— Серафимочка, милая, — брови Таньки складываются домиком. — Ты еще не поняла? Эдуард ушел. Он вас бросил.
Она снова тянет ко мне руки, но я делаю решительный шаг назад и скрещиваю руки на груди. Сердце набатом стучит в висках.
Сбитый прицел (9)
— Подружка, ты как? Наверное, с ума сходишь?
Меньше всего сейчас мне нужно, чтобы худые руки Таньки Корягиной обвивались вокруг моей шеи, но с этим ничего не поделаешь. Она позвонила в дверь. Я открыла. На свою голову. Даже толком не успела обмозговать ситуацию со шкафом.
— Твоя мама сейчас у нас. Это просто кошмар! На ней реально нет лица! Я думала, так только в книжках выражаются, — тараторит Танька, прижимая меня к себе сильнее, из-за чего мне хочется взорваться и оттолкнуть ее, — но, оказывается, так и в правду бывает. Не представляю, что ты чувствуешь. Мне очень, очень жаль!
Кое-как мне удается выскользнуть из объятий Корягиной. Она несет какой-то бред. По ее словам, можно подумать, что Сэм… оставил нас? Да нет, быть такого не может! А значит, с ним что-то случилось. Что-то жуткое. Такое, о чем даже думать невыносимо.
— Что произошло? — спрашиваю не своим, сиплым голосом.
— Серафимочка, милая, — брови Таньки складываются домиком. — Ты еще не поняла? Эдуард ушел. Он вас бросил.
Она снова тянет ко мне руки, но я делаю решительный шаг назад и скрещиваю руки на груди. Сердце набатом стучит в висках.
Корягина мне врет, вот и всё объяснение. Отыгрывается на мне за то, что Денис к ней охладел. Уже представляю, как ее накрашенные розовой помадой губы разъезжаются в коварной улыбке. Сейчас она спросит, усвоила ли я урок? Поняла ли, что такое – разбитое сердце? А потом ехидно добавит: «Так тебе и надо, подружка!». И все это окажется неправдой. Сэм просто уехал в командировку.
Таня не улыбается. По-прежнему смотрит на меня с бесячим сочувствием. А я слежу за тем, как мой кулак с размаху врезается в дверцу шкафа. Боль отзывается в голове яркой красной вспышкой.
Танька вздрагивает, округляет глаза и делает еле заметный шажок назад. Затем склоняет голову, не отрывая от меня взгляда:
— Правильно. Нужно разозлиться. Выплеснуть весь гнев! — с воодушевлением советует Корягина, как будто мне нужны ее идиотские советы.
Молча сверлю ее взглядом. Честно говоря, не понимаю, что именно мне сейчас нужно: остаться одной и разнести в щепки весь дом или кого-то обнять и разрыдаться на чужом плече?
Как Сэм мог так поступить с мамой после стольких лет? Хотя это, наверное, как-то можно объяснить. Мама умеет перекрывать кислород. Это своеобразный талант: вести себя так, что у окружающих на шее затягивается невидимый обруч, а слова застревают в горле, как колючие горошины.
Любому терпению рано или поздно приходит конец.
Но как же я? Как Сэм мог бросить меня?!
— Решено, — объявляет Танька, вырывая меня из тумана серых мыслей. — Сегодня ночуешь у меня. И даже не спорь.
По правде говоря, мне все равно, где ночевать. Лихорадит, как во время гриппа. Переставляю ноги на автомате, пока мы бредем по тротуару к дому Корягиных. Только на полпути замечаю, что Танька крепко держит меня за руку, как будто я маленькая.
Ее лицо сосредоточенно и серьезно. Изредка голубые глаза смещаются на меня, и каждый раз Танька тихонько вздыхает. Ей слишком хорошо удается прикидываться моей подругой. Так хорошо, что я почти что ей верю.
Корягина распахивает передо мной входную дверь и пропускает меня в просторную прихожую. Я сразу же вижу тетю Олю – маму Тани – и собственную мать. Женщины тихо беседуют на кухне. Ничего не слышно, но я и без того знаю, что говорит мама. Жалуется на Сэма, поливает его грязью, как и всегда, видит проблему в нем одном!
Неожиданно для самой себя я залетаю в идеально-белую кухню прямо в кедах и крепко обхватываю край обеденного стола.
— Что ты сделала?! — истерично ору я, испепеляя глазами маму.
Она передергивает плечами и адресует мне взгляд, полный негодования и даже злости.
— Я? — громко переспрашивает она, шмыгнув носом. — Я сделала? Ты ничего не путаешь?
— Ну не я же!!
— Это он сдался! — возмущается мама, глядя в сторону. Она всегда так – избегает зрительного контакта, как может, лишь бы не дать собеседнику заглянуть за ширму, даже если собеседник – родная дочь. — Это он ушел. А ты винишь в этом меня?! Он и тебя, между прочим, бросил!
— Девочки, девочки, — начинает ворковать тетя Оля, подрываясь на ноги. — Ну не нужно. Все мы сейчас на взводе. Давайте немного успо…
— А она так всегда, — роняя голову на руки, капризно оповещает мама подругу. — Самая умная, всё знает лучше других. И даже мысли не возникает спросить: «Как ты, мамочка? Не нужно ли тебе чего?»
В горле толчется целая вереница острых слов-горошин, которые так и не находят выхода. Из кухни меня уводит Танька, и последнее, что я слышу, как мама затирает тете Оле что-то о том, что «отношения – это тяжелая работа».
Фу, блин. Ненавижу, когда она строит из себя мученицу.
Какое-то время отвлекаюсь на домашку. Корягина следует моему примеру, и мы долго молча ковыряемся в тетрадях и учебниках. Не знала, что Таня умеет так долго молчать. И не имела понятия, что она способна почувствовать, когда это молчание необходимо.
Когда улицу за окном заполоняют синие сумерки, иду в душ, попросив у Таньки полотенце. А когда возвращаюсь, Корягиной в комнате нет. Нахожу ее на балконе. Абсолютно пустым взглядом она смотрит в никуда, сидя в большом кожаном кресле. На ее коленях лежит телефон с горящим экраном.
Как только я переступаю порог, она медленно поворачивает голову в мою сторону и произносит бесцветным голосом:
— Дэн только что порвал со мной. По эсэмэс.
Вот, чего нам не хватало для полного счастья. Подгадал же, блин, момент. Да еще и эсэмэской? Мужества не хватило поговорить лично?
Внезапное чувство вины заливает мои щеки бордовой краской. Но почему? Я ведь не отвечаю за действия Дениса. Я не заставляла его это делать.
— Ты ведь соврала мне, да? — спрашивает Таня, глядя на меня в упор. — У него совершенно точно кто-то есть. Не хочешь сказать правду?