— Полина, ты только посмотри, какой урожай! — голос Светланы, золовки, звенел так фальшиво-радостно, что у Полины свело зубы. — Мы тут с мамой решили, что негоже добру пропадать. Все твои помидорчики в банки закатали! И огурцы тоже. Тебе же некогда этим заниматься, ты ж вся в работе.
Полина стояла посреди своего, а теперь уже чужого, дачного участка и не могла вымолвить ни слова. Воздух, который ещё пять минут назад, когда она выходила из машины, пах хвоей и мокрой от недавнего дождя землёй, теперь казался спёртым и пропитанным чужим потом и чужой наглостью. Её идеальные грядки, которые она полола каждые выходные, согнувшись в три погибели, были безжалостно вытоптаны. Пустые плети огурцов валялись на земле, а ботва от помидоров была свалена в кучу у самого крыльца.
— А розы где? — тихо спросила она, глядя на то место, где ещё неделю назад цвели её любимые «Глория Дей», нежно-розовые, с кремовой серединкой. Бабушкины розы.
— Ой, Полин, ну ты же знаешь, у нас дети, — беззаботно махнула рукой Светлана, вытирая руки о передник, который, как с ужасом поняла Полина, тоже был её, бабушкин. — Мишка с Катькой бегали, мячиком играли, ну и… снесли твои цветочки. Но ты не переживай! Мама сказала, что это сорт всё равно старый, немодный. Мы тебе осенью новых насажаем, современных! Бордовых каких-нибудь.
В этот момент из дома вышла свекровь, Лариса Ивановна. Полная, властная женщина с лицом, которое всегда выражало вселенскую усталость от чужой неблагодарности. В руках она несла огромное эмалированное блюдо, доверху наполненное дымящейся варёной картошкой.
— Полечка, доченька, приехала! А мы тут как раз обедать садимся. Проголодалась, небось, с дороги? Саша звонил, сказал, что ты после работы сразу к нам. Садись, садись за стол, не стесняйся. Мы тут по-простому, по-семейному.
«К нам», «по-семейному»… Эти слова резанули Полину по живому. Она обвела взглядом «семейный» обед. За столом, сколоченным ещё её дедом, сидел муж Светланы Игорь, молчаливо поглощавший картошку, и их дети, десятилетний Мишка и восьмилетняя Катя, которые ссорились из-за последней котлеты. Котлеты, судя по запаху, жарились на её сковороде, на её плите, в её доме.
— Лариса Ивановна, а почему вы здесь? — голос Полины дрожал, но она старалась говорить твёрдо. — Мы же с Сашей договаривались, что я приеду одна. Хотела побыть в тишине, отдохнуть.
Свекровь поставила блюдо на стол с таким стуком, что картошка подпрыгнула. Её лицо мгновенно окаменело.
— То есть как это «почему мы здесь»? Мы — семья твоего мужа! Родня! Или ты нас за чужих людей считаешь? Саша сказал, что дача всё лето пустует, а детям нужен свежий воздух, витамины. У Светы вон гемоглобин низкий, ей ягоды есть надо. Мы твою смородину всю обобрали, варенья наварили. Тебе же оставили баночку, в холодильнике стоит. Разве тебе жалко для родных?
Полина посмотрела на кусты смородины. Они стояли с обломанными ветками, голые, словно их ободрала стая голодных птиц.
— Жалко, — сказала она тихо, но отчётливо. — Мне жалко. Это моя дача. Мой урожай. Мои розы. И мой покой.
Наступила тишина. Даже дети перестали жевать и уставились на Полину. Светлана вспыхнула.
— Ах, вот ты как заговорила! Значит, мы тебе тут не нужны? Мы, значит, на твоё добро позарились? Да мы тебе тут порядок навели! Всё в банки закатали, а то бы сгнило у тебя всё, хозяйка!
— Я бы не дала сгнить, — упрямо повторила Полина. — Я планировала приехать и собрать всё сама. Для себя.
— Для себя одной? Эгоистка! — выплюнула Светлана.
Полина достала телефон и набрала номер мужа. Александр ответил почти сразу, его голос был бодрым и весёлым.
— Полюшка, привет! Уже на даче? Как там наши? Мама с Светой довольны?
Слово «наши» ударило как пощёчина.
— Саша, что здесь происходит? Почему вся твоя семья на моей даче? Почему они собрали мой урожай и ведут себя как хозяева?
В трубке на мгновение повисло молчание. Потом Саша вздохнул.
— Поль, ну не начинай, а? Что такого-то? Ну приехали родственники, отдохнут немного. Места всем хватит. Мама так радовалась, говорила, воздух там у тебя целебный.
— Саша, они уничтожили мои грядки! Они вытоптали розы, которые сажала моя бабушка! Они без спроса распоряжаются моими вещами!
— Ну, Поль, ну розы… Ну посадим новые, ещё лучше! Ты же знаешь маму, она любит хозяйничать. Она же из лучших побуждений. Не будь букой, прими их по-хорошему. Они же моя семья.
— А я кто? — ледяным голосом спросила Полина. — Я твоя жена. И это — моя территория. Моя! Подарок от бабушки. Она не имеет к тебе никакого отношения.
— Вот! Вот оно что! — раздался за спиной торжествующий голос Ларисы Ивановны, которая, очевидно, подслушивала разговор. — Она нас с тобой, сынок, разделяет! Моё, твоё! Нет в семье «моего» и «твоего», есть только «наше»! Я тебя не так воспитывала!
Александр в трубке замялся.
— Мам, подожди… Поля, давай не будем ссориться по телефону. Просто… просто будь умнее. Уступи. Это же несложно. Ради меня.
И он повесил трубку.
Полина опустила телефон. Она стояла посреди разорённого ею же островка счастья и покоя, и чувствовала, как внутри неё что-то обрывается. Это была не просто обида. Это было крушение мира. Мира, в котором у неё был любящий муж, который должен был быть на её стороне. Мира, в котором у неё был свой уголок, где она могла быть собой.
Она посмотрела на самодовольное лицо свекрови, на презрительную усмешку золовки. Они победили. Они продавили её, а муж предал. Они стояли на её земле, ели её еду и смеялись ей в лицо.
— Что, съела? — с вызовом спросила Светлана. — Муж-то на нашей стороне! Потому что мы — кровь, а ты… так, приложение.
Полина молча развернулась, села в машину и уехала. Она не слышала, как свекровь кричала ей в спину что-то про неблагодарность и плохих жён. В ушах стоял только гул. Гул рушащихся иллюзий.
Всю дорогу до города она плакала. Слёзы текли по щекам, мешая смотреть на дорогу, но она не останавливалась. Это были слёзы не слабости, а ярости. Ярости, которая выжигала изнутри всю боль и обиду, оставляя после себя только холодную, звенящую пустоту и твёрдое, как сталь, решение.
Они не ожидали от неё такого ответа. Что ж, они его получат.
Полина работала массажисткой в небольшом, но уютном салоне. Её руки знали, как снять напряжение, как найти болевую точку и размять зажатую мышцу, возвращая телу лёгкость. Она любила свою работу за то, что могла помогать людям. Но сейчас её собственное тело было одним сплошным комком напряжения.
Последние несколько лет она жила, постоянно уступая. Уступила, когда Лариса Ивановна настояла на том, чтобы они с Сашей жили в её «двушке», а не снимали свою квартиру, потому что «зачем чужим людям деньги платить». Уступила, когда свекровь без спроса сделала перестановку в их комнате, выбросив её любимое старое кресло. Уступила, когда Саша отдал их сбережения на отпуск своей сестре, потому что «Светке нужнее, у неё же дети».
Каждая уступка была маленьким предательством себя. Она гасила своё недовольство, убеждая себя, что так надо для сохранения мира в семье. Ведь Саша, её добрый, весёлый Саша, так расстраивался из-за ссор. Он, водитель автобуса, целыми днями крутивший баранку в городском трафике, приходил домой уставший и хотел только тишины и покоя. И Полина создавала для него этот покой. За счёт своего собственного.
Но дача была последней каплей. Это была её крепость, её земля обетованная, завещанная ей бабушкой. Там каждая яблоня, каждый куст были посажены родными руками. Там в старом комоде до сих пор лежал бабушкин платок, пахнущий лавандой и временем. И в эту святыню вторглись варвары, а муж, её защитник, не просто пропустил их через ворота, но и сам открыл их настежь.
Вернувшись в город, Полина не поехала в квартиру свекрови. Она сняла номер в недорогой гостинице на окраине. Ей нужно было подумать. Включив ноутбук, она начала искать информацию. Не о том, как наладить отношения, а о том, как их закончить. Развод. Раздел имущества.
Она быстро нашла то, что искала. Статья 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, а также имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, в порядке наследования или по иным безвозмездным сделкам, является его собственностью.
Дача была оформлена на неё по договору дарения за два года до свадьбы с Александром. Она была только её. Юридически. И это развязывало ей руки.
Вечером позвонил Саша.
— Поль, ты где? Мама говорит, ты уехала, даже не попрощавшись. Это некрасиво.
— Я там, где мне не хамят и не унижают, — ровно ответила Полина.
— Опять ты за своё! Ну что ты как маленькая обиделась? Подумаешь, помидоры… Я тебе завтра на рынке куплю в десять раз больше!
— Дело не в помидорах, Саша. Дело в уважении. Точнее, в его отсутствии.
— Полина, прекрати! Возвращайся домой, не смеши людей. Мама уже ужин приготовила, ждёт.
«Домой». Он назвал домом квартиру своей матери, где Полина всегда чувствовала себя гостьей.
— Это не мой дом, Саша. И, кажется, ты не мой муж. Мой муж заступился бы за меня.
Она положила трубку. Через пять минут позвонила Лариса Ивановна.
— Полина! Ты что себе позволяешь? Ты мужу перечишь, трубку бросаешь! Совсем стыд потеряла? А ну быстро домой! Александр весь на нервах, ему завтра с утра за руль, людей возить! Если из-за тебя авария случится, на тебе грех будет!
— Не волнуйтесь, Лариса Ивановна, — медовым голосом сказала Полина. — Греха на мне не будет. А вот вашему сыну действительно пора понервничать. Передайте ему, что я подаю на развод.
В трубке воцарилась гробовая тишина. Полина даже представила, как отвисла челюсть у её свекрови.
— Что-о-о? — прошипела та наконец. — Развод? Из-за какой-то дачи? Да ты с ума сошла! Ты кто такая без моего Сашеньки? Массажистка захудалая! А он — уважаемый человек! Да он себе сто таких, как ты, найдёт!
— Вот и отлично, — спокойно ответила Полина. — Пусть начинает искать. А я пока займусь своей жизнью. И своей дачей. Кстати, передайте Светлане, что если она и её семья не уберутся с моей территории до завтрашнего утра, я вызову полицию. Они находятся там незаконно. Это называется «самоуправство». Статья 19.1 КоАП РФ. Штраф, конечно, небольшой, но неприятно.
Она снова повесила трубку, не дожидаясь ответа. И впервые за долгие годы почувствовала, как с плеч спадает огромный, тяжёлый груз. Она больше не будет уступать. Хватит.
На следующий день, в субботу, Полина приехала на дачу не одна. Рядом с ней в машине сидел её старый знакомый, участковый их дачного посёлка, Степан Петрович, грузный мужчина лет пятидесяти с усталыми, но добрыми глазами.
— Ты уверена, Полина Андреевна? — спросил он, когда они подъехали к воротам. — Может, миром решите? Всё-таки родня…
— Они мне не родня, Степан Петрович. И мира они не хотят. Они хотят пользоваться моими вещами и жить на моей территории, не считаясь со мной. Я просто хочу, чтобы они ушли.
Участковый вздохнул, но кивнул.
Когда они вошли на участок, их встретила та же картина: семейство золовки обедало на свежем воздухе. Увидев Полину с человеком в форме, Светлана вскочила.
— Это ещё что такое? Ты что, ментов на нас натравила? Совсем с катушек съехала?
— Светлана, Игорь, — Полина говорила абсолютно спокойно, и этот её покой пугал больше, чем крик. — Я прошу вас немедленно собрать свои вещи и покинуть территорию моей частной собственности. Вы находитесь здесь незаконно.
— Да кто ты такая, чтобы нам указывать! — взвизгнула Светлана. — Это дача моего брата! Значит, и моя тоже!
— Вы ошибаетесь. Эта дача принадлежит мне на основании договора дарения, заключённого до моего брака с вашим братом, — чеканила слова Полина. — Александр не имеет на неё никаких прав. И вы, соответственно, тоже. Степан Петрович, — она повернулась к участковому, — является свидетелем моего законного требования. Если вы откажетесь его выполнять, он будет вынужден составить протокол.
Степан Петрович шагнул вперёд, поправил фуражку.
— Граждане, — прогудел он басом. — Женщина права. Это её собственность. Прошу вас не создавать конфликтной ситуации и выполнить требование владелицы. В противном случае будем разбираться в отделении.
Игорь, муж Светланы, до этого молчавший, поднялся. Он был человеком неглупым и понял, что дело пахнет жареным.
— Света, пойдём, — сказал он тихо. — Поехали домой.
— Никуда я не поеду! — закричала Светлана, но в её голосе уже слышались истерические нотки. Она бросилась к телефону, чтобы звонить матери и брату.
Полина просто стояла и ждала. Она смотрела на вытоптанные грядки, на сломанные розы, на чужих людей, хозяйничающих в её доме, и не чувствовала ничего, кроме холодной решимости. Внутри неё росла новая, незнакомая ей Полина — женщина, которая умеет защищать свои границы.
Через полчаса, наполненных криками Светланы, звонками и препирательствами, семейство всё же начало собираться. Они делали это демонстративно неаккуратно, бросая вещи, хлопая дверями. Перед уходом Светлана остановилась перед Полиной.
— Ты ещё пожалеешь об этом, змея, — прошипела она. — Брат с тобой разведётся, и останешься ты одна со своей дачей! Будешь тут со своими помидорами разговаривать!
— Это лучше, чем разговаривать с вами, — улыбнулась Полина. — Счастливого пути.
Когда за ними закрылись ворота, Полина обернулась к участковому.
— Спасибо, Степан Петрович.
— Да не за что, Андреевна. Ты это… молодец. Правильно всё сделала. Есть такая поговорка: «Добрые заборы — добрые соседи». С роднёй, видать, так же. Чем дальше, тем роднее. Ты замок-то смени на всякий случай.
Полина кивнула. Когда участковый уехал, она обошла свои владения. Ущерб был велик. Но, на удивление, она не чувствовала отчаяния. Она смотрела на разор и думала лишь о том, как всё восстановит. Посадит новые розы, ещё красивее прежних. Вскопает грядки. Покрасит веранду.
Это будет её место. Только её.
Она зашла в дом и первым делом открыла все окна, впуская свежий ветер. Нужно было выветрить чужой дух. Затем она достала из сарая инструменты и первым делом сменила замок на входной двери. Это был символический акт. Она закрывала дверь в свою прошлую жизнь. Жизнь, где она была удобной, покладистой и несчастной.
Вечером, сидя на крыльце с чашкой чая, она смотрела на закат. Телефон разрывался от звонков Саши и Ларисы Ивановны. Она не отвечала. Ей больше нечего было им сказать. Все слова уже были сказаны. Впереди была неизвестность, развод, судебные тяжбы. Но впервые за долгое время ей не было страшно.
Она знала, что справится. Потому что теперь у неё была она сама. И её крепость. Её дача. Её территория свободы. А это, как оказалось, гораздо важнее, чем фальшивый мир в семье, построенный на унижении и предательстве.