Роман "Августовские звезды: Освобождение Кишинёва"
Часть I. Канун
(Утро 20 августа 1944. За час до наступления)
Капрал Виктор Станеску ненавидел рассветы. В его родной деревне у подножия Карпат рассвет был праздником — он приносил с собой запах свежего молока, пения птиц и обещание нового дня.
Здесь, в грязной, пыльной траншее на берегу Днестра, рассвет приносил только тревогу. Он делал видимыми вражеские позиции на том берегу, он высвечивал новые воронки от ночных обстрелов и делал лица его товарищей еще более серыми и измученными.
Он сидел, прислонившись к глиняной стене, и пытался раскурить свою последнюю сигарету. Табак был отвратительным, горьким, но он позволял хоть на минуту отвлечься. Рядом с ним сидел старый солдат Ион, крестьянин из-под Плоешти.
— Опять смотришь на тот берег, студент? — прохрипел Ион, кивнув на восток. — Думаешь, придут сегодня?
— Придут, — тихо ответил Виктор. — Не сегодня, так завтра. Воздух такой... тяжелый.
Виктор до войны был студентом-филологом в Бухаресте. Он читал Овидия в оригинале и мечтал писать стихи. А теперь он сидел в этой траншее, и единственной поэзией в его жизни был свист пуль и вой снарядов.
Он не понимал этой войны. За что он здесь сражался? За великую Румынию? За фюрера, которого он презирал? Он сражался потому, что ему приказали.
В этот момент вдоль траншеи прошел их взводный, лейтенант Попеску, а за ним — немецкий офицер. Тот самый обер-лейтенант фон Лебек, чья рота стояла позади них, на второй линии. Немец шел, как павлин, высокомерно задрав подбородок, и брезгливо морщился от запаха румынской траншеи.
— Ваши солдаты должны быть готовы, Попеску, — говорил он по-немецки, и его голос звучал резко и повелительно. — Первый удар русских придется по вам. Ваша задача — удержать их любой ценой, пока мы не подготовим контрудар.
— Мои солдаты будут сражаться, герр обер-лейтенант, — заискивающе отвечал Попеску, хотя в его голосе слышалась плохо скрываемая ненависть. — Мы выполним свой долг.
Фон Лебек остановился напротив Виктора и Иона. Он окинул их презрительным взглядом.
— Вот эти оборванцы будут сдерживать русскую танковую армию? — усмехнулся он. — Попеску, проследите, чтобы у них было достаточно патронов. И чтобы они не побежали после первого же выстрела.
Он отвернулся и пошел дальше, не удостоив их больше ни единым взглядом.
— Porc arogant, — прошипел Ион ему в спину. — Свинья высокомерная.
Виктор молчал. Он чувствовал то же самое. Они были здесь пушечным мясом. Щитом, который должен был прикрыть этих арийских сверхчеловеков. И он, и Ион, и тысячи таких же, как они, должны были умереть здесь, в чужой молдавской земле, за чужие интересы.
Внезапно земля вздрогнула. Сначала слабо, едва заметно, будто где-то далеко проехал тяжелый поезд. А потом снова. И снова. Дрожь нарастала, и вместе с ней из-за Днестра донесся низкий, утробный гул.
— Начинается... — прошептал Ион и перекрестился.
И в этот миг мир взорвался.
Виктор не услышал звук. Звука не было. Был сплошной, оглушающий, разрывающий барабанные перепонки рёв. Тысячи советских орудий, о которых он даже не подозревал, одновременно открыли огонь. Земля под ногами вздыбилась. Небо исчезло, закрытое стеной огня, дыма и летящих комьев земли.
Это был не обстрел. Это был конец света.
Его швырнуло на дно траншеи. Сверху посыпалась земля, погребая его заживо. Он ничего не видел, ничего не слышал, только чувствовал, как вся вселенная содрогается в агонии.
Блиндажи, которые они строили месяцами, разлетались в щепки. Пулеметные гнезда исчезали в огненных гейзерах. Люди кричали, но их крики тонули в этом адском грохоте. Кричал и он, но не слышал собственного голоса.
Он лежал, вжавшись в землю, и молился. Не богу. Он молился, чтобы это просто закончилось. Неважно как. Смертью, пленом, чем угодно. Лишь бы прекратился этот невыносимый, сводящий с ума грохот.
И так же внезапно, как и начался, грохот прекратился.
Вернее, он не прекратился, а сместился. Ушел вглубь их обороны, на вторую линию, туда, где стояли немцы. «Огневой вал», — мелькнула в его голове мысль. Он читал об этой тактике русских.
В наступившей звенящей тишине, нарушаемой лишь стонами раненых и треском догорающих бревен, он поднял голову. То, что он увидел, было похоже на картины Босха. Их траншея перестала существовать.
Она превратилась в цепочку дымящихся воронок. Повсюду лежали тела. Ион, его старый товарищ, лежал рядом, неестественно вывернув голову. Мертв.
И в этой тишине он услышал новый звук. Низкий, нарастающий гул моторов и что-то еще... Далекий, многоголосый крик, от которого кровь стыла в жилах. «Ур-р-ра-а-а-а!»
Из клубов дыма, как чудовища из преисподней, на них выползали танки. Десятки танков Т-34 с красными звездами на броне. А между ними, пригибаясь, бежали сотни солдат в серых гимнастерках.
Началась паника.
Те немногие, кто выжил после артподготовки, выскочили из своих нор и, обезумев от ужаса, бросились бежать. Назад. Куда угодно, лишь бы прочь от этих стальных монстров.
Офицеры пытались остановить их, стреляя из пистолетов, но их никто не слушал. Оборона рухнула. Она просто перестала существовать.
Виктор тоже побежал. Не из трусости. Из инстинкта. Его мозг отключился. Работали только ноги. Он бежал, спотыкаясь о тела, перепрыгивая через воронки.
Рядом с ним бежал молодой паренек из его отделения, совсем мальчишка. Внезапно он вскрикнул и упал. Виктор обернулся. У парня была прострелена нога.
— Помоги! — кричал он, протягивая руку.
И Виктор остановился. Что-то внутри него, что-то человеческое, оказалось сильнее паники. Он подбежал, взвалил раненого на плечо и потащил его дальше.
Они отступали, вернее, бежали без оглядки, несколько километров. И вот, наконец, увидели впереди вторую линию обороны. Немецкую. Траншеи, доты, солдаты в стальных касках. Спасение.
Они и еще несколько десятков выживших румынских солдат бросились к ним.
— Союзники! Помогите! — кричали они.
Из немецкой траншеи выскочил офицер. Это был фон Лебек. Его лицо было бледным, но решительным. Он увидел бегущую на него толпу деморализованных, обезумевших румын. И он увидел в них не союзников, а угрозу. Угрозу паники, которая могла заразить и его солдат.
— Halt! — заорал он. — Stehen bleiben! (Стой! Стоять!)
Но его никто не слушал. Тогда он вскинул руку.
Над их головами с сухим треском ударила пулеметная очередь. Несколько румынских солдат упали.
— Zurück, ihr Feiglinge! — истошно закричал фон Лебек. — Zurück oder wir schießen! (Назад, трусы! Назад, или мы будем стрелять!)
Виктор замер на месте, тяжело дыша под весом раненого товарища. Он смотрел на немцев, на черное дуло пулемета MG-42, направленное прямо на них. На их лица, полные презрения и ненависти.
Он медленно повернул голову. Сзади, неумолимо приближаясь, шли русские танки. Впереди стояли их "союзники", готовые расстрелять их в спину. Они были между молотом и наковальней.
Война против Советского Союза для него в этот момент закончилась. Он понял, что настоящий враг — не впереди. Он стоял в десяти метрах от него и говорил с ним по-немецки.
"Deci, asta e..." — пронеслось в его голове на родном, румынском языке. — "Suntem prinși la mijloc."
(«Так вот оно что... Мы — между ними».)
В следующей главе: Мы вернемся в штаб к генералу Пронину, который с напряжением ждет докладов о прорыве. И в окопы к капитану Зубову — его роте предстоит подняться в атаку и вступить в жестокий ближний бой за первую линию уже немецких траншей, которые покинули румыны...