Пик, пик, пик...
Звук работающей аппаратуры реанимации сводил Лешу с ума. Монотонное пиканье будто капало на мозг.
Пик, — ты неправильно жил.
Пик, — она тебя не любила.
Пик, — вся твоя жизнь обман.
Алексей понимал, где он находится. Реанимационный врач уже с ним пообщался.
Он помнил, как ехал домой, помнил, как стащил с кровати жену. Как пытался ее пнуть. В голове была муть, но это ещё помнил. А потом провал.
В себя пришёл в скорой помощи. Почти не соображал, глаза не открывал, но слышал, как Марго умоляет врача спасти мужа. Слышал и всей кожей чувствовал её лицемерие. Не может она так переживать после того, что случилось. После того, как он сказал о разводе, и что она останется ни с чем. Играет любящую жену, как играла всю жизнь.
В реанимации, после капельницы, сознание прояснялось, и понял Алексей, что он один, совсем один! Марго была всей его жизнью, как теперь без неё? Может, не разводиться, а заставить её прервать беременность? Избавиться от чужого ребёнка и жить дальше. Нет, это невозможно! В её любовь он больше не поверит, будет смотреть на жену и чувствовать ложь.
Больно! Оказывается, боль от предательства осязаема. Она многократно превышает боль физическую. Алексей не мог поговорить с врачом, не слушался язык, не отрывалась от кровати левая рука, левая половина лица будто онемела. Раньше он пришел бы в ужас от своего состояния, а сейчас всё равно. Врач сказал, что восстановится, значит восстановится.
Только с кем, кто будет рядом с ним в этот момент? Это больнее физической боли.
Вечером Алексея перевели в палату. Этим занимались две медсестры. Одна помоложе, другая постарше. Мужчина уже мог говорить, невнятно, будто рот полон каши.
— В палату, в общую? — спросил он.
— Да вы что! Какую общую? Родственник ваш уже с обеда подсуетился. Оплатил вип-палату. Не переживайте, там хорошо. Есть телевизор, кнопка для вызова медперсонала, нужная вам аппаратура. К тому же, вип-палаты в конце коридора, через ординаторскую и процедурную. Там не будет слышно шума из общих палат.
Женщины перекладывали Алексея на каталку, и одна из них, которая помоложе, трещала без умолку. Но Лёша из-за её речи уловил только одно — родственник оплатил. Какой родственник? Не жена, а родственник.
В палате ему сразу поставили капельницу и он уснул. Сон стал спасением от душевных мук.
Утром вновь капельница и вновь Леша хочет заснуть. Закрывает глаза. Слышит, как в палату кто-то входит. Пододвигает к кровати стул. Это не Марго, шаги слишком тяжелые и пластиковый стул скрипнул по линолеуму, от веса посетителя. Дыхание тихое, недоброе. В палату вошло зло! Оно притихло на пластиковом стуле, осматривается.
Леша делает вид, что спит и сквозь опущенные ресницы наблюдает за Борисом Сорокиным. Борис осматривает иголку в руке Алексея, поднимает глаза на капельницу, оглядывается на дверь палаты и вдруг тянет руку к подушке под головой Лёши. Алексей быстро распахивает глаза, один больше другого, левый остается слегка прикрыт.
— Ты чего? — спросил невнятно, язык не слушается, но Борис понял вопрос.
— Да вот, подушку тебе поправить хотел. Здорово, что ли, родственник! Напугал ты нас с Риткой. Я тебе вот и палатку отдельную оплатил. А с утра, сразу, как начали пускать, к тебе. Ты не дрейфь, говорят, оклемаешься.
Борис так быстро одернул руку от подушки и так начал оправдываться, забалтывать, что Алексею стало очень страшно. Мысли в голову лезли очень нехорошие, но Леша не хотел в них верить. Не может же быть такого! Он что сейчас, вытащил бы подушку? И что? Что?!!
Почему сидит и делает вид, что всё нормально, если не считать Лёшиного состояния?
— Ты уже знаешь, знаешь про Марго? — выговаривал слова Алексей.
— Про то, что гульнула? Знаю. Ну, бывает, что ж, — Борис говорил преувеличенно весело. — Молода она ещё, ветер в башке. Аа так-то она тебя любит. Знаешь, как страдает!
— Бе-ре-ме-нна она, беременна.
— Твой это ребёнок, даже не сомневайся. Я свою племяшку с самого младенчества ращу. Я знаю, когда она врет. Твой малой, отвечаю. А если сомневаешься, как родится, проверь. Чего ты сразу с плеча-то рубить? Ритка говорит, разводиться надумал. Ты прости её дурную, не дай малому без отца расти.
— Чего сама не пришла?
— Так говорю же, стыдно ей, плачет она. Боится тебе на глаза показываться.
— Ну так что, будешь разводиться?
Вот оно! Главный вопрос задал Борис, что больше всего его волновало. Алексею было очень страшно. Он вспомнил те чувства, что испытал когда стоял в яме, а сверху падала земля. Его закапывали живьем. Этот самый человек и закапывал! Нет сейчас земли, а чувства те же.
Скажи Алексей, что разведется, что сделает бандит? Вытащит подушку положит на лицо и…
— Не буду, нет, — мычал Леша, — подожду, пока родится.
— Вот и молодец, а то чего ж так сразу? Столько лет вместе.
Борис преувеличенно радовался, а взгляд прищуренных глаз оставался жёстким, цепким. Смотрел прямо в глаза и видел ложь. Лёша понял, что бывший главарь «майских» не верит. Они врали друг другу, и каждый это знал.
— Ну лады, ты давай тут, выздоравливай. Выпишут, мы тебе дома уход организуем, всё честь по чести. Восстановишься. А то глаз-то не открывается, и морда твоя кривенькая. Ничего, Лёха, нормально всё будет! А жену прости. Она в машине меня ждёт. Скажу, чтоб зашла? Не будешь рычать, оставишь все разборки на потом?
— Пусть заходит.
Алексей прикрыл глаза. Невозможно было больше смотреть на жёсткое лицо бандита. Борис постарел, а смотрит всё так же. Этот взгляд долго снился Лёше после Турхановского леса, именно такое выражение.
После Бориса в палату пришла Марго. Виноватый вид, плачет, а слёз нет. Почему Лёша раньше не обращал внимания, что жена плачет без слёз? Со слезами только, когда больно, когда палец дверью защемила или ногу подвернула. Вот тогда она настоящая, без лицемерия.
Он не мог с женой разговаривать. Только смотрел, как плакала она без слез.
— Ты простишь меня, Леша? Я не знаю, что это было. Как наваждение. Один раз было, клянусь. Маме тогда особо плохо было, я вышла, чтобы проветриться. Встретила парня. Так тошно было на душе, и я напилась. Прости меня.
И снова врёт. Клянётся и врёт. Не разглядывал Алексей фотографии, слишком больно это было, но успел заметить, что в разных местах они сделаны. Явно не одноразовая акция!
— Ты сможешь меня простить, Лёша?
— Попытаюсь, — прохрипел, отвернулся. — Уйди сейчас.
На больничной парковке в красной спортивной машине сидел Борис Сорокин. Племянница пришла, села на водительское сиденье, ударила кулачком об руль.
— Он врёт. Я вижу, что врёт. Говорит, что попытается меня простить, а сам уже планирует развод. Он меня ненавидит, дядь Борь, я это вижу, чувствую.
— И его можно понять, — веско обронил Борис. — За это я Леху не осуждаю.
— Так зачем же врет, почему прямо не скажет?
— Боится. Очканул, как тогда, в яме. Трусит, но будет стоять на своем. Тогда тоже не раскололся и сейчас до конца доведет. Все сделает, чтобы ты, Ритка, с голой жо.пой ушла. Была у меня мысль, пока в палате был, подушку на лицо положить и подержать малеха. А он сразу оклемался, будто и не спал. Мож понял...
— Да ты чего, дядь Борь?!! — завизжала Рита. — Если понял, начнет действовать на опережение. Когда разведётся, будет поздно что-либо предпринимать. Что мне там полагается по закону? Половина дома, немного денег, а остальное у него было до брака со мной. Я даже не знаю, сколько денег на счетах, он легко сможет их скрыть. Он умеет, я знаю!
— Прекрати истерику, дура. Сам знаю, что надо быстро. Вот же создала ты мне проблемку, под старость лет. А всё потому, что думаешь не башкой, а другим местом.
Дядька с племянницей были слишком заняты разговором, поэтому не заметили, как немолодая женщина зашла в больничные ворота и направилась к главному входу. А вот она увидела машину Маргариты, мельком посмотрев на парковку. Сразу стушевалась. Красный автомобиль бросался в глаза, его женщина знала. Она резко свернула и ушла за угол, решив попасть в больницу через приемный покой.
Женщина собиралась навестить Алексея Владимировича, но не была родственницей, поэтому ее в палату не пропустили. Пришлось ждать, пока с проходной позвонят в отделение, пока санитарка сбегает в вип-палату и спросит у пациента, пропускать ли к нему посетительницу.
Алексей разрешил впустить, только никак не мог понять, что от него нужно помощнице по хозяйству Маргариты. Если честно, он даже не помнил, как эту женщину зовут. Вроде Ольга, но это не точно. Работая в доме она старалась на глаза не попадаться. Марго так вымуштровала.
Она вошла в палату быстрым шагом, выглядела уверенно. В доме, в неизменном фартуке женщина казалась «серой мышью» и, вполне вероятно, Алексей не узнал бы ее, встреть на улице.
— Здравствуйте, Алексей Владимирович! Как вы себя чувствуете?
Домработница села на стул, где до нее сидел сначала Борис, потом Марго.
— Здравствуйте, Ольга...
— Ольга Петровна я. Не разговаривайте, вижу, что вам тяжело. Я долго думала, приходить мне сюда или нет. Решила прийти и рассказать, а что уж делать с этой информацией, решайте сами. Я в вашем доме больше работать не буду, не по душе мне, что в нем происходит. Порой вы забываете, что я есть, что все вижу и слышу. Я для вас пустое место. Надо признаться, Алексей Владимирович, вы тоже не самый приятный человек. А жена ваша гуляет от вас давно, я это знала, слышала ее разговоры по телефону, когда вас нет дома. И скандал ваш в спальне я тоже слышала весь, от слова до слова. Ничего удивительного, реакция обманутого мужа. Скандал меня не удивил, удивило, что произошло потом. Вернее, не удивило, насторожило. Об этом я и пришла вам рассказать. Когда вам стало плохо и вы лежали на полу, Маргарита пнула вас в живот. Она не собиралась вызывать скорую, клянусь Богом, не собиралась. Я это прекрасно видела. А вам становилось хуже, и если бы я не вошла.... Я заставила ее вызвать скорую, а потом она еще тянула время, долго не заводила врача.
Фух! В общем, я сказала, а вы сами решайте, а что с этим делать, — выдохнула Ольга Петровна. — Я, пожалуй, пойду.
— Подождите, — мычал Алексей. — Не уходите. Останьтесь работать в моем доме. Марго там больше не будет.
Маргарита не могла плакать, а Леша мог. Слезы текли по лицу, он вытирал их правой, нормально работающей рукой, не стыдясь Ольги Петровны.
Вроде бы, больней некуда, а стало! Марго не просто изменяла ему, она желала смерти. Она такая же, как дядька. И Леше не показалось, Борис действительно хотел вытащить из-под него подушку. Это не бред больного человека, это действительность.
Алексей почувствовал себя мухой, мухой застрявшей в паутине. Пока дёргал лапками, обеспечивая двух жирных пауков, они его не трогали, но теперь приближаются с двух сторон. А он барахтается в их паутине, слабый, больной, и нет никого, кто протянул бы руку помощи. Обращаться в полицию, не имея никаких доказательств, глупо. К тому же, потом весь город будет потешаться над несчастным рогоносцем Алексеем Ковровым, впавшим в паранойю и начавшим бояться за свою жизнь. Нанять охрану? Любую охрану можно перекупить, и у Марго достаточно на это денег. Как найти надежных людей, лёжа в больнице? Ольгу Петровну отпускать не хотелось. Она из тех же людей, что не купишь деньгами.
— Останьтесь в доме.
— Ой, Алексей Владимирович, да не могу я. Я уже другое место нашла. У меня внучка на врача учится, практику в больнице проходит. Узнала, что туда требуется санитарка. Зарплата, конечно, копеечная, но зато спокойно. А в вашем доме мне перестало нравиться.