоревна, мне не нужно чужого, — холодно сказала Марина. — Вот видишь, сынок! — тут же подхватила свекровь. — Она даже спасибо не сказала! Ей моё добро не нужно! А я ведь от чистого сердца!
Игорь был в полной растерянности. С одной стороны, предложение выглядело невероятно щедрым. С другой — он помнил недавний обман и чувствовал подвох. — Мам, давай не будем торопиться. Надо всё обдумать. — А что тут думать? — вмешалась Зинаида. — Тамара о сыне заботится, чтобы ему глотка воды в старости была. А вы нос воротите! Неблагодарные!
Давление было колоссальным. Марина поняла, что спорить сейчас — значит снова проиграть. — Хорошо, — сказала она неожиданно для всех. — Это очень щедрое предложение. Мы подумаем. Нам нужно проконсультироваться с юристом, как правильно всё оформить, какие документы собрать.
Тамара Игоревна победоносно улыбнулась. Она была уверена, что загнала невестку в угол. Отказаться от такого подарка — выставить себя полной идиоткой. Согласиться — попасть в её новую ловушку, суть которой Марина пока не понимала, но нутром чувствовала.
***
— Она что-то задумала, Света. Я это кожей чувствую, — говорила Марина подруге-юристу на следующий день. — Такая щедрость на неё не похожа. Она за копейку удавится. А тут — целую квартиру подарить? В чём подвох?
Светлана задумчиво барабанила ручкой по столу. — Подвох в договоре дарения есть почти всегда, особенно когда его предлагают такие вот родственники. Во-первых, в договор можно включить пункт о праве пожизненного проживания дарителя. То есть, квартира будет ваша, а она будет там жить до конца своих дней, и вы её оттуда никак не выселите. Продать или заложить такую квартиру с обременением практически невозможно. — Это я понимаю. Но она ведь и так там живёт. Что это меняет? — А то, что после оформления дарственной она придёт к вам. С вещами. И скажет: «Сынок, я тебе всё отдала, я теперь нищая. А жить в той квартире одна не могу, здоровье не позволяет. По закону, ты, как мой сын и новый собственник, обязан меня содержать и обеспечивать уход. А уход удобнее всего обеспечивать, когда я живу с тобой». И любой суд встанет на её сторону. Она — пожилой, больной родитель, которого сын обязан содержать. Она станет членом твоей семьи де-юре, и выписать её из вашей квартиры будет уже невозможно. Она добьётся своего. Только не хитростью, а по закону.
У Марины похолодело внутри. План свекрови был дьявольски умён. Она не просто пыталась прописаться — она создавала ситуацию, в которой они будут обязаны взять её к себе навсегда.
— Что же делать? — прошептала Марина. — Не паниковать. Для начала нужно проверить саму квартиру. Закажем полную выписку из ЕГРН. Посмотрим историю, наличие обременений, всё-всё. А ещё… — Светлана хитро прищурилась, — я по своим каналам пробью информацию по дому и району. Иногда самые интересные вещи лежат не в документах, а в планах городской застройки.
Ожидание было мучительным. Тамара Игоревна звонила каждый день, торопила с решением. «Ну что, сынок, вы надумали? Нотариус уже ждёт!». Игорь колебался. Идея стать собственником ещё одной квартиры кружила ему голову, застилая разум.
— Марин, ну может, не всё так плохо? — говорил он жене. — Подпишем договор, и пусть живёт себе там. А к нам она не переедет, я ей не позволю. Я с ней поговорю. — Игорь, ты до сих пор не понял? С ней нельзя «поговорить». Она не понимает слов. Она понимает только силу и выгоду. Она пожертвует квартирой, чтобы выиграть войну за место в нашем доме.
Через неделю позвонила Светлана. Голос у неё был возбуждённый. — Маринка, присядь. У меня новости — бомба. Твоя свекровь — гений махинаций. Я восхищена её коварством. — Не томи! — Ваш дом, точнее, дом твоей свекрови, включён в программу реновации. — Что? — не поняла Марина. — Проще говоря, их пятиэтажку через год-полтора будут сносить. Всех жильцов расселяют. Предоставляют новые квартиры. Обычно в том же районе, но не всегда. Часто — на выселках, в Новой Москве. И твоя Тамара Игоревна, судя по всему, прекрасно об этом знает. Информация пока не публичная, но в управе района уже всё решено.
Теперь картинка начала складываться. — И что это значит? — всё ещё не до конца понимая, спросила Марина. — А то, что она пытается избавиться от неликвидного актива! Она не хочет переезжать чёрт-те куда. Она хочет остаться в своём старом, уютном районе. Но как? Очень просто. Она «дарит» проблемную квартиру, которая вот-вот попадёт под снос, своему сыну. Квартира становится его головной болью. А она, как я и говорила, с вещами, слезами и справкой о «предынфарктном состоянии» переезжает к вам! Она избавляется от необходимости переезда, получает пожизненный уход и, в качестве бонуса, наблюдает, как вы с Игорем разгребаете проблемы с её квартирой и получаете взамен неё конуру где-нибудь в Бирюлёво. Комбинация — блеск!
Марина молчала, ошеломлённая масштабом обмана. Это была уже не мелкая бытовая хитрость. Это была тщательно спланированная, многоходовая операция.
— Спасибо, Света, — наконец сказала она. — Я твоя должница. — С тебя большой торт. А сейчас иди и покажи своему мужу, на что способна его любящая мама.
***
Этот разговор с Игорем был самым тяжёлым в их жизни. Марина не стала ничего скрывать. Она выложила всё, как есть: про пожизненное проживание, про обязанность содержать, и, как вишенку на торте, — про реновацию. Она показала ему распечатки с городского портала, где их дом значился в списках «первой волны».
Игорь слушал, и его лицо медленно каменело. Он бледнел, потом краснел. В его глазах отражалась вся гамма чувств: от недоверия и шока до глубочайшего разочарования и гнева. Его мир, в котором мама была хоть и сложным человеком, но всё-таки любящей, рушился на его глазах.
— Не может быть, — прошептал он, глядя на документы. — Она не могла… так со мной. — Могла, Игорь. И сделала. Она готова была повесить на тебя свою проблему, лишь бы устроиться поудобнее. — Но зачем? Зачем ей наша квартира, если ей дадут новую? — Ей дадут новую, но не там, где она хочет. А здесь — центр, обжитой район, подруги. А главное — здесь мы. Бесплатная прислуга, сиделка и спонсор в одном лице. Она хотела не просто квартиру, она хотела полный пансион за наш счёт.
Игорь молча встал, прошёлся по комнате. Потом резко остановился. — Поехали, — сказал он глухо. — Куда? — К ней. Я хочу услышать это от неё. Я хочу посмотреть ей в глаза.
Они приехали без звонка. Дверь им снова открыла Зинаида, но Игорь, не говоря ни слова, отстранил её и прошёл в комнату. Тамара Игоревна смотрела телевизор. Увидев их, она изобразила на лице радостное удивление. — Ой, детки! А я вас не ждала! Решили всё-таки? Надумали принять мой подарок? Игорь молча положил перед ней на стол распечатки. — Что это? — не поняла она. — Это, мама, программа реновации города Москвы. Твой дом в списке. Ты знала об этом?
Тамара Игоревна взглянула на бумаги, и её лицо изменилось. Маска добродушия сползла, обнажив хищный, злой оскал. — И что с того? — процедила она. — Ну, знала. — Знала? — голос Игоря задрожал. — Ты знала, что дом сносят, и решила «подарить» эту проблему мне? А сама планировала переехать к нам? На всё готовое? — А что в этом такого?! — вдруг закричала она, вскакивая с кресла. — Я мать! Я тебя растила, ночи не спала! Я имею право на спокойную старость! А не мотаться по вашим новостройкам на отшибе! Ты обязан мне помогать! — Помогать — да! Но не обманывать! — кричал в ответ Игорь. — Ты хотела меня использовать! Сделать из меня идиота, который будет решать твои проблемы, пока ты будешь сидеть у нас на шее! Ты не о моей спокойной жизни думала, а только о своей!
Этот крик был криком человека, у которого рухнули последние иллюзии. Марина никогда не видела мужа таким. Он всегда был мягким, уступчивым, особенно с матерью. Но сейчас перед ней стоял другой человек — жёсткий, злой, преданный в самых святых чувствах.
— Да как ты смеешь так с матерью разговаривать! — взвизгнула Зинаида из-за двери. — А вы, Зинаида Петровна, вообще молчите! — рявкнул на неё Игорь. — Лучшая подруга! Наверняка вместе этот план разрабатывали!
Тамара Игоревна поняла, что проиграла. Окончательно и бесповоротно. Её лицо исказилось от ярости. — Подкаблучник! — выплюнула она. — Променял родную мать на эту ведьму! Она тебя околдовала! Но ничего, вы ещё приползёте ко мне! Будете в ногах валяться! — Не будем, мама, — устало, но твёрдо сказал Игорь. — Можешь не ждать. С этого дня мы будем общаться по-другому. Я помогу тебе с переездом. Найму грузчиков, машину, юриста, чтобы тебя не обманули с новой квартирой. Я буду присылать тебе деньги на лекарства. Но в нашем доме ноги твоей больше не будет. Никогда. Это не обсуждается.
Он повернулся и пошёл к выходу. Марина последовала за ним. У самой двери она обернулась и посмотрела на свекровь. Тамара Игоревна стояла посреди комнаты, растерянная, постаревшая, и в её глазах плескалась неприкрытая ненависть. Она не раскаивалась. Она просто не могла поверить, что её гениальный план провалился. Это был полный крах.
***
Жизнь после бури не сразу вошла в спокойное русло. Игорь тяжело переживал разрыв с матерью. Он замкнулся, стал молчаливым. Но это было молчание не обиды на Марину, а молчание человека, который переосмысливает всю свою жизнь. Марина понимала это и не лезла к нему в душу. Она просто была рядом, готовила его любимые блюда, по вечерам они вместе смотрели старые комедии. Она давала ему время.
Прошло полгода. Игорь сдержал своё слово. Когда началось расселение их пятиэтажки, он действительно нанял юриста, который проследил, чтобы Тамаре Игоревне предоставили равноценную квартиру. Новая квартира оказалась в современном доме в спальном районе на окраине города. Она была больше старой, с просторной кухней и лоджией. Но для Тамары Игоревны это была ссылка. Она лишилась привычного окружения, подруг, статуса «коренной москвички». Игорь оплатил переезд и нанял рабочих, чтобы те помогли ей обустроиться. Сам он на новоселье не поехал.
Отношения их свелись к редким телефонным звонкам. Тамара Игоревна пыталась по привычке жаловаться и манипулировать, но Игорь пресекал это на корню. — Мама, у тебя всё хорошо? Деньги я перевёл. Лекарства есть? Вот и отлично. Всего доброго.
Он научился выстраивать границы. Это было трудно, но необходимо для выживания их собственной семьи.
Сплетни сошли на нет. Когда история с реновацией стала достоянием общественности, многие соседки, включая Клавдию Петровну, поняли истинные мотивы Тамары Игоревны. Её репутация «несчастной жертвы» лопнула, как мыльный пузырь. Даже верная Зинаида стала общаться с ней реже — ездить на другой конец Москвы было утомительно. Наказание для Тамары Игоревны было не юридическим, а социальным. Она осталась одна со своим эгоизмом и расчётом в новой, большой, но пустой и чужой квартире.
А Марина и Игорь, пройдя через это испытание, стали по-настоящему близки. Они научились доверять друг другу, быть командой. Та стена непонимания, которая стояла между ними, рухнула.
Однажды весенним вечером они сидели на кухне. — Помнишь, мы про дачу говорили? — спросил Игорь. — Помню, — улыбнулась Марина. — А давай купим? Тот самый участок. Возьмём кредит. Теперь нам никто не помешает.
Через год они уже сажали первые цветы на своём собственном участке. Это был небольшой, но уютный домик, их новая общая крепость, построенная не на деньгах и наследстве, а на доверии и любви. Игорь увлёкся рыбалкой, а Марина разбила великолепный розарий. К ним часто приезжали друзья. Они были счастливы.
Судьба Тамары Игоревны была им известна. Она жила своей жизнью. Игорь по-прежнему помогал ей деньгами, изредка звонил по праздникам. Это было всё. Прошлое осталось в прошлом. Они победили не в войне, а в битве за право на собственную, отдельную от чужих манипуляций, жизнь.
От автора:
...Вот ведь как бывает. Иногда за самые обычные вещи — за тишину в собственном доме, за право ставить цветы на свой подоконник, за спокойствие близкого человека — приходится сражаться так, будто от этого зависит судьба всего мира. И, может быть, так оно и есть.