Победа над «охотниками» Бреннера подарила отряду лишь короткую, пьянящую передышку. Огурцов знал: раненый волк — самый опасный зверь.
Немцы, униженные поражением своей элиты, теперь бросят на них не просто отряд, а целую армию. Так и случилось.
К середине октября 1942 года огромный лесной массив под Томашувом превратился в мышеловку.
По данным разведки, немцы стянули сюда больше пяти тысяч солдат: части охранной дивизии Вермахта, несколько полицейских полков СС и батальоны коллаборационистов.
Они не прочесывали лес — они его блокировали.
Все дороги, все тропы, все выходы были перекрыты пулеметными гнездами и патрулями. Лес был взят в мёртвое кольцо, которое медленно, но неотвратимо начало сжиматься.
«Летучий отряд» больше не летал. Лошади, ставшие их крыльями, теперь превратились в обузу. Их нужно было кормить, а запасы овса кончились.
Их следы на раскисшей осенней земле выдавали отряд с головой. С тяжелым сердцем Огурцов отдал приказ — отпустить коней.
Партизаны, прощаясь со своими верными четвероногими товарищами, едва сдерживали слезы. Легендарная конница снова стала горсткой измученной пехоты, запертой в клетке.
***
На последнем военном совете, в сыром, холодном овраге, царило отчаяние.
— Кольцо слишком плотное, — докладывал Сташек, вернувшийся из разведки. — На каждом километре — пулемет. Ночью постоянно пускают осветительные ракеты. Просочиться невозможно.
— Значит, будем прорываться с боем! — вскинулся Воронов. — Соберем всех в кулак и ударим в одном месте! Или грудь в крестах, или голова в кустах!
— Нас просто сметут, майор, — тихо сказал Огурцов, глядя на карту. — У них минометы, артиллерия. Они ждут нашего прорыва. Это будет бойня.
Он молчал несколько минут, и в этой тишине каждый слышал, как стучит его собственное сердце.
— Шанс есть, — наконец произнес он. — Но он будет стоить очень дорого. Мы разделимся. Основная группа, — он посмотрел на Сташека, — ты поведешь их. Раненые, радист, все, кто у нас есть. Пойдете этой ночью, через Большое болото. Это единственное место, где у них нет сплошной линии. Труднопроходимое. Но вы пройдете.
— А мы? — спросил Воронов.
— А мы, — Огурцов поднял на него глаза, и в них была стальная решимость, — дадим вам время. Мы — добровольцы, человек пятнадцать — пойдем в противоположную сторону. И устроим немцам такой концерт, чтобы они забыли про все на свете. Мы навяжем им бой, который они не смогут проигнорировать. Мы отвлечем на себя их главные силы. Пока они будут утюжить нас, вы уйдете.
Все замолчали. Это был смертный приговор. План был гениальным в своей жертвенности. Группа смертников должна была купить жизнь всему отряду.
— Я иду с вами, товарищ генерал, — первым сказал Воронов.
— И я.
— И я, — поднялись еще десять бойцов. Самые отчаянные, самые преданные.
***
Прощание было коротким, мужским. Без громких слов и слез. Огурцов крепко обнял Сташека.
— Прорывайся, брат. Если дойдешь до своих, расскажи им… Расскажи, что генерал Огурцов присяге не изменял.
— Я расскажу, пан генерал, — сдавленным голосом ответил Сташек. — Клянусь.
***
28 октября 1942 года. Холодный, промозглый рассвет. Небольшая группа из пятнадцати человек заняла позицию на лесистом холме, в центре которого стояли развалины старой панской усадьбы.
Это место Огурцов выбрал для своего последнего боя. Отсюда хорошо простреливалась местность, а каменные стены давали хоть какое-то укрытие.
Они не стали таиться. Они сами вызвали огонь на себя, атаковав немецкий патруль на лесной дороге.
И немцы клюнули. Они решили, что наткнулись на ядро партизанского отряда. Через час холм был плотно окружен. Заработали минометы, осыпая развалины дождем осколков.
— Огонь! — скомандовал Огурцов, когда первая цепь немецкой пехоты поднялась в атаку.
Пятнадцать винтовок и два ручных пулемета ударили дружно, слаженно. Атака захлебнулась. Немцы откатились, оставив на склоне десятки трупов.
— Они думают, нас тут сотня! — радостно крикнул Воронов, меняя диск на своем ППШ.
Но это была лишь прелюдия. Немцы подтянули артиллерию. Начался настоящий ад. Снаряды рвали вековые деревья, крошили каменную кладку. Земля дрожала. От грохота закладывало уши, пыль и дым забивали легкие.
Они отбили вторую атаку. И третью. Они дрались, как львы. Огурцов, несмотря на контузию, был повсюду. Он перебегал от одной огневой точки к другой, подбадривал бойцов, сам ложился за пулемет, заменяя убитого пулеметчика.
В нем не было ни страха, ни отчаяния. Только холодная, ясная работа командира, ведущего свой последний бой.
К полудню их осталось семеро. Патроны были на исходе.
— Кажется, все, товарищ генерал, — сказал Воронов, перезаряжая последний магазин. — Хороший был денек.
— Еще не вечер, майор, — усмехнулся Огурцов, перевязывая раненую руку.
Когда немцы пошли в четвертую, решающую атаку, Воронов поднялся во весь рост.
— За Родину! — закричал он и, швырнув последнюю гранату, бросился вперед, поливая врагов огнем из автомата.
Он погиб мгновенно, но его отчаянный рывок заставил немцев на несколько секунд замереть.
Бой переместился в развалины. Это была уже не перестрелка, а рукопашная схватка.
Партизаны дрались штыками, прикладами, саперными лопатками.
Вскоре все стихло.
Огурцов остался один. Раненый в грудь и ногу, он забился в угол подвала. Он слышал немецкую речь, шаги над головой. Патронов в его трофейном «Вальтере» оставалось три.
Он прислонился к холодной стене и закрыл глаза. Перед ним пронеслась вся его жизнь: босоногое детство в смоленской деревне, атаки Гражданской, седые от инея доты Линии Маннергейма, горящие танки под Дубно, отчаяние плена, радость побега и эта лесная, партизанская вольница. Он ни о чем не жалел. Он выполнил свой долг до конца.
Когда в темный проем подвала заглянули три немецких солдата, он открыл глаза. В них не было страха. Он выстрелил раз. Второй. Третий...
***
Когда все было кончено, к развалинам подошел немецкий обер-лейтенант.
— Кто это был? — спросил он у солдата, осматривая тело последнего защитника.
— Какой-то командир, герр обер-лейтенант. Упорный был, черт.
Офицер присел на корточки и расстегнул воротник истерзанной гимнастерки. На пожелтевшей от пота ткани были видны следы от споротых генеральских петлиц с двумя ромбами.
— Не просто командир, — тихо сказал немец, с неожиданным для себя уважением глядя на лицо мертвого врага. — Это и был «Генерал-Призрак». Доложите в штаб. Охота окончена.
В эпилоге:
Годы спустя. Выживший командир партизан Сташек пишет рапорт в Москву, подробно описывая подвиг генерала Огурцова. Долгий путь к справедливости.
Как пересматривать дело «предателя», превратившегося в героя, и как награда наконец нашла его.
Имя, высеченное на гранитном обелиске в польском городе Замосць, как вечное напоминание о несломленном солдате.
Читать весь роман в электронном виде