Сегодня герои нашего цикла о заедках к чаю – леденцы.
Русское слово «леденец», образованное от слова «лёд», известно как минимум с XVII века. Например, в домашних запасах патриарха Никона в 1658 году было «леденцу две спицы» («спица» – так тогда называли кусок чего-либо в виде палочки). Леденец был популярен в царской и боярской кухнях. Что же это такое? Ответ дает издание «Словаря Академии Российской» конца XVIII века: «Леденец – сахар чрез сильное варенье от клейких частиц очищенный и в виде хрусталей приведенный». В кулинарных книгах той эпохи часто упоминается фунт-другой «сахару леденцу». В XIX веке Владимир Иванович Даль напишет в «Толковом словаре живого великорусского языка»: «Леденец – топленый сахар, в гранках или в слитках. Леденчики имбирные. Леденцовый из леденца сделанный, к нему относящийся. Леденчатый из леденца сделанный».
Появление фигурных, в виде петушков, рыбок и пр., леденцов на палочках овеяно многочисленными легендами. Одна из них даже легла в основу созданного не так давно частного Музея истории рязанского леденца: якобы в 1837 году, к приезду цесаревича Александра Николаевича (будущего императора Александра II) сделали леденцы по особому рецепту. Сейчас «карамель леденцовая фигурная», сделанная «по старинным рецептуре и технологии», стала гастрономической достопримечательностью Рязани.
Как бы то ни было, а леденцы-карамели на Руси из царского да боярского лакомства превратились в лакомство истинно народное: вкусное и недорогое.
Со временем круглые мелкие разноцветные леденцы получили иностранные названия «монпаньсе» и «ландрин». С этим тоже связано много историй.
В 1848 году выходец из прибалтийских немцев Георг Ландрин открыл в Санкт-Петербурге мастерскую леденцовой карамели, а позже – уже фабрику своего имени и кондитерский магазин на Невском проспекте. Прославился Ландрин разноцветными (каждый цвет – иной вкус), в россыпь, леденцами, упакованными в коробочки и баночки. Впереди у Ландрина были и успехи на международных выставках, и звание придворного поставщика. К моменту революции ежегодный выпуск леденцов исчислялся тоннами, а купить их можно было в сорока фирменных магазинах и кондитерских. «Русский биографический словарь писал»: «Он своими трудами достиг того, что занимаясь производством леденцов нашел способ долго сохранять их необсахаренными. Производство его леденцов из фруктовых соков получило в скором времени такую известность, что они распространились не только по всей России, но и в Европе».
Неудивительно, что в народе леденцы Ландрина стали называть просто ландринами. И снова родилась народная легенда, известная по изложению Гиляровским в книге «Москва и москвичи». Причем рассказывает ее Гиляровскому якобы «булочник Филиппов».
«Вот хоть взять конфеты, которые «ландрин» зовут… Кто Ландрин? Что монпансье? Прежде это монпансье наши у французов выучились делать, только продавали их в бумажках завернутые во всех кондитерских… А тут вон Ландрин… Тоже слово будто заморское, что и надо для торговли, а вышло дело очень просто.
На кондитерскую Григория Ефимовича Елисеева это монпансье работал кустарь Федя. Каждое утро, бывало, несет ему лоток монпансье, – он по-особому его делал, – половинка беленькая и красненькая, пестренькая, кроме него никто так делать не умел, и в бумажках. После именин, что ли, с похмелья, вскочил он товар Елисееву нести.
Видит, лоток накрытый приготовлен стоит. Схватил и бежит, чтобы не опоздать. Приносит. Елисеев развязал лоток и закричал на него:
– Что ты принес? Что?..
Увидал Федя, что забыл завернуть конфеты в бумажки, схватил лоток, побежал. Устал, присел на тумбу около гимназии женской… Бегут гимназистки, одна, другая…
– Почем конфеты? Он не понимает…
– По две копейки возьмешь? Дай пяток.
Сует одна гривенник… За ней другая… Тот берет деньги и сообразил, что выгодно. Потом их выбежало много, раскупили лоток и говорят:
– Ты завтра приходи во двор, к 12 часам, к перемене… Как тебя зовут?
– Федором, по фамилии Ландрин…
Подсчитал барыши – выгоднее, чем Елисееву продавать, да и бумажки золотые в барышах. На другой день опять принес в гимназию.
– Ландрин пришел!
Начал торговать сперва вразнос, потом по местам, а там и фабрику открыл. Стали эти конфеты называться «ландрин» – слово показалось французским… ландрин да ландрин! А он сам новгородский мужик и фамилию получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит».
Теперь о монпансье. По распространенной версии мелкие фруктовые леденцы были придуманы в XVII веке для племянницы французского короля Людовика XIII – Анны Марии Луизы Орлеанской, герцогини де Монпансье. Филолог и переводчик Александр Николаевич Чудинов включил слово в свой «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» (1910 год): «Монпансье, фр. – род душистых леденцов». Однако в самой Франции «исторические» карамельки, причем четырехгранной формы, называли не монпансье, а berlingot. Так что французское название родилось в России. Есть версия, что «автором» монпансье был как раз Георг Ландрин, вдохновленный романами Дюма, популярными в России еще с 1830-х годов.
А теперь почитаем о леденцах в отечественной литературе и публицистике.
Александр Фомич Вельтман, «Неистовый Роланд», 1834 год. «Обед был великолепен... Вензловое имя почтенной имянинницы, вылитое из леденца и опутанное сахарной паутиною, возвышалось посреди стола».
Фердинанд Петрович Врангель, «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю», 1841 год. «Провианта для пяти человек на один месяц было приготовлено: 2 1/ 2 пуда ржаных сухарей, 1 1/ 2 пуда говядины, 10 фунтов сухого бульона, 2 фунта чаю, 4 фунта сахару-леденцу, 8 фунтов крупы, 3 фунта соли, 39 рюмок крепкой водки, 12 фунтов табаку и 200 штук лучшей копченой юколы». «Когда палатка была раскинута, все с нетерпением ожидали, пока закипит чайник, наполненный снегом или льдом, потому что чай был приятнейшей и подкрепительной для нас пищей. После двух чашек являлись жизнь и веселость в онемевшем от холода обществе. Замечательно, что мы так любили наше ароматическое питье и вкус его был нам так приятен, что, вместо обыкновенной пропорции – по три куска сахару на чашку, мы пили целый вечер от 10 до 12 чашек с одним куском леденца». «На другой день большое общество чукчей, мужчин и женщин, пришло ко мне на квартиру. Я предложил им чаю и леденцов».
Федор Михайлович Достоевский, «Бедные люди», 1846 год. «Посылаю вам фунтик конфеток, – нарочно для вас купил. Скушайте, душечка, да при каждой конфетке меня поминайте. Только леденец-то вы не грызите, а так пососите его только, а то зубки разболятся». «Братья Карамазовы», 1880 год. «Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш, арбуза два или три, аль четыре — ну нет, арбуза-то одного довольно, а шоколаду, леденцов, монпансье, тягушек... с шампанским рублей на триста чтобы было…».
Михаил Николаевич Загоскин, «Москва и москвичи», 1842-1850 год. Из описания традиционного гулянья в Сокольниках. «Оставив в стороне большую дорогу, по которой тянулись длинные ряды нарядных экипажей, мы повернули в лес и не успели сделать двадцати шагов, как сцена совершенно переменилась. Вместо роскошного столичного гулянья мы увидели перед собой сельский праздник во всей незатейливой простоте его... Все пространство, какое только можно окинуть взором, усеяно было пестрыми толпами горожан, которые сидели на земле отдельными кружками... Везде забавлялись и везде пили чай. Эта необходимая потребность нашего купечества, эта единственная роскошь наших небогатых мещан, это праздничное, высочайшее наслаждение всех трезвых разночинцев, фабричных мастеровых и даже мужичков –- наш русский кипучий самовар дымился на каждом шагу. Мы подошли к одному из этих самоваров, вокруг которого сидело на траве человек пять рабочих людей из крестьян и две молодицы в нарядных телогреях. Все они сидели чинно, попивали чаек, и не стаканами, а из фарфоровых чашек. Ну, вот это хорошо, ребята, – сказал мой собеседник, – вы вместо вина пьете чай. Оно дешевле и здоровее… Да и батюшка не заказывает, – сказал один молодой парень, кладя в рот кусочек леденца, который служил им вместо сахару».
Александр Васильевич
Александр Васильевич Дружинин, «Заметки петербургского туриста», 1856 год. «Школьник, издерживающий свой последний гривенник на покупку леденцов с патокой... школьник любит леденцы с патокой, он счастлив в те минуты, когда карман его полон с леденцами».
Надежда Дмитриевна Хвощинская, «Первая борьба», 1869 год. «В кондитерскую вошли двое старших гимназистов; они покупали леденцы в бумажках, вероятно, намереваясь потчевать своих дам».
Николай Петрович Вагнер, «Сказки Кота-Мурлыки», 1872 год.
Опять поставили самовар, и пошли чаи да россказни без конца и начала… Наконец, наговорились, разошлись по домам. Стемнело. Гришутка припрятал пакет, что мать принесла с пряниками, и в нем с десяток пряничков и леденцов».
Александр Николаевич Энгельгардт, «Письма из деревни», письмо первое, 1872 год. «Когда-то, лет пятьдесят или шестьдесят тому назад – за старостью, кондитер сам позабыл, сколько ему лет, – Савельич учился кондитерскому ремеслу в одной из лучших кондитерских в Москве, был кондитером в одном из московских клубов, потом был взят помещиком в деревню... Последние же два года Савельич жил как птица небесная, со дня на день, перебиваясь кое-как. Летом и осенью нанимался за мужиков караулить церковь, за что очередной двор давал ему харчи и платил по 5 копеек за ночь, варил иногда купцам в городе варенье, за что ему тоже перепадали кое-какие деньжонки... Кормился своим кондитерским ремеслом: купит на заработанные летом деньжонки несколько фунтов сахару, наделает леденцов и носит по деревням».
Николай Александрович Лейкин, «В царстве глины и огня», 1890 год. «Все вам будет предоставлено, что для семейственной женщины подобает. Дуть на вас буду… Без варенья или без леденцов в праздничный день за чай садиться не будете». «Угловые», 1903 год: «Охлябиха присела на стоявший около кровати Марьи деревянный красный сундук и благодушно стала рассказывать, как хорошо о бедности публиковаться в газетах, что мол, так и так, бедная вдова с четырьмя малолетними детьми, страдающая ревматизмом. – Уж лучше этого, девушка, и не бывает. Особливо ежели перед праздниками, – повествовала она. – Я видела, когда одну бабеночку опубликовали. Со всех сторон ей посыпалось ... И деньгами, и вещами... И конфеты, и игрушки детям… Одних леденцов столько нанесли ей, что потом все соседи ейныя неделю целую чай пили с леденцами вместо сахару».
Дневники и воспоминания великого князя Константина Константиновича. 1903 год: «В Луге позвал в свой вагон всех кадет попутчиков; их было 17 человек 1-го и 2-го корпусов и один морского. Пили чай, угощали кадет апельсинами и леденцам». 1906 год: «У Соколова купил забавную бонбоньерку в виде жестяной караульной будки; на передней стороне изображен часовой, держащий ружье у ноги; если подавить незаметную пружину, это сторона открывается и на обороте появляется часовой с ружьем «на плечо». Эту коробку с леденцами, вернувшись домой, в караульный дом, я отдал тому из стрелков, который сумел ее открыть, с тем чтобы он разделил леденцы между товарищами». Такую же или похожую коробку мы нашли в собрании краеведческого музея Сызрани.
Иван Сергеевич Рукавишников, «Проклятый род», 1912 год. «Василий Васильич Горюнов ... старичок милый, бедный-бедный, одиноко живет, в кухне у начетчика, сам себе картошку печет, а то варит; лишнее заработает – селедку купит и чай с леденцами пьет. А зарабатывает хлеб свой насущный Василий Васильич торгом старинных вещей. Знающий человек».
Лидия Алексеевна Чарская, «Корректорша Варкунина», 1912 год. Скорее бы вырваться на Малую Мещанскую к Варкуниным и получить из рук Веры Петровны обещанный гонорар! Она сегодня же купит... бисквитов, курицу на завтра, потом чаю (как раз весь вышел!), детям гостинцев, самых дешевеньких, конечно, что-нибудь вроде пастилы и леденцов, а Соне галоши; совсем у нее галоши развалились».
Интересно, что писали о леденцах газеты во время Первой мировой войны, когда сахар стал дефицитен и дорог. Газета «Новое время», 27 июля 1915 года: «Экономы богаделен, не имея запаса сахара, выдают теперь старушкам и старикам к чаю паточные леденцы. Однако, леденцы эти не по зубам старым людям и приходится довольствоваться лизанием их». Газета «Петроградский листок», 17 октября 1916 года: «Сахар можно найти лишь в обмен на ходовые продукты крестьянского хозяйства, за деньги же можно достать только «Ландрина» и др. монпансье, по цене 1 р. 50 к. за фунт». Газета «Новое время», 30 ноября 1916 года: «Сокращение количества выпускаемого на рынок рафинада ударило прежде всего по низшим слоям населения, испокон веков пьющего чай «вприкуску». Крестьяне предпочитают покупать вместо сахарного песка – леденцы, платя за них 1 р. 50 к. – 1 р. 70 к. за фунт. На переработке песка в леденцы создалась целая отрасль кустарной промышленности, собирающая обильные доходы». Газета «Русское слово», 27 ноября, 1916 года: «Комиссия по распределению сахара обратила внимание на то обстоятельство, что многие владельцы кондитерских и конфетных фабрик, получая из комиссии сахар по твердым ценам – 8 р. 80 к. за пуд, превращают его в больших количествах в леденцы, которые затем продают населению по 1 руб. и по 1 р. 40 к. за фунт. В целях предупреждения этого рода спекуляции решено обуздать аппетиты кондитером введением такс на леденцы и конфеты. Предположено установить продажу леденцов в ограниченном размере по 50 к. за фунт».
Михаил Михайлович Пришвин, «Ландрин», 1923 год. У Пришвина есть рассказ о том, как он решил после революции и гражданской войны навестить родственницу – старушку Марфиньку. В юности она, будучи из купеческой семьи, увлеклась революционными идеями, а потом выстроила на все десять тысяч своего приданого школу в очень глухой деревне «Орловско-Тамбовской губернии». В этой школе она и преподавала до времени визита Пришвина.
«Живет ничего, да ей и немного надо: бутылка молока, пара яиц, немного творогу, хлеба, ей это приносят, не забывают, то один, то другой. Но чай мы с ней пили – морковку, и закусывали черным хлебом, посыпанным солью.
В сумерках я ложусь отдохнуть за перегородкой, слышу, к Марфиньке начинают приходить баба за бабой, и мне все слышно, о чем они с ней шепчутся...
Еще баба с мукой, еще...
– Что это? – спрашивает Марфинька.
– Ландрин,– отвечает баба,– и вот еще чай, настоящий китайский, он ведь у меня по ландрину пошел, самый большой комиссар по всему ландрину и в России, и в Сибири и по чаям и по сахарам.
– Ну, так что же? – спрашивает Марфинька.
– Тебе, тебе прислал,– говорит баба,– письмо-то я, дура, не захватила, на том конце села читают, вся деревня читает, удивляется: самый старший комиссар по всему ландрину и по чаю и по сахару. А уж как он про тебя-то пишет, так слезы и льются, так и льются. «Ангелу нашему телохранителю, – пишет,– посылаю двадцать фунтов ландрину и десять фунтов чаю, самого лучшего из Сибири, передайте ей, что я до гроба ее верный ученик и благодарный, чем только могу, как достиг этой ступени, так ее и вспомнил...».
Я слышал, как Марфинька целовалась с бабой, как обе всхлипывали, баба от радости, что сын ее стал комиссаром по всем ландринам, Марфинька...
Вечером мы поставили самовар, пили чай, настоящий, китайский, с ландрином, и хорошо нам было! ведь Марфиньке за всю жизнь было... от народа первое признание».