Книга II: Огонь над Биляром
Утро в хазарском лагере было тихим. Но это была не тишина покоя. Это была оглушающая, тяжелая тишина поражения. Дым от гигантского пожарища, где еще вчера стояли их лучшие осадные машины, до сих пор висел в воздухе, смешиваясь с холодным туманом и запахом сотен сожженных тел.
Воины, еще вчера гордые и высокомерные, бродили между шатрами, как тени, боясь смотреть друг другу в глаза. Они потерпели не просто поражение. Они были унижены.
Владыка Бек Каган-бек Завулон всю ночь просидел на своем походном троне, не двигаясь. Его лицо, обычно выражавшее лишь холодную ярость, теперь было искажено маской тихого, белого безумия.
Перед ним на коленях стоял его новый командующий, тот самый дерзкий генерал, которому он доверил финальный штурм. Он дрожал, не смея поднять глаз.
— Потери, — голос Бека был едва слышен, но от этого шепота у генералов, стоявших поодаль, по спинам бежал ледяной пот.
— Повелитель... полк «Железных Вепрей», тот, что шел за тараном... уничтожен почти полностью, — лепетал генерал. — Из тысячи ста сорока семи воинов... в лагерь вернулись меньше сотни. Обожженные, искалеченные...
— А таран? Моя «Голова Вепря»?
— Сгорел, повелитель. От него остался лишь обугленный остов.
Бек медленно поднялся. Он подошел к генералу и положил ему руку на плечо.
— Ты хорошо сражался, — сказал он почти ласково. Генерал с надеждой поднял на него глаза. В следующий миг Бек выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его генералу прямо в горло. Тот захрипел и рухнул на ковер, заливая его кровью.
— Уберите это, — бросил Бек своим телохранителям. Он обвел оставшихся военачальников тяжелым, безумным взглядом. Ему нужен был виноватый. Но он не мог винить себя.
— Предатели! — вдруг закричал он. — Это все они! Сувары! Они заманили наш лучший полк в ловушку! Они подали нам ложный сигнал! Булгары сами никогда бы не додумались до такого!
Он нашел козла отпущения. Он не хотел верить в гений врага. Он предпочел поверить в предательство тех, кому обещал свободу.
— Где Булан? — спросил он.
В шатер ввели старого, опального генерала. Его лицо было спокойно и печально. Он уже знал обо всем.
— Ты рад, старый волк? — прошипел Бек. — Ты ведь предсказывал это! Ты наслаждаешься моим позором!
— Я скорблю о воинах каганата, повелитель, — ровно ответил Булан.
— Хватит! — Бек ударил кулаком по столу. — Твоего нытья я наслушался. Теперь ты увидишь настоящую войну! Войну без правил! — Он повернулся к своим военачальникам. — Я отменяю осаду. Стены этого города пропитаны колдовством. Мы уничтожим их по-другому. Мы уничтожим их землю. С этой минуты я приказываю: всем конным полкам рассеяться по булгарской земле. Жгите все! Аулы, поля, леса! Убивайте всех — мужчин, женщин, детей! Забирайте весь скот, отравляйте колодцы! Если я не могу взять их столицу, я превращу их царство в выжженную пустыню! Я хочу, чтобы они умерли от голода и отчаяния, слыша, как кричит их земля!
Он отдавал приказы, и его глаза горели лихорадочным огнем. Это была уже не стратегия. Это была агония раненого зверя, который в своей предсмертной ярости был готов уничтожить все вокруг.
****
В Биляре утро тоже было тяжелым. Воздух был наполнен запахом гари и смерти. Но сквозь эту скорбь пробивался тонкий, но упрямый росток надежды. Победа, пусть и страшной ценой, вдохнула в людей новые силы.
Айбике провела всю ночь в лазарете. Она видела, как умирают герои, спасшие город. Видела, как лекари валятся с ног от усталости. Но она видела и другое. Она видела, как раненые, узнав о победе, улыбаются сквозь боль. Она видела, как женщины, чьи дома были разрушены, приносят в лазарет последнюю еду и чистые ткани для раненых. Город, прошедший через огонь, становился единым.
Она сидела у постели молодой женщины, чей муж, простой ополченец, погиб вчера на стене. Женщина не плакала, она лишь тихо баюкала своего младенца, глядя в пустоту.
— Он умер как герой, — тихо сказала Айбике, кладя руку ей на плечо.
— Моему сыну нужен отец, а не герой, госпожа, — ответила вдова.
И у Айбике не нашлось, что на это ответить. Она лишь крепче обняла ее. Вот она, цена триумфа. Пепел, который остается после самого яркого пламени.
В этот момент в лазарет вошел эмир Алмуш. Он тоже не спал всю ночь. Его лицо было серым, но во взгляде была стальная решимость. Он подошел к раненым. Он не произносил громких речей. Он говорил с каждым, благодарил, жал руки. Он пришел не как правитель, а как отец к своим сыновьям.
— Вы подарили этому городу еще один день жизни, — говорил он им. — И я клянусь, ваша кровь пролита не зря. Мы выстоим.
Он пришел не один. С ним был Джабир. Багдадский инженер, ставший за одну ночь героем Биляра, уже осматривал проломы, делал замеры, чертил на дощечке новые планы укреплений.
Алмуш подозвал Айбике.
— Надежда — это хорошо, — сказал он ей тихо. — Но надежду нужно кормить. Что у нас с продовольствием?
— Почти ничего, — честно ответила она. — Еще неделя, и начнется настоящий голод.
— Неделя, — повторил Алмуш. — Значит, у нас есть неделя, чтобы закончить эту войну.
****
Его нашли в руинах его собственного дома. Старейшина сувар Пуран сидел на обгоревших бревнах, обхватив голову руками. Его квартал пострадал от огня больше всех. Его народ проклинал его. Его «спасители»-хазары были сожжены в ловушке, которую он помог приготовить. Он потерял все.
Когда перед ним появились воины Асфана во главе с Ястребом, он даже не пытался бежать. Он был сломлен.
Его привели в тот же подвал, где недавно собирался военный совет. Там его ждали Алмуш и Асфан.
Пуран упал на колени. Он рыдал, рассказывая все: о тайных встречах, об обещаниях, о своей глупой надежде спасти свой народ.
— Я предал тебя, повелитель, — говорил он сквозь слезы. — Я заслуживаю смерти.
Алмуш долго молчал, глядя на этого несчастного, обманутого человека. В его сердце не было ненависти. Лишь холодная, тяжелая жалость.
— Ты предал меня, Пуран, — наконец сказал он. — Но ты думал, что спасаешь свой народ. Твоя вина велика, но корень ее — в страхе и обиде, которую вы, сувары, носили в сердцах годами. И в этом есть и моя вина. Я не увидел ее вовремя.
— Казните меня, — попросил Пуран.
— Смерть — это слишком легкий путь, — ответил Алмуш. — Я предлагаю тебе другой. Путь искупления.
Пуран с недоумением поднял на него глаза.
— Ты знаешь тех, кто приходил к тебе. Ты знаешь их знаки, их пароли. Ты нужен им. Они думают, что ты — их человек в городе.
— Что... что я должен сделать? — прошептал старик.
— Ты вернешься в свой квартал. Ты сделаешь вид, что ненавидишь меня еще сильнее. А потом ты «сбежишь» из города. Ты пойдешь в лагерь хазар, — план, который родился в голове Алмуша, был гениальным и жестоким. — Ты придешь к ним как союзник, которого обманули. Ты расскажешь им все о нашей обороне. А потом ты расскажешь им главную новость. Ты скажешь им, что булгарская знать, напуганная осадой, готова предать эмира. И что среди них есть те, кто помнит и чтит древний род Волков. Ты скажешь им, что у нас — свиток Арслан-бека.
Асфан замер, потрясенный этим планом. Это была игра с огнем.
— Ты зажег огонь в моем городе, Пуран, — закончил Алмуш. — Теперь иди и зажги огонь сомнения в их лагере. Это твой единственный путь, чтобы смыть позор со своего имени и спасти свой народ по-настоящему. Это почти верная смерть. Но это шанс умереть как герой, а не как предатель.
Пуран смотрел на эмира. Он видел перед собой не тирана, а мудрого и страшного в своей мудрости правителя. Он медленно поднялся с колен.
— Я сделаю это, повелитель.