Обещанная сенсация состоялась. Московский «Ленком Марка Захарова» показал в Петербурге на гастролях одну из последних премьер – «Гамлета» в постановке Антона Яковлева. Зал Выборгского ДК был переполнен и наэлектризованная атмосфера ожидаемого театрального праздника придавала грядущему сценическому зрелищу характер важнейшего театрального события.
И грянула трагедия, в основу которой режиссер, по его собственному признанию, положил компиляцию из разных переводов знаменитой трагедии Уильяма Шекспира, включая подстрочный перевод Михаила Морозова. Принц Датский и его окружение сразу же заговорили прозой, чем моментально сократили дистанцию между подмостками во времени и пространстве. Это был тот самый ленкомовский стиль, который сшибает публику с ног, заставляя ее перейти в состояние эмоционального и интеллектуального напряжения и возбуждения. Здесь не время и не место, чтобы откидываться на спинку кресла и расслабленно сличать собственное представление о «Гамлете», вспоминая прежде виденные версии – в кино и на сцене. В том числе и легенду о прежних двух версиях шекспировской трагедии в московском «Ленкоме» – Андрея Тарковского и Глеба Панфилова.
Здесь, на ЭТОМ «Гамлете», ты словно подаешься вперед, чтобы почти физически ощутить собственное присутствие там, в Эльсиноре, где идет жестокая и бескомпромиссная борьба за датский престол. Спектакль тебя затягивает и зрелищем подвижных фур, на которых то и дело возникают фигуры участников этой борьбы. И живым звучанием оркестра с постепенно нарастающей мелодиями и ритмами тревоги и отчаяния (композитор – Андрей Зубец). А еще постоянно игрой света (художник по свету – Евгений Виноградов), когда черно-белая фактура оформления словно «подсказывает» зрителю: счастливой развязки в этом конфликте желаний и хотений не будет и быть не может по определению жанра драматургического первоисточника.
Театр явно рисковал, идя на подобный творческий шаг, предлагая нам «Гамлета», который как бы закрывал театральную традицию первой четверти ХХI века. Здесь был принципиальным и архиважным выбор Антона Шагина на главную роль мирового репертуара. Артист взлетел в этой роли туда, где в истории мировой культуры уже заняли подобающие их таланту места лучшие гамлеты ХХ века. Мощное обаяние Антона, гармоничность его внутреннего мира и невероятный темперамент, который подпитывают мысль и чувство, - вот составляющие успеха его нынешнего эффектного пластического рисунка в роли, когда душе нет покоя, и давит на нее жажда справедливости и мести. И непонятно, что, в конце концов, одержит верх. В этом лязгающем и металлическом мире в стиле стим-панк (художник-постановщик – Алексей Кондратьев) ему не до размышлений о том, быть или не быть. Он рвется к власти, понимая, что в борьбе все средства хороши. И недаром в планшет сцены вонзается дюжина мечей, постепенно исчезающих из вида. Кроме того, одного, который и останется на авансцене до конца. К нему то и дело припадает Гамлет-Шагин, будто это не орудие мести, а крест, «принимающий» на себя внутреннее смятение и сомнения принца.
Так из принца и наследника короны Гамлет превращается в обиженного злым роком и злой волей ближайших родственников молодым человеком, сыном своего отца. А потому те, кто рядом, это всего лишь фигуры на доске его игры с судьбой. Они будто бы отражение его сознания: и растерянная Гертруда (Анна Якунина), и какой-то трусливый Клавдий (Максим Аверин), и даже Офелия, этакая девущка-эмо (Алла Юганова). Пожалуй, лишь двое в нынешнем «Гамлете»-2025 выглядят его достойными оппонентами – Полоний (Иван Агапов) и статный красавец Лаэрт (Игорь Коняхин). Первый, однако, настолько ярок и саркастичен, что кажется продержись он по сюжету на сцене еще немного и формат постановки плавно перечет в трагикомедию. Что никак не может произойти даже если в афише спектакля значится: «по мотивам пьесы Уильяма Шекспира». Полоний гибнет, но как-то нелепо и ремарка автора – «Гамлет уходит, волоча труп Полония» - в полной мере реализуется и режиссером, и Антоном Шагиным, который вдруг совершенно неожиданно с явно нескрываемым сарказмом бросает этакий апарт на тему успокаивающей телепесенки про то, что «спят усталые игрушки».
Что же касается Лаэрта, то режиссер и актер его явно реабилитируют в глазах продвинутой публики, почему-то забывающей о том, что сей персонаж может и должен мстить Гамлету не только за сестру-утопленницу, но и за убиенного принцем отца по имени Полоний. Поэтому-то их дуэль и решается как борьба с красными путами, которые оба пытаются осилить и разорвать. И публика прекрасно читает это как сценическую метафору «зова крови», которая не отпускает ни того, ни другого. Сама же дуэль решена так, что вместо обмена ударами рапирами дуэлянты стремятся коснутся…того самого меча на авансцене. Так меч «возвращает» себе главное предназначение.
Впрочем, еще раньше образ насилия с помощью оружия Гамлет нам демонстрирует в знаменитой сцене с флейтой, ведя диалог с парочкой его друзей, ставших предателями - Гильдестерном и Розенкранцем (Александр Горелов и Алексей Скуратов). Только вместо музыкального инструмента в руках Антона Шагина совершенно неожиданно появляется кинжал, которым его герой будто бы подчеркивает важность слов о том, что «играть на мне нельзя». 60 лет назад этот эпизод был ключевым в грандиозной киноверсии «Гамлета» Григория Козинцева. Ту интонацию Иннокентия Смоктуновского помнят все, кто хотя бы раз видел фильм. В нынешнем веке – и в реальности, и в мире сценических фантазий главным аргументом становится оружие, с которым никак не может расстаться наш Гамлет.
Конечно, он после рокового ранения перед смертью произнесет вечное «дальше – тишина», обращаясь к Горацио (Дмитрий Мальцев). Но тишины нет и в помине. Все участники замирают вдали, у арьерсцены, на той самой «фуре судьбы» (чем-то напоминающей сценографию «Юноны и Авось»). А из оркестровой ямы раздаются остинатные звуки финальной мелодии, не оставляющей публику в покое. Решать вопрос о праве на насилие во имя благородной цели под названием «справедливость» каждому из сидящих в зале придется самому. Благо ленкомовский «Гамлет» с двумя Антонами во главе – Яковлевым и Шагиным – дал для этого эффектный и яркий повод. Театральный занавес медленно идет вниз…
Сергей Ильченко
