Субботнее утро обещало быть ленивым и уютным. Марина, укутавшись в мягкий халат, сидела на кухне с чашкой ароматного кофе и рассеянно листала ленту новостей в телефоне. За окном моросил мелкий сентябрьский дождь, барабаня по карнизу, и эта монотонная дробь только усиливала ощущение домашнего тепла. Её муж, Игорь, ещё спал, и в трёхкомнатной квартире, за которую они только в прошлом году выплатили последний взнос по ипотеке, царила благословенная тишина. Эта квартира была её крепостью, её гордостью. Двадцать лет жизни, экономия на всём, две работы — всё было вложено в эти стены, в этот вид на старый московский дворик.
Внезапно эту умиротворяющую тишину разорвал резкий, требовательный звонок в дверь. Он прозвучал так настойчиво, будто за дверью случилось нечто непоправимое. Марина вздрогнула, едва не пролив кофе. Кто мог прийти без предупреждения в девять утра в субботу? Сердце тревожно ёкнуло. Она на цыпочках прошла в прихожую и посмотрела в глазок. На лестничной клетке стояла её свекровь, Тамара Игоревна, с двумя огромными клетчатыми сумками у ног и искажённым от вселенской скорби лицом.
Марина медленно открыла дверь.
— Тамара Игоревна? Что случилось? — спросила она, инстинктивно преграждая вход, словно пытаясь защитить своё утреннее спокойствие.
Свекровь, не говоря ни слова, картинно прижала платок к глазам, оттеснила невестку плечом и ввалилась в прихожую. Сумки с глухим стуком упали на пол.
— Горе, Мариночка, горе! — запричитала она, оглядываясь по сторонам так, будто искала, куда бы поудобнее упасть в обморок. — Я теперь бомж! Бездомная! Всю жизнь работала, всё наживала, и вот на старости лет — на улице!
Из спальни, разбуженный шумом, вышел сонный Игорь. Увидев мать в таком состоянии, он тут же бросился к ней.
— Мама, что стряслось? Ты чего?
— Сыночек! — Тамара Игоревна вцепилась в его руку. — Меня затопили! Соседи сверху, эти алкоголики проклятые! У них трубу прорвало, и всё ко мне! Потолок рухнул, мебель плавает! Жить там невозможно, МЧС сказали — аварийное состояние!
Она говорила сбивчиво, захлёбываясь словами, и Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от сочувствия. Это было другое, интуитивное чувство, которое включалось у неё всегда, когда дело касалось свекрови. Слишком уж театрально выглядело это горе. Тамара Игоревна была мастером драматических пауз и преувеличений.
— Господи, какой ужас! — Игорь обнял мать, гладя её по спине. — Ну ты не переживай, мы тебя не бросим. Поживёшь у нас, конечно. Сколько нужно будет. Правда, Марин?
Он посмотрел на жену, и в его взгляде была та самая мольба, которую Марина так хорошо знала: «Пожалуйста, не начинай, это же моя мама».
Марина выдавила из себя слабую улыбку.
— Конечно, Тамара Игоревна, располагайтесь. Не на улице же вам оставаться.
Но пока она помогала свекрови снять пальто, пока Игорь заносил сумки в гостевую комнату, её не покидало ощущение, что этот внезапный «потоп» — лишь пролог к какой-то большой и очень неприятной пьесе, в которой ей отведена далеко не главная роль. Она мельком взглянула на сумки. Они были набиты до отказа, причём аккуратно и явно не в спешке. Там были не только вещи первой необходимости, но и, кажется, вся зимняя одежда, комплекты постельного белья и даже любимая фиалка в горшке, завёрнутая в газету. Для человека, который только что в панике бежал из затопленной квартиры, Тамара Игоревна подготовилась слишком основательно.
Вечером, когда свекровь, приняв валерьянку и рассказав в мельчайших подробностях о масштабах трагедии, наконец, удалилась в свою комнату, Марина подошла к мужу.
— Игорь, а тебе это не кажется странным? — тихо спросила она. — Что именно? — он оторвался от телефона, где читал новости. — Что у мамы беда? — Нет. То, как она об этом рассказывает. И эти сумки… Она как будто переезжала, а не спасалась от потопа. Она даже баночки со своими консервами привезла. Все до единой. Игорь тяжело вздохнул. Это был его фирменный вздох, означавший: «Начинается». — Марин, ну что ты опять ищешь подвох? У человека стресс. Она пожилая женщина. Взяла то, что посчитала нужным. Что в этом такого? У неё там действительно всё плохо, она мне фотографии показывала.
Он протянул ей телефон. На экране была фотография угла комнаты с большим мокрым пятном на потолке и обвалившейся штукатуркой. Выглядело неприятно, но не так апокалиптично, как описывала Тамара Игоревна. Никакой «плавающей мебели» и «рухнувшего потолка» не было и в помине.
— Это всё? — уточнила Марина. — Ну да. Говорит, в других комнатах ещё хуже, но она в панике не догадалась сфотографировать. Марин, давай просто поможем ей. Ремонт сделаем, с соседями разберёмся. Это же мама.
Марина молча кивнула, но тревога в душе не унималась. Она знала свою свекровь. Тамара Игоревна никогда ничего не делала просто так. Каждый её шаг был частью сложного плана, конечная цель которого всегда была одна — её личный комфорт и выгода. И сейчас Марина почти физически ощущала, как вокруг её квартиры, её крепости, начинают медленно, но верно затягивать петлю.
***
Первые дни прошли в относительном затишье. Тамара Игоревна играла роль несчастной погорелицы. Она тихо сидела в своей комнате, вздыхала, жаловалась на подскочившее давление и головные боли. Марина старалась быть сочувствующей: готовила диетические супы, заваривала успокаивающие травы, терпеливо выслушивала одни и те же рассказы о «проклятых соседях». Игорь почти каждый вечер после работы ездил к матери на квартиру — оценить ущерб, составить смету на ремонт.
Однако уже через неделю поведение свекрови начало меняться. Из тихой страдалицы она постепенно превращалась в полноправную хозяйку. Сначала это проявлялось в мелочах.
— Мариночка, у тебя кастрюли стоят не по фэншую. Надо от большой к маленькой, так энергия ци лучше циркулирует, — заявляла она, бесцеремонно переставляя посуду в кухонном шкафу. — Ой, а что это за порошок? Химия сплошная! Я вот купила хозяйственное мыло, буду им стирать. И для здоровья полезнее, и для белья.
Марина сцепив зубы, молчала. Спорить было бесполезно. Любое её возражение Игорь воспринимал как придирку к его «бедной, пострадавшей маме».
Дальше — больше. Тамара Игоревна начала критиковать её кулинарные способности. — Ты в борщ уксус добавляешь? Боже мой, кто ж так делает! Всю печень посадишь. Надо лимонный сок! — вещала она, заглядывая через плечо в кастрюлю.
Однажды Марина вернулась с работы и обнаружила, что её любимые орхидеи, которые она с такой любовью выращивала на подоконнике в гостиной, исчезли. На их месте красовались три горшка с геранью. — А где мои цветы? — ошеломлённо спросила она. — Ах, эти? — махнула рукой свекровь, поливая герань из лейки. — Я их на балкон выставила. От них воздух спёртый, пыль одна. А герань — она микробов убивает. Очень полезный цветок.
У Марины потемнело в глазах. Эти орхидеи ей подарил Игорь на годовщину. Она чуть не расплакалась от обиды и бессилия. Вечером состоялся очередной разговор с мужем.
— Игорь, твоя мама переставила мои цветы! Она командует на моей кухне! Она всё делает по-своему! — почти кричала Марина. — Марин, успокойся. Ну что такого, цветы переставила. Она же из лучших побуждений. Она просто пытается быть полезной, обжиться. Войди в её положение. Ей сейчас тяжело. — Тяжело ей? По-моему, она прекрасно себя чувствует! Даже слишком! Она не обживается, она устанавливает свои порядки! — Прекрати! — повысил голос Игорь. — Ты просто её не любишь, вот и придираешься к каждой мелочи. Она моя мать, и она будет жить здесь столько, сколько понадобится! Тема закрыта.
Марина поняла, что пробиться через стену его сыновней любви невозможно. Он был слеп и глух. Он видел только то, что хотел видеть: бедную маму, которую нужно защищать от несправедливого мира и, в первую очередь, от собственной жены.
Прошёл месяц. О ремонте в квартире свекрови уже почти не говорили. Игорь съездил туда ещё пару раз, сказал, что нужно всё хорошо просушить, а потом уже вызывать мастеров. Тамара Игоревна нашла новую тему для жалоб.
— Ох, как же мне плохо, девочки, — говорила она своей подруге Зинаиде по телефону так громко, чтобы Марина точно слышала. — Давление скачет, сердце прихватывает. А в поликлинику не попасть. Я же к своей приписана, на другом конце Москвы. Пока доедешь — десять раз умереть можно. А здесь, говорят, поликлиника хорошая, врачи внимательные. Но меня туда не прикрепят, у меня же регистрации местной нет.
Марина напряглась. Вот оно. Началось. Она ждала этого.
Вечером, за ужином, свекровь снова завела эту песню, но уже для Игоря. — Сынок, я сегодня чуть в обморок не упала в магазине. Голова закружилась, в глазах потемнело. Хорошо, люди добрые подхватили. Надо бы к кардиологу сходить, обследоваться. Да как же я поеду в свою поликлинику? Это же целое путешествие. — Мам, ну вызови такси, я оплачу, — предложил Игорь. — Да дело не в такси, сынок! Дело в том, что это тяжело. А если приступ случится? Скорая пока доедет… Мне бы сюда, в местную поликлинику. Хоть временно прикрепиться.
Она посмотрела сначала на сына, а потом в упор на Марину. Взгляд был тяжёлый, выжидающий.
— А что для этого нужно? — спросил Игорь, не замечая напряжения. — Да всего ничего. Временная регистрация. Хоть на полгодика. Просто формальность, чтобы меня к врачу прикрепили. Марина ведь не будет против? Это же для здоровья.
Игорь посмотрел на жену. — Марин? Марина почувствовала себя как на допросе. Два взгляда — умоляющий сына и требовательный матери — были направлены на неё. Она понимала, что это ловушка. Стоит ей сказать «нет», и она станет монстром, который жалеет бумажки для больной пожилой женщины. Стоит сказать «да» — и она сделает первый шаг к потере контроля над собственной квартирой и жизнью.
— Я… я не знаю, — промямлила она. — Надо подумать. Это же серьёзный шаг. — Да что тут думать-то? — всплеснула руками Тамара Игоревна. — Бумажку оформить! Я же на твою квартиру не претендую, Господь с тобой! Мне бы только к врачу попасть. А ты — «подумать»! Вот она, благодарность. Я вам сына вырастила, а ты для его матери…
Она не договорила, схватилась за сердце и тяжело задышала.
— Мама! — Игорь вскочил, наливая ей воды. — Марин, ну как тебе не стыдно! Видишь, до чего ты её довела! Конечно, мы сделаем тебе регистрацию. Завтра же пойдём в МФЦ. Не слушай её, мам, успокойся.
Марина сидела, глядя в свою тарелку. Она проиграла этот раунд. Свекровь виртуозно разыграла спектакль, а муж, как всегда, оказался в первом ряду благодарных зрителей. И самое ужасное было то, что она ничего не могла доказать. Любые её слова были бы восприняты как чёрная неблагодарность и эгоизм. Она осталась одна против них двоих.
***
Следующие несколько дней превратились для Марины в настоящий ад. Тамара Игоревна, почувствовав свою победу, больше не сдерживалась. Она ходила по квартире с видом победительницы, раздавая указания и критикуя всё, что попадалось ей на глаза. Игорь же, чувствуя свою вину за то, что его мать «пострадала» от «чёрствости» жены, старался всячески её задобрить, потакая любым её капризам.
Марина замкнулась в себе. Она приходила с работы, молча ужинала, мыла посуду и уходила в спальню, лишь бы не видеть торжествующего лица свекрови и не слышать её поучений. Квартира, её любимая крепость, превратилась в чужую, враждебную территорию.
Она понимала, что временная регистрация — это только начало. По закону, она действительно не давала прав на собственность. Но Марина также знала, что выписать человека, особенно пенсионера, даже с временной регистрацией, порой бывает очень сложно, если он сам этого не захочет. А судя по поведению Тамары Игоревны, уезжать она не собиралась. Никогда.
Нужно было что-то делать. Но что? Прямой конфликт с мужем был проигран заранее. Скандалы и ссоры лишь укрепляли его в мысли, что Марина — злая и эгоистичная, а мама — жертва. Значит, действовать нужно было иначе. Хитрее.
Идея пришла неожиданно. В один из вечеров, когда Тамара Игоревна в гостиной громко обсуждала с подругой по телефону, какие «неблагодарные пошли нынче невестки», Марина сидела в спальне и перебирала старые документы. Ей на глаза попался их с Игорем брачный договор. Они заключили его по настоянию родителей Марины перед свадьбой. Её отец, человек старой закалки и бывший юрист, сказал тогда: «Доверие доверием, а бумага надёжнее». По договору, квартира, купленная хоть и в браке, но на деньги, которые Марина получила от продажи бабушкиного наследства, считалась её личной собственностью. Игорь не мог на неё претендовать в случае развода. Тогда это казалось формальностью, но сейчас… сейчас эта бумага давала ей право действовать.
Квартира была её. Только её. И она имела полное право защищать свою собственность.
На следующий день Марина позвонила своей институтской подруге, Светлане, которая работала юристом в риэлторском агентстве.
— Свет, привет. У меня тут ситуация… — и Марина, запинаясь от волнения, рассказала ей всё: про внезапный приезд свекрови, про «потоп», про давление с регистрацией.
Светлана выслушала её молча, лишь изредка хмыкая. — М-да, классика жанра, — сказала она, когда Марина закончила. — Свекровь-захватчица. Схема старая, как мир. Сначала потоп, потом поликлиника, потом скажет, что ей тяжело одной, и останется навсегда. А сыночек будет только поддакивать. — Что мне делать, Света? Я не хочу её здесь прописывать, даже временно. Я чувствую, что это ловушка. — Правильно чувствуешь. Слушай сюда. Прямо в лоб отказывать нельзя — сделаешь из себя ведьму. Нужно сыграть на опережение. И бить по самому больному месту твоей свекрови. — По какому? — Судя по твоему рассказу, она дама практичная и очень любит деньги. Или, по крайней мере, то, что можно в них перевести. Например, квадратные метры. Мы заставим её саму отказаться от этой затеи.
План Светланы был дерзким, но гениальным. Он требовал от Марины актёрского таланта и стальных нервов, но она была готова на всё.
Вечером, когда все трое сидели на кухне, Марина как бы невзначай начала разговор. — Игорь, я тут подумала… Насчёт маминой регистрации. Я, наверное, была неправа. Конечно, нужно помочь. Тамара Игоревна тут же просияла, а Игорь посмотрел на жену с благодарностью. — Правда? Марин, я так рад, что ты поняла. — Да, поняла, — твёрдо сказала Марина. — Но у меня есть одно условие. Точнее, это даже не условие, а просто формальность.
Она достала из папки несколько листов бумаги. — Дело в том, что мы с Игорем давно хотели взять большой кредит на дачу. Помнишь, мы мечтали о домике в Подмосковье? И вот сейчас подвернулся очень хороший вариант. Но банк, прежде чем одобрить такую большую сумму, требует полный пакет документов на квартиру, которая пойдёт в залог. И им нужно подтверждение, что нет никаких обременений и потенциальных проблем.
Она положила на стол перед свекровью документ, отпечатанный на гербовой бумаге. — Это стандартное соглашение. Здесь просто написано, что вы, Тамара Игоревна, регистрируетесь временно, сроком на шесть месяцев, для посещения поликлиники. Что вы не претендуете на долю в этой квартире, не будете препятствовать никаким сделкам с ней — ни продаже, ни залогу. И что по истечении шести месяцев вы обязуетесь добровольно сняться с регистрационного учёта. Это просто формальность для банка, чтобы они видели, что у нас всё чисто.
Тамара Игоревна взяла бумагу и нацепила очки. Она медленно, по слогам, читала текст, который Марина со Светланой составляли полдня. Текст был написан сухим юридическим языком, со ссылками на статьи Гражданского и Жилищного кодексов. Особым пунктом было прописано, что в случае отказа добровольно выписаться, нарушитель обязуется выплатить собственнику жилья крупную неустойку за каждый день просрочки. Сумму Светлана посоветовала поставить внушительную — десять тысяч рублей в день.
— Что это ещё за филькина грамота? — нахмурилась свекровь. — Какая неустойка? Какой залог? Вы что, квартиру мою продавать собрались? То есть, мою… вашу! — Что вы, мама! — вмешался Игорь. — Марина же объяснила, это для кредита на дачу. Это просто бумажка. — Бумажка, значит? — Тамара Игоревна смерила невестку ледяным взглядом. В её глазах больше не было ни капли скорби, только холодный, расчётливый блеск. — А без этой бумажки никак? Просто пойти и зарегистрировать меня? — Никак, — спокойно ответила Марина, чувствуя, как колотится сердце. — Банк не одобрит кредит. У них сейчас очень строгие правила. Они проверяют всё. А нам очень нужна эта дача. Игорь так мечтал о рыбалке… Она знала, куда бить. Дача была давней мечтой мужа.
Тамара Игоревна молчала, барабаня пальцами по столу. Её мозг лихорадочно работал. С одной стороны, регистрация была уже почти в кармане. С другой — эта странная бумага, которая связывала её по рукам и ногам. А главное — она лишала её главного козыря: статуса «бедной пенсионерки», которую по закону сложно выселить. С такой подписанной бумагой любой суд вышвырнет её на улицу в два счёта. Да ещё и долг повесит.
— Я должна подумать, — наконец процедила она. — Конечно, думайте, — любезно улыбнулась Марина. — Мы не торопим. Просто участок хороший, могут и перехватить. Завтра утром нужно дать ответ продавцу.
Она встала из-за стола, убрала бумаги обратно в папку и ушла в спальню, чувствуя на спине испепеляющий взгляд свекрови. Первый раунд был за ней. Она не просто отразила атаку, она перешла в контрнаступление. И теперь мяч был на стороне Тамары Игоревны.
***
Ночь была бессонной. Марина лежала рядом с мирно посапывающим Игорем и прислушивалась к звукам в квартире. Из гостевой комнаты доносилось тихое бормотание — Тамара Игоревна с кем-то разговаривала по телефону. Наверняка советовалась со своими подругами-всезнайками. Марина представляла, как они там, на том конце провода, коллективным разумом пытаются разгадать её манёвр и найти в нём слабое место.
Утром свекровь вышла на кухню с покрасневшими глазами и видом оскорблённой добродетели. Она демонстративно не смотрела на Марину, обращаясь исключительно к сыну.
— Игорёчек, я всю ночь не спала, всё думала, — начала она трагическим шёпотом. — Не могу я подписать эту бумагу. Рука не поднимается. Это же такое унижение! Как будто я какая-то аферистка, которая хочет у вас квартиру отнять. Ваша невестка… то есть, твоя жена… она мне не доверяет. — Мама, ну что ты такое говоришь! — Игорь растерянно посмотрел на Марину. — Марин, может, не нужна эта бумага? Может, в банке и так прокатит? — Не прокатит, — отрезала Марина, спокойно намазывая масло на тост. Она была готова к этому ходу. — Я вчера звонила нашему кредитному менеджеру. Он сказал, что без такого соглашения от всех зарегистрированных лиц, даже временных, нам дадут в лучшем случае потребительский кредит под бешеный процент, а не ипотеку на дачу. Так что или так, или никакой дачи.
Она подняла глаза на свекровь. — Тамара Игоревна, я не понимаю, чего вы боитесь? Если ваши намерения чисты, и вы действительно хотите просто прикрепиться к поликлинике на полгода, то для вас эта бумага — пустая формальность. Вы же всё равно собирались съезжать, как только ремонт закончится. Или… не собирались?
Последний вопрос она задала тихо, но он прозвучал на маленькой кухне как выстрел. Тамара Игоревна вздрогнула и залилась краской.
— Что ты себе позволяешь?! — взвизгнула она. — Да как ты смеешь! Я, может быть, вообще передумала делать этот ремонт! Может, мне страшно жить одной в старости! Сын обязан заботиться о своей матери! — Обязан, — согласилась Марина. — И он заботится. Он готов сделать ремонт в вашей квартире, чтобы вам было комфортно. Он готов навещать вас, помогать продуктами и деньгами. Но это не значит, что вы должны жить с нами и указывать мне, куда ставить мои цветы. У вас есть своё жильё. — Ах, вот оно что! Ты меня выгоняешь! Сынок, ты слышишь? Она меня, больную женщину, на улицу выгоняет!
Началась истерика. Слёзы, хватание за сердце, обвинения в чёрствости и неблагодарности. Игорь, как обычно, метался между двух огней.
— Марин, прекрати! Мама, успокойся! — Нет уж, пусть выбирает! — кричала Тамара Игоревна, указывая на Марину трясущимся пальцем. — Или я, его мать, или эта мегера!
Марина молча встала, взяла свою сумку и пошла в прихожую. — Я иду на работу. У вас есть время до вечера, чтобы принять решение. Игорь, — она повернулась к мужу, — я надеюсь, ты тоже подумаешь. О нашем будущем. О нашей семье. Которая состоит из нас двоих.
Она ушла, хлопнув дверью. Нервы были на пределе, руки дрожали. Но она знала, что отступать нельзя. Если она сейчас даст слабину, то проиграет окончательно.
Весь день на работе она не находила себе места. Телефон молчал. Ни Игорь, ни свекровь не звонили. Это было худшее — неизвестность. Что они там решают? Сможет ли Игорь противостоять материнскому давлению? Или он, как обычно, выберет путь наименьшего сопротивления и попросит её уступить?
Вернувшись вечером домой, она застала в квартире звенящую тишину. В прихожей её встретил Игорь. Лицо у него было уставшее и какое-то серое. — Мама уехала, — сказал он глухо. — Как уехала? — не поверила Марина. — Собрала вещи и уехала. Сказала, что не хочет жить там, где её не уважают и подозревают в корысти. Сказала, что сама как-нибудь справится со своим ремонтом. И со здоровьем тоже. — А ты? Что ты ей сказал? — А что я мог сказать? — он устало провёл рукой по волосам. — Сказал, что она неправа. Что ты просто хочешь защитить нашу семью. Мы сильно поругались. Она назвала меня подкаблучником и предателем.
Он посмотрел на неё тяжёлым взглядом. — Ты добилась своего, Марин. Она уехала. Ты довольна?
В его голосе не было злости, только горечь и усталость. Марине стало его жаль. Он действительно был между молотом и наковальней. Но и жалости к себе было не меньше.
— Да, Игорь, я довольна, — твёрдо сказала она. — Я довольна, что защитила наш дом. Потому что это не только моя, но и твоя крепость. И я не позволю никому, даже твоей матери, разрушать её изнутри.
Они долго молчали. Потом Игорь подошёл и обнял её. — Прости. Ты, наверное, права. Я просто… устал от всего этого.
Марина прижалась к нему. Война не закончилась. Это было лишь одно выигранное сражение. Тамара Игоревна не из тех, кто легко сдаётся. Она затаилась, зализывая раны, и наверняка уже вынашивала новый, ещё более коварный план. Марина это знала. Но сейчас, в этот момент, в своей тихой квартире, в объятиях мужа, она впервые за долгое время почувствовала себя победительницей. Она отстояла своё право на личное пространство.
На следующий день позвонила Зинаида, подруга свекрови. Голос у неё был елейный, но с ядовитыми нотками. — Мариночка, здравствуйте. Это Зина. Я вот звоню узнать, как вы тут. Тамарочка-то моя совсем расклеилась. Давление двести, скорую вызывали. Говорит, вы её из дома выгнали, бедняжку. Прямо на улицу. Хорошо, я приютила. Но у меня у самой условия не царские. И как же это, родной сын, а мать у чужих людей ютится… Не по-людски это, Мариночка, не по-божески.
Марина слушала и чувствовала, как внутри снова закипает злость. Они начали информационную войну. Теперь все их общие знакомые и родственники будут считать её бездушной тварью, которая выставила за дверь больную свекровь.
— Зинаида Петровна, — ледяным тоном ответила Марина. — Не переживайте за Тамару Игоревну. У неё есть прекрасная двухкомнатная квартира. Да, там нужно сделать небольшой косметический ремонт после протечки. Мы с Игорем готовы полностью его оплатить и даже нанять клининговую компанию после. А пока ремонт идёт, мы можем снять для неё комфортную квартиру по соседству. Тоже за наш счёт. Мы вчера с Игорем ей это предлагали. Она отказалась. Так что не надо рассказывать сказки про «улицу» и «чужих людей».
На том конце провода повисла пауза. Зинаида явно не ожидала такого ответа. — А… ну… я же не знала, — пробормотала она. — Она мне ничего такого не говорила… — А вы в следующий раз, прежде чем звонить мне с обвинениями, узнайте все детали, — отрезала Марина и повесила трубку.
Она знала, что этот разговор ничего не изменит. Сплетни уже пошли гулять. Но она больше не собиралась молчать и оправдываться. Она будет бороться за свою репутацию так же, как боролась за свою квартиру.
Вечером она рассказала о звонке Игорю. Он помрачнел. — Вот видишь. Теперь все будут думать, что мы монстры. — Пусть думают, что хотят. Главное, что мы знаем правду. И, кстати, о правде. Ты не хочешь съездить и посмотреть, что там на самом деле с «потопом»? А то прошёл уже почти месяц, а мы так и не видели реальных масштабов катастрофы.
Игорь согласился. Ему и самому было интересно. На следующий день, в субботу, они поехали в квартиру Тамары Игоревны. Дверь им открыла сама хозяйка. Выглядела она неважно: бледная, осунувшаяся. Но во взгляде читалось злорадство.
— А, явились, отступники! — прошипела она. — Приехали посмотреть, как я тут подыхаю в сырости и плесени?
Они вошли в квартиру. В нос ударил затхлый запах. В той самой комнате, которую Игорь фотографировал, пятно на потолке стало ещё больше и пошло жёлтыми разводами. В углу действительно проступала плесень.
— Вот! Смотрите! — торжествующе заявила Тамара Игоревна. — Здесь жить нельзя! Я вызывала комиссию из ЖЭКа, они составили акт. Всё запротоколировано. Ремонт нужен капитальный.
Марина внимательно осматривалась. Что-то было не так. Запах сырости был слишком сильным, неестественным. Она подошла к стене и дотронулась до обоев. Они были влажными. Но не от потолка. Влажность шла снизу, от плинтуса. Она отогнула уголок обоев. Под ними стена была мокрой.
— Игорь, иди сюда, — позвала она. Она показала ему мокрую стену. Потом прошла в ванную, на кухню. Везде была одна и та же картина: лёгкие следы протечки сверху и откровенная сырость снизу.
— Тамара Игоревна, — медленно произнесла Марина, глядя свекрови прямо в глаза. — А соседей снизу вы не заливаете, случайно? Свекровь как-то странно дёрнулась. — С чего ты взяла? Меня топят, а не я! — Просто очень странная сырость. Игорь, посмотри трубы под ванной.
Игорь полез под ванну с фонариком телефона. Через минуту он вылез оттуда с озадаченным лицом. — Мам, а у тебя тут муфта на трубе холодной воды треснула. Сочится потихоньку. Давно, наверное. Вся стяжка под полом уже мокрая. Тамара Игоревна молчала, поджав губы. — Так вот откуда плесень и запах, — догадалась Марина. — Это не соседи сверху. Это ваша собственная труба медленно, но верно топит вашу же квартиру. И, скорее всего, соседей снизу тоже. А пятно на потолке… Это просто для отвода глаз. Небольшая протечка сверху действительно была, но главная проблема — у вас под ногами.
Всё встало на свои места. Весь этот спектакль с потопом был разыгран только для одной цели — переехать к ним. Тамара Игоревна знала о своей текущей трубе, но вместо того, чтобы вызвать сантехника, она решила использовать ситуацию в свою пользу. Небольшая протечка от соседей сверху стала идеальным прикрытием.
— Ты врёшь! — закричала Тамара Игоревна, но в её голосе уже не было уверенности. — Вы всё врёте, лишь бы выставить меня виноватой!
Но было поздно. Игорь смотрел на мать с нескрываемым разочарованием. Обман был слишком очевиден.
— Мама, зачем? — тихо спросил он. — Зачем весь этот цирк? Можно же было просто попросить помощи. Сказать, что трубу прорвало. Мы бы всё починили. Зачем было врать про соседей, придумывать эту катастрофу?
Тамара Игоревна не ответила. Она просто отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.
Они уходили в тишине. В машине Игорь долго молчал, сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев. — Я не понимаю, — наконец сказал он. — Я просто не понимаю, зачем ей это нужно. Зачем так унижаться, врать, манипулировать? — Потому что она хотела не помощи, Игорь, — тихо ответила Марина. — Она хотела переехать к нам. Навсегда. А для достижения этой цели для неё все средства хороши.
Теперь и Игорь это понял. Его идеальный образ страдающей матери рассыпался в прах, оставив после себя лишь горькое разочарование. Он увидел её такой, какой видела её Марина все эти годы — эгоистичной, расчётливой и готовой на любую ложь ради собственной выгоды.
Это был переломный момент. Теперь они были по одну сторону баррикад. Но Марина знала, что главные битвы ещё впереди. Тамара Игоревна, загнанная в угол и разоблачённая, становилась вдвойне опасней. Она так просто не простит им своего унижения. Она будет мстить. И её месть будет куда изощрённее, чем фальшивый потоп. Марина посмотрела на огни вечерней Москвы за окном и поняла, что спокойной жизни у них не будет ещё очень, очень долго. Она поймала своё отражение в стекле: уставшая, измученная женщина. Но во взгляде была стальная решимость. Она не позволит разрушить свою семью. Никому.