Самый родной чужой Васька 3 Начало
Вечером, уложив детей спать, Лена долго сидела у окна, глядя на заснеженную улицу. Думала о своем, женском. Двадцать лет ей недавно исполнилось, а на плечах — хозяйство, работа в колхозе, двое детей. Не о такой доле мечталось когда-то. Замуж хотела выйти, своих детей нарожать. А теперь... Кто возьмет ее с чужим ребенком? Да и некогда ей о замужестве думать.
В марте Вера Ивановна слегла. Кашляла тяжело, с кровью. Лена бегала в соседнюю деревню за фельдшером, но тот только руками развел — чахотка, сказал, запущенная. Лечить нечем, лекарств в районе нет.
— Мама, — Лена сидела у постели матери, держа ее сухую, горячую руку в своих. — Ты держись. Весна скоро, теплее станет.
Вера Ивановна слабо улыбнулась, покачала головой.
— Не жилица я, дочка, — прошептала она. — Чувствую, не дотяну до тепла.
— Что ты такое говоришь! — испугалась Лена. — Нельзя так!
— Можно, дочка, можно, — вздохнула мать. — От судьбы не уйдешь. Ты вот что... Ты детей береги. Галинку в школу направь, пусть учится. А Ваську... Ты правильно решила, что его на себя записала. Пусть растет, думая, что мама у него есть.
Вера Ивановна ушла тихо, во сне, в конце марта, когда за окном уже звенела капель и прилетели грачи. Лена прощалась с матерью, стояла у могилы с детьми, держа их за руки. Галька плакала навзрыд, уткнувшись в плечо сестры. А Васька смотрел серьезно, не понимая еще всей глубины потери, но чувствуя общую скорбь.
— Мама, а баба Вера теперь на небе? — спросил он, когда они возвращались с кладбища.
— На небе, маленький, — кивнула Лена, сдерживая слезы. — Смотрит на нас оттуда.
— А она вернется? — допытывался мальчик.
Лена остановилась, присела перед ним, взяла за плечи.
— Нет, Васенька, не вернется, — ответила она, глядя ему в глаза. — Но ты не бойся. Я с тобой. Я тебя никогда не оставлю.
— Обещаешь? — серьезно спросил Вася.
— Обещаю, — твердо ответила Лена.
— Мамочка, мама моя, —Васька бросился к Лене, прижался.
Лена замерла, прижала сына к себе. А Галька, молчавшая с самых по хорон, вдруг встрепенулась.
— Он что, думает, что ты его настоящая мама? — спросила она, когда Васька убежал играть.
— Не знаю, — честно ответила Лена. — Но я записала его на себя. По документам я теперь ему мать.
— А если настоящий отец вернется? — не унималась Галька. — Михаил?
Лена покачала головой.
— Не вернется, Галя. Слишком много времени прошло. Если бы был жив, весточку бы прислал.
***
Трудно им жилось без матери. Лена работала в колхозе с утра до ночи — на трудодни почти ничего не давали, но был огород, была корова, которую сберегли в во йну. Галька нянчилась с Васькой, помогала по хозяйству. А когда Лена возвращалась, усталая, с потрескавшимися от работы руками, дети бросались ей навстречу, наперебой рассказывая о своих делах.
— Мама, смотри, как я вырос! — кричал Васька, показывая на метку у двери.
— Лена, я корову накормила, — сообщала Галька.
И сердце Лены оттаивало, усталость отступала. Ради них она готова была работать сутками, недоедать, делать все, чтобы дети не чувствовали себя сиротами.
Сорок четвертый год принес надежды — наши войска гнали немцев на запад, освобождали город за городом. Жизнь в деревне понемногу налаживалась, хотя голодно было по-прежнему. Лена научилась многому — сама чинила крышу, колола дрова, копала огород. Соседки только качали головами, глядя на молодую женщину, взвалившую на себя мужскую работу.
— Надорвешься, Ленка, — говорили ей. — Куда тебе одной с хозяйством, с детьми?
— Ничего, справлюсь, — отвечала она, утирая пот со лба. — Не привыкать.
Васька для нее давно уже стал родным — смешливый, непоседливый, с вихрастой черноволосой головой. Он тянулся к ней, как подсолнух к солнцу, верил каждому ее слову.
Девятое мая сорок пятого года выдалось солнечным. Весть о Победе разнеслась по деревне днем — прискакал верховой из района, кричал что было сил: «Победа! Победа!»
Люди выбегали из домов, обнимались, плакали от счастья. Кто-то принес гармонь, заиграл «Катюшу». Бабы пустились в пляс прямо посреди улицы, позабыв на миг о своих горестях и потерях.
Лена стояла у калитки, прижимая к себе Гальку и Ваську.
— Мама, это значит, во йна закончилась? — спрашивал Васька, задрав голову.
— Да, маленький, — кивнула Лена, гладя его по вихрастой голове. — Закончилась. Теперь будем жить по-другому.
— А папа наш вернется? — подала голос Галька.
Лена помолчала, не зная, что ответить. Известий от отца не было с сорок второго, но похоронку они так и не получили, и где-то в глубине души теплилась надежда.
— Не знаю, Галинка, — честно ответила она. — Может, и вернется.
Вечером, когда уже стемнело, в дверь постучали. На пороге стоял почтальон Степаныч, сутулый, с седой щетиной на впалых щеках.
— Ленка, — сказал он, протягивая серый конверт. — Вот, принес...
Лена взяла похоронку негнущимися пальцами. Строчки прыгали перед глазами. Погиб двадцатого апреля сорок пятого, всего за несколько дней до Победы.
Галька, заглянувшая Лене через плечо, вдруг закричала страшно, по-взрослому, и бросилась в дальний угол избы. Васька, не понимая, что происходит, испуганно жался к Лене.
— Мама, что случилось? — спрашивал он. — Почему Галя плачет?
— Наш папа погиб, маленький, — тихо ответила Лена, прижимая мальчика к себе. — Не вернется он к нам.
В ту ночь они с Галькой не спали, сидели обнявшись на лавке. Сестра плакала, уткнувшись Лене в плечо, а та гладила ее по голове, утешала, хотя самой хотелось кричать от боли и несправедливости.
— Теперь у нас никого не осталось, — всхлипывала Галька. — Ни мамы, ни папы...
— У нас есть мы, — твердо сказала Лена. — Ты, я и Васька. Мы — семья. И ничего страшнее с нами уже не случится. Все самое страшное позади.
Жизнь постепенно входила в мирное русло. Мужчины возвращались с фронта. Бабы встречали их со слезами радости. А тех, кто не дождался, утешали всем миром.
Летом Лену вызвали в правление колхоза. Марья Петровна, все еще занимавшая должность председателя, объявила:
— Решили мы тебя, Лена, бригадиром на ферму поставить. Хоть и молодая, но деловая. И с людьми ладишь, и работы не боишься.
Лена растерялась:
— Да как же так? Мне ведь всего двадцать два. Есть постарше, поопытнее.
— Опыт — дело наживное, — отрезала Марья Петровна. — А совесть, ответственность — это либо есть, либо нет. У тебя есть. Да и образование у тебя семь классов, не у каждого такое.
Так Лена стала бригадиром. Работы прибавилось, забот тоже, но и уважения со стороны односельчан. Стали называть по имени-отчеству — Елена Ивановна. А ведь совсем недавно была просто Ленка.
Октябрьским вечером, когда первые заморозки уже посеребрили траву, Лена с Галькой сидели за столом. Васька уже спал, наигравшись за день. Сестры негромко разговаривали, штопая старые рубашки при свете керосиновой лампы.
— Знаешь, Лен, — вдруг сказала Галька, — а ведь так и останешься ты, наверное, вековухой. Ты — со мной и Васькой, я — с тобой. Мужиков-то в деревне раз-два и обчелся, да и те уже при женах.
— Ничего, — улыбнулась Лена. — Проживем как-нибудь. Ты вот школу окончишь, может, в город учиться поедешь.
— А ты? — спросила Галька. — Тебе-то что делать? С Васькой одной?
Лена задумалась, глядя на огонек лампы.
— Васька — мой сынок, — тихо сказала она. — Может, не родной по крови, но родной по сердцу. Ради него и жить стоит.
В дверь вдруг постучали — негромко, но настойчиво. Сестры переглянулись. Поздно уже, кто бы это мог быть?
— Кто там? — спросила Лена, подходя к двери.
— Хозяйка, открой, — донесся мужской голос. — Путник я, с дороги.
Лена приоткрыла дверь, держа наготове тяжелый подсвечник — мало ли кто шатается по ночам. На пороге стоял мужчина в потрепанной шинели, с вещмешком за плечами. Худой, осунувшийся, с черной щетиной на щеках. Но глаза... Глаза были удивительно знакомыми.
— Михаил? — выдохнула Лена, не веря своим глазам. — Михаил Смирнов?
Мужчина кивнул, устало улыбнувшись.
— Здравствуй, Лена, — сказал он. — Принимай гостя с дальней дороги.
Лена пропустила его в дом, все еще не веря в происходящее. Галька замерла у стола, глядя на пришельца широко раскрытыми глазами.
— Живой, — прошептала Лена. — А мы думали...
— Мы и сами считали себя уже погибшими, — вздохнул Михаил, проходя в избу и ставя вещмешок на пол. — В плену я был, Лена. Потом концлагерь, побег... Долгая история.
Он огляделся по сторонам.
— Мне люди добрые сказали, что Васька у тебя. А Тони моей нет. Не мог я в пустую избу один… Ты уж не серчай, — прошептал он. — Где Васька?
Сердце Лены сжалось от внезапного страха. Вот и пришло то, чего она подсознательно боялась все эти годы. Отец вернулся за сыном. За ее сыном, которого она растила, как родного, который называл ее мамой.
— Жив, здоров, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Спит уже. Большой вырос.
Михаил сел на лавку, закрыл лицо руками. Плечи его вздрагивали.
— Спасибо тебе, Лена, — проговорил он, не поднимая головы. — За сына спасибо.
Присутствие Михаила в деревне перевернуло жизнь Лены. Она старалась держаться, улыбаться Ваське, не показывать своего страха, но сердце сжималось каждый раз, когда она видела, как отец неловко пытается найти общий язык с сыном.
Михаил приходил каждый день, сначала ненадолго, потом оставался на ужин. Сидел за столом молча, наблюдая, как Лена хлопочет по хозяйству, как Васька с аппетитом уплетает суп, как Галька помогает сестре. В его глазах читалась смесь благодарности и тоски.
— Хороший у тебя сынок вырос, — сказал он однажды, когда Васька убежал играть во двор. — Крепкий, смышленый.
— Он и твой сын тоже, — тихо ответила Лена, не поднимая глаз от посуды, которую мыла.
Михаил вздохнул, покрутил в руках кружку.
— Знаешь, Лен, я ведь все эти годы о нем думал, — сказал он негромко. — В плену, в лагере, в госпитале. Мечтал, как вернусь, увижу... А теперь вот сижу рядом с ним и слова нужного найти не могу. Чужие мы с ним.
Лена обернулась, вытирая руки о передник.
— Время нужно, Миша, — сказала она мягко. — Он маленький еще, привыкнет.
— А ты? — вдруг спросил Михаил, глядя ей прямо в глаза. — Ты сможешь его отпустить?
Лена замерла, почувствовав, как к горлу подкатывает комок.
— Я... — начала она, но слова застряли в горле.
— Вижу, что нет, — кивнул Михаил. — Да я и не тороплю. Понимаю, как тебе тяжело. Дам время. Сам пока дом подлатаю, работу найду. А там видно будет.
Он устроился в колхоз плотником. Работал с утра до ночи, а все свободное время проводил у своего дома — чинил крышу, заменял прогнившие венцы в срубе, белил стены. Соседки шептались: «Для сына старается. Гнездо вьет».
Лена делала вид, что не слышит этих разговоров. Продолжала работать бригадиром на ферме, заботиться о хозяйстве, воспитывать детей. Но по ночам часто плакала в подушку, чтобы не слышала Галька.
Однажды сестра проснулась.
— Лен, — тихо позвала она, присаживаясь на край кровати. — Ты что?
— Ничего, Галинка, — попыталась улыбнуться Лена, вытирая слезы. — Просто устала.
— Из-за Васьки, да? — прямо спросила Галька. — Боишься, что Михаил его заберет?
Лена молча кивнула. За эти годы Галя повзрослела, многое стала понимать.
— А может, это и правильно? — задумчиво сказала девочка. — Он же отец родной. И дом у него и работа.
— Знаю, — вздохнула Лена. — Умом понимаю, что так и должно быть. А сердце не принимает. Как же я без него? Столько лет вместе... Он для меня родной, понимаешь?
Галька обняла сестру, прижалась щекой к ее щеке.
— Понимаю, — прошептала она. — Но ведь Михаил в другом конце деревни живет, не на край света уезжает. Будешь видеться с Васькой.
— Это не то, — покачала головой Лена. — Не то...
Две недели спустя, в воскресный день, Михаил пришел нарядный – в светлой, довоенной рубахе.
— Здравствуй, Елена Ивановна, — сказал он официально. — Вот, пришел по делу.
Лена почувствовала, как холодеет все внутри. Она знала, что этот день придет, но оказалась к нему не готова.
— Проходите, — сказала она, пропуская мужчину в дом.
Васька играл на полу с деревянными чурками, строил что-то вроде башни. Увидев гостя, приветливо улыбнулся — к Михаилу он уже привык, хоть и папой называл его редко.
— Лена, — начал Михаил, явно подбирая слова. — Я вот что думаю... Дом я подлатал, работа есть. Думаю, пора Ваське со мной жить. Как-никак я отец ему.
Лена стояла, опустив глаза, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Здесь можно найти так же мои рассказы: https://t.me/+Gtlo_ZB9JktiMDM6