Тишина должна быть в скриптории, однако цистерцианец Олаф из Кёльна, по всей видимости, так не считал. Он болтал без устали и не был изгнан лишь потому, что Господь наградил рисовальщика талантом в миниатюрах и маргиналиях. Оставалось только мысленно благодарить Олафа за урок терпения, этой величайшей из добродетелей. Меж тем очередная его история заинтересовала меня.
Вот что он рассказал.
«В ту пору я состоял новицием при магистре Иоганне из Ксантена, который по заданию настоятеля Гейстерхбахского монастыря проповедовал крест против сарацин в Утрехтском епископстве. В одной деревне подошёл к нам некто, но не поднёс подаяния, а спросил, не согласится ли достопочтенный Иоганн осмотреть его родственницу, одержимую бесом. Мой наставник без промедления отправился за просящим, ибо известен как ревностный борец с нечистым.
Женщину ту мы нашли опустошённой. Второй день лежала она недвижима, будто незаполненная оболочка. Родня её объясняла это просто: бес, дескать, ушёл по делам, но скоро вернётся, так он сам сказал.
Ровно в полдень следующего дня несчастная поднялась и, увидев магистра Иоганна, рассмеялась тому в лицо, и смех её был ужасен, и голос её был что звериный рёв:
«Вижу, и ты здесь, Иоганн из Ксантена. Много же погубил ты нашего брата, да вот теперь и твоё время вышло!»
Иоганн не выказал испуга, а лишь спросил:
«Тебе известно моё имя, мне же твоё – нет. Назови себя, бес!» – ибо то говорила не женщина, но бес говорил через неё.
«Как не намаслить масляное, так и тебе не обхитрить хитрого! – глумился нечистый. – Ведь узнав имя моё, ты сможешь противостоять мне. Послушай лучше, где был я в эти дни и что делал, и узри всю тщету борьбы против нас».
Вот что рассказал бес.
«Аббат Антоний из францисканского монастыря в Платтеншпиле являлся образцом добродетели. Хоть и в летах, но писание помнил дословно, память не подводила его. Служил примером мудрости и скромности, стоял за веру и монастырь, мужественно сносил невзгоды.
Как же радостно было услышать, что человек, подобный святому, возлёг на смертное ложе и корчит того лихорадка! На тысячу миль разлетелась добрая весть, и сотни бесов, дела оставив, набились в келью умирающего, дабы потешиться. Недоступные смертному взору, мы скулили и выли, кривлялись и гоготали, свершали непотребства друг с дружкою прямо у кровати болезного. Так продолжалось два дня, а аббат всё не умирал.
Утром третьего дня он призвал духовника, с достоинством исповедовался, причастился и после молвил угасающим голосом:
«Слышу… Слышу врагов рода человечьего. Жизнь я посвятил борьбе с вами и изучению мерзостей ваших. На смертном же одре хочу одного: закрыть пробелы познания. Увидеть вас и выяснить имена ваши. После и умру спокойно, на радость дьяволу и его отродью».
Услышав сие, явился Антонию старший среди нас в облике чернейшего эфиопа. Блестя зубами, изрёк:
«Сними святой крест и монашеские одеяния, разреши нам терзать плоть твою, тогда откроем тебе то, чего алчешь».
Так велика была тяга Антония к неизведанному, что он согласился. Снял с себя крест, пояс, скинул робу сурового сукна и, оставив на голове лишь малый куколь, предстал пред нами в своём неприглядном естестве.
«Глупец! – захохотал старший средь нас. – На что тебе те знания, коли ты не доживёшь и до полудня! Мы же покуражимся над тобою сполна!»
Сказав это, он появился пред аббатом в истинном обличие, назвал себя, затем принялся мучить старика, но не слишком усердно, дабы и нам оставить немного удовольствия. Прочие бесы повторили то же.
Когда пришёл мой черёд, тело было изорвано и обезображено. Великих сил стоило Антонию удерживать душу свою в плоти, столь измученной. В злобе я запустил лапу свою в нутро его, он же лишь всхрипнул, но усилиями духа остался жив. Умер аббат лишь к полудню, порадовав последнего из нас».
«На том, Иоганн из Ксантена, мой рассказ закончен, – пробасил бес из женщины. – Обещаю, ты примешь бо́льшие мучения от меня, если не отступишь сейчас же и не прекратишь мешать нам впоследствии!»
Магистр Иоганн ответил мудро:
«Я уйду, но не потому, что страшусь тебя, а потому, что если покинешь ты сию женщину, то ляжет она, словно сброшенная перчатка. Ей уже за тридцать, и без того пора на тот свет собираться. Ни работать, ни детей рожать не сможет, и в монастырь её не возьмут по понятным причинам. Какой в том прок, что я изгоню тебя?»
Напоследок мой наставник посоветовал родне привязать женщину в соседней роще, дабы воплями не беспокоила она их сон. Мы же отбыли из той деревни и ещё засветло были в Дуйсбурге, где набрали многие средства во благо сарацинского похода».
Цистерцианец Олаф из Кёльна закончил свой рассказ и уж было принялся за новый, но я остановил его, сказав так:
«История аббата Антония мне известна. О чём поведал бес – правда, да только не вся. А полуправда, согласитесь, есть та же ложь. Чего ещё ожидать от нечистого?»
Олаф тут же принялся умолять закончить эту историю, братия присоединилась к нему. Пришлось мне самому нарушить любезную тишину скриптория.
Вот что я рассказал.
«Верно, что аббат Антоний был раздет и заради познаний принял мучительную смерть. Всякому понятно, что сей достойный муж попал в рай. Но известно ли вам, что в раю для францисканцев устроены отдельные врата, скромные, но надёжные? Что у сих врат с объятиями встречает монахов сам святой Франциск? Много лет назад достопочтенному пресвитеру Бернарду из Нивеля было явлено это во сне, о чём тот поведал многим. Аббат Антоний так же был о том осведомлён.
Попав на небеса в одном лишь малом куколе на голове, он поверг тамошнее общество в большое смущение. Вратари при виде его заперли францисканские ворота, а Святой Франциск всплеснул поднятыми было для объятий руками и некоторое время рассматривал того с недовольством. После отвёл в сторонку и сообщил, что несмотря на великие заслуги и мученическую смерть, пропустить аббата в рай в столь непотребном виде не представляется возможным. Придётся тому вернуться в монастырь и надеть хотя бы тунику.
(Тут братия позволила себе рассмеяться, решив, что рассказанное шутка, я же нисколько не улыбался. Видя это, они незамедлительно утихли.)
«Ступай немедля!» – воскликнул недовольный Франциск, взмахнул рукой и поспешил к другому монаху, объявившемуся пред воротами в полном облачении. Аббат же живым очнулся в своей келье. Раны, нанесённые бесами, чудесным образом исчезли.
Поразмыслив, Антоний решил прежде закончить одно важное дело, а уж после вернуться на небеса, на сей раз порядочным образом. Ибо что земные года для вечности рая? Лишь секунда малая.
Запершись в скриптории, денно и нощно работал он над каталогом бесов, над книгой, название которой «Азбука бесов». Над той самой книгой, которую сейчас мы, братья, переписываем и множим. Разве не стало бы преступлением унести с собою на небеса знания о бесовских именах и их обличии?»
Братья закивали, на этом я закончил свой рассказ, но блаженная тишина в скриптории так и не наступила. Олаф, ну конечно же он:
«Объясни же…»
Я прервал его:
«Не кажется ли тебе, брат-цистерцианец, что сегодня многому делу ты предпочёл многие слова? Взгляни лучше на свою миниатюру: говорил тебе, что бес имени Гиб-брр волосами страшен, имеет взгляд пылающий и змей заместо рук. Ты ж изобразил среднее между молью и рыболовным крючком».
«О том и спросить пытаюсь, брат! Ведь первая «Азбука бесов» писана без миниатюр, откуда знаешь ты, какого вида какой нечистый?»
Я не успел ответить – кто-то из вошедших братьев-францисканцев окликнул меня по имени. От удивления Олаф наконец-то замолк, раскрыл рот и выпучил глаза. Глядя на его лицо, меня так и разбирало улыбнуться, но я не сделал этого. Ибо всем известно, что воскресшие не улыбаются, и сие истинно.
Автор: Оскар Мацерат
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ