Тишина, опустившаяся на дачный участок после отъезда «Рено», была густой, почти осязаемой. Она звенела в ушах, смешиваясь со стрекотом кузнечиков и шелестом яблоневых листьев. Марина сидела на ступеньках крыльца, а Андрей молча присел рядом, обняв её за плечи. Он чувствовал, как напряжены её мышцы, как тонко вибрирует всё её тело после пережитого нервного шторма.
— Прости меня, — наконец тихо сказал он, нарушая молчание. — Я оказался таким… бесхребетным. Мямлей. Позволил им сесть нам на шею, и если бы не ты…
— Дело не в тебе, Андрей, — вздохнула Марина, прислонившись головой к его плечу. Наконец-то она чувствовала себя в безопасности. Её крепость снова была её. — Ты просто хороший, добрый человек. И ты не привык ждать от людей такой беспардонной наглости. Ты судишь по себе, думаешь, что у всех есть совесть и чувство такта.
— У них нет ни того, ни другого, — с горечью признал он. — Когда я сегодня смотрел на тебя… как ты им всё высказала, как поставила на место… Я сначала испугался. А потом… я так тобой гордился, Мариш. Ты у меня боец. Настоящий.
Марина слабо улыбнулась. Бойцом она себя не чувствовала. Скорее, загнанным в угол зверьком, который наконец-то выпустил когти, чтобы защитить свою нору.
— Просто всему есть предел, — сказала она. — «Мой предел — это растоптанные укроп и салат, и планы на нашу дачу «до сентября».
Они ещё долго сидели, наслаждаясь покоем и друг другом. Вечер был тёплым и ласковым. Они зажгли на веранде старую керосиновую лампу, пили чай с мятой и мелиссой из своего сада и говорили обо всём и ни о чём, заново обретая утраченную гармонию. Казалось, кошмар закончился, и можно было просто выдохнуть и забыть о нём, как о дурном сне.
Но, как оказалось, это было только затишье перед новой бурей. Отголоски их маленькой дачной войны докатились до них уже в понедельник.
Андрей вернулся с работы мрачнее тучи. Он молча прошёл на кухню, налил себе стакан воды и залпом выпил.
— Что-то случилось? — встревожилась Марина.
— Гриша, — коротко бросил он. — Этот… человек… он распустил по всему офису слухи.
— Какие ещё слухи? — похолодела Марина.
— Какие! — Андрей нервно ходил по кухне. — Что мы — звери и изверги. Что мы вышвырнули на улицу его семью с маленькими детьми, когда у них случилось несчастье. Он же всем рассказал свою байку про то, как их выгнали со съёмной квартиры. И теперь он всем плачется, что его друг, то есть я, оказался последней сволочью, а моя жена — истеричная мегера, которая довела его Галочку до нервного срыва.
— Что?! — Марина села на стул, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Он всё перевернул с ног на голову! — продолжал кипятиться Андрей. — Рассказывает, что ты заставляла его жену батрачить, как крепостную, а детей морила голодом. Что он, бедный, пытался нам помочь по хозяйству из благодарности, а ты только и делала, что попрекала их каждым куском хлеба. Начальник сегодня смотрел на меня так, будто я у него взаймы взял и не отдаю. А Людочка из бухгалтерии, которая всегда так мило улыбалась, сегодня отвернулась, когда я с ней поздоровался.
Это был удар под дых. Одно дело — отстоять свой дом от физического вторжения, и совсем другое — защитить свою репутацию от липкой, ядовитой лжи. Марина поняла, что озлобленные взгляды, которыми одарили её Гриша и Галя на прощание, были не просто обидой. Это было объявление новой, партизанской войны.
Вскоре и она сама почувствовала на себе её последствия. Ей позвонила Лена, жена другого коллеги Андрея, с которой они иногда встречались семьями.
— Мариночка, привет, — начал разговор был нарочито бодрым. — Слушай, мы тут в субботу собирались к вам заехать, шашлыков поесть, помнишь, договаривались? Тут такое дело… мы не сможем. У нас у мамы юбилей внезапно нарисовался, вот. Так что извини, в другой раз как-нибудь.
Марина слушала её сбивчивые оправдания и всё понимала. Никакого юбилея не было. Просто Галя уже успела обработать и её. Яд сплетен действовал быстро и безотказно.
Мир вокруг них начал меняться. Дружелюбные соседи по даче стали здороваться сквозь зубы, общие знакомые перестали звонить. Они оказались в вакууме, в кольце из осуждения и перешёптываний за спиной. Андрей ходил на работу как на каторгу, Марина чувствовала себя подавленной и одинокой. Наглость и ложь побеждали.
— Может, нужно всем рассказать, как было на самом деле? — предложил Андрей одним из вечеров, когда напряжение стало невыносимым.
— И что? — горько усмехнулась Марина. — Оправдываться? Кому? Людям всегда интереснее верить в плохую, скандальную историю. «Бедную семью с детьми выгнали на мороз» звучит куда драматичнее, чем «Наглые халявщики получили по заслугам». Мы будем выглядеть жалкими и смешными.
Она была права. Любое их слово будет воспринято как попытка обелить себя. Они попали в искусно расставленную ловушку.
Спасение пришло оттуда, откуда Марина его совсем не ждала. В один из выходных, когда они в полном унынии сидели на даче, не зная, что делать дальше, к их воротам подкатило такси. Из него, кряхтя и охая, выбралась пожилая, но очень энергичная женщина с копной седых, коротко стриженных волос и пронзительными, как у ястреба, голубыми глазами.
— Зинаида Павловна! — ахнула Марина, бросаясь к ней. — Тётя Зина! Какими судьбами?
Это была её двоюродная тётка, мамина сестра. Зинаида Павловна, или просто тётя Зина, была женщиной-легендой. Бывшая заведующая отделением в областной больнице, хирург от бога, она в свои семьдесят пять сохранила острый ум, железную волю и убийственное чувство юмора. Она жила в соседнем областном центре и навещала их нечасто, но каждый её приезд был событием.
— А такими, Маришка, что сестрица твоя, паникёрша, звонит мне и рыдает в трубку, что у тебя тут какие-то неприятности, — зычным голосом объявила тётя Зина, стискивая племянницу в объятиях. — Пришлось бросать свои георгины и ехать наводить порядок. Привет, зятёк! Что нос повесил? Веди гостью в дом, рассказывайте, кто тут мою девочку обидел. Будем лечить. Или калечить, по ситуации.
***
Приезд тёти Зины был подобен порыву свежего ветра, ворвавшемуся в затхлую комнату. Она внесла с собой энергию, уверенность и запах каких-то аптечных трав, которым, казалось, пропахла вся её одежда. Осмотрев дом хозяйским взглядом, она первым делом распорядилась поставить самовар.
— Все самые важные вопросы, Маришка, решаются за чаем, — провозгласила она, усаживаясь на веранде. — Это тебе любой английский лорд подтвердит. А за самоваром — так и подавно. От него дух русский исходит, правильный. Он любую хворь и дурь из головы выгоняет.
Когда душистый чай с чабрецом был разлит по чашкам, а на столе появились варенье из крыжовника и свежая выпечка, которую тётя Зина умудрилась привезти с собой ещё тёплой, она внимательно посмотрела на поникшие лица племянницы и её мужа.
— Ну, выкладывайте. Что за драма в благородном семействе? Только без слёз и соплей. Факты, диагнозы, анамнез. Я слушаю.
И они рассказали. Сначала сбивчиво, потом всё более уверенно, они поведали ей всю историю от начала до конца. Про «пару часиков», про растоптанный базилик, про стирку в чужом халате, про «дачную повинность» и про ядовитую паутину сплетен, которая теперь опутывала их жизнь.
Тётя Зина слушала молча, лишь изредка хмыкая и отхлёбывая чай. Её лицо было непроницаемо, и только в глубине голубых глаз плясали смешливые искорки. Когда Марина закончила свой рассказ, тётка отставила чашку и громко расхохоталась.
— Ай да молодчина, Маринка! Ай да хирург! — воскликнула она, хлопнув себя по колену. — Какую блестящую операцию по ампутации наглости провела! «Дачная повинность»! Это же гениально! Записать надо!
Марина и Андрей переглянулись. Они ожидали чего угодно — сочувствия, возмущения, советов, — но не такой бурной реакции.
— Вам смешно, тётя Зина, — с обидой в голосе сказала Марина. — А нам не до смеха. Нас теперь все считают монстрами.
— Глупости! — отрезала тётка. — Монстрами вас считают только дураки и те, кто сам не прочь на чужой шее прокатиться. А умные люди всё понимают. Только им лень вникать. Значит, наша задача — заставить их вникнуть. И сделать это красиво.
Она пододвинула к себе вазочку с вареньем.
— Знаешь, что мне это напоминает? — сказала она, отправляя в рот ложечку изумрудного лакомства. — В больнице у меня был один ординатор, Славик. Руки золотые, голова светлая, но характер — как кисель. Мягкий, безотказный. И вот на его дежурство все старались спихнуть самую грязную работу, пациентов посложнее, бумажки всякие. А он пыхтел, но делал. И все его вроде как любили, но никто не уважал. И вот однажды привозят к нам ночью одного местного царька, начальника какого-то треста. Пьяный в дым, свалился с лестницы, сломал ногу. И давай права качать: «Я такой-сякой, зовите мне профессора, вы тут все коновалы!» А в больнице ночью — только Славик и я. Я ему говорю: «Иди, Слава, вправляй. Твой пациент». А он боится, трясётся. Ну, я ему пару ласковых сказала для храбрости. Он пошёл. И так этому начальнику ногу вправил и гипс наложил — быстро, чётко, больно, но по делу, — что тот даже пикнуть не успел. А когда тот снова начал орать, Славик на него так спокойно посмотрел и говорит: «Ещё раз откроете рот без моего разрешения, я вам для симметрии и вторую ногу загипсую. Без перелома».
Тётя Зина усмехнулась.
— И что ты думаешь? Царёк этот до самого утра лежал тише воды, ниже травы. А потом всем рассказывал, какой у нас в больнице хирург молодой есть — зверь, но профессионал! И Славика после этого случая как подменили. Уважать себя заставил. Потому что понял: иногда, чтобы тебя услышали, нужно говорить не вежливо, а громко и понятно. Ты, Маришка, сделала то же самое. Ты показала зубы. А теперь сидишь и переживаешь, что кому-то не понравился твой оскал.
Она посерьёзнела.
— Ваша ошибка не в том, что вы их выставили. А в том, что вы отдали им инициативу после. Вы позволили им первым рассказать свою версию истории. А в информационной войне, деточка, побеждает тот, кто нанёс удар первым. Но ничего, это поправимо. Будем наносить ответный.
— Но как? — спросил Андрей. — Ходить по офису и всем раздавать листовки с нашей версией?
— Боже упаси! — всплеснула руками тётя Зина. — Оправдываться — удел виноватых. Мы поступим умнее. Нам нужен плацдарм. Место, где соберётся как можно больше тех, кто слышал их лживую версию. И нужна главная «радиостанция», самый главный сплетник в их окружении. Есть такой?
Марина и Андрей задумались.
— Есть, — неуверенно сказала Марина. — Антонина Сергеевна. Жена начальника отдела. Она обожает быть в курсе всех событий и её слово имеет вес. Галя наверняка ей уже всё в уши напела.
— Прекрасно! — потёрла руки тётя Зина. — Значит, цель — Антонина Сергеевна. А теперь нужен повод. Корпоратив, юбилей, день рождения… Что у вас там намечается в ближайшее время?
— Через две недели день рождения фирмы, — вспомнил Андрей. — Будет большой банкет в ресторане. Приглашены все сотрудники с жёнами. Гриша с Галей там точно будут.
— Идеально! — глаза тёти Зины сверкнули боевым азартом. — Значит, у нас есть две недели на подготовку. План такой. Во-первых, прекратить ходить с кислыми минами. Вы — жертвы, но не жалкие, а гордые. Спину прямо, голову выше! Во-вторых, никакой мести и ответных гадостей. Мы будем выше этого. Мы превратим их трагедию в комедию. Люди любят посмеяться над чужой глупостью. Мы дадим им этот шанс.
Она подмигнула Марине.
— А, в-третьих, к этому банкету ты, деточка, должна подготовиться. Ты будешь не оправдываться, а рассказывать. Рассказывать самую смешную и нелепую историю, которая случилась с вами этим летом. С деталями, с подробностями, с юмором. Ты должна будешь так вкусно всё это подать, чтобы Антонина Сергеевна не просто тебе поверила, а чтобы она сама захотела пересказать эту историю дальше, приукрасив её собственными эпитетами.
— У меня не получится, — испугалась Марина. — Я не умею так…
— Я тебя научу, — уверенно сказала тётя Зина. — Искусству ведения беседы, как и любой операции, можно научиться. Главное — правильная подготовка, точный расчёт и твёрдая рука. А сейчас — наливайте ещё чаю. Нам нужно обсудить тактические детали…
И под мирное гудение старого самовара на дачной веранде начал разрабатываться план операции под кодовым названием «Окончательная ампутация».
***
Следующие две недели прошли под знаком тотальной подготовки. Тётя Зина превратила дачу в свой личный штаб, а Марину — в курсанта школы молодого бойца. Она оказалась не только гениальным хирургом, но и прирождённым психологом и стратегом.
— Запомни, Маришка, главное оружие женщины — это не слёзы и не крики, — внушала она племяннице, пока они вместе восстанавливали растоптанные грядки. — Это ум, юмор и тотальное самообладание. Твоя задача на этом банкете — не выглядеть жертвой. Жертв жалеют, но не уважают. Ты должна выглядеть победительницей, которая с лёгкой иронией смотрит на пережитые трудности.
Они часами репетировали предстоящий «рассказ». Тётя Зина заставляла Марину проговаривать всю историю снова и снова, оттачивая каждую фразу, каждую интонацию.
— Не так! — командовала она. — Не «эта ужасная Галя надела мой халат». А: «Представляете, просыпаюсь утром, а по моей кухне порхает фея в моём любимом шёлковом халате! Я сначала подумала, что сплю. Оказалось — нет, это Галина забота обо мне так проявилась, решила, видимо, что её домашняя одежда недостаточно хороша для моей кухни». Чувствуешь разницу? В первом случае — жалоба, во втором — анекдот.
Марина сначала сопротивлялась, ей было трудно перестроить своё восприятие с трагедии на комедию. Но постепенно она втянулась. Под руководством тётки она училась смеяться над тем, что ещё недавно причиняло ей боль. Она вспоминала всё новые и новые детали: грязные ноги Гриши на журнальном столике, его храп, который был слышен через две стены, попытки мальчишек научить Барсика играть в футбол… И всё это, пропущенное через фильтр иронии, превращалось из улик в деле о вторжении в уморительные зарисовки из жизни дикарей в цивилизованном мире.
Тётя Зина также взяла на себя подготовку «внешнего вида».
— Ты должна сиять, — заявила она. — Не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а для себя. Когда женщина чувствует себя красивой, у неё спина прямее и голос твёрже.
Они съездили в город и устроили рейд по магазинам. Тётя Зина с безжалостностью хирурга отметала все «скучные и приличные» варианты, которые выбирала Марина. В итоге было куплено элегантное, но смелое платье цвета ночного неба, которое идеально подчёркивало фигуру и цвет глаз Марины, и изящные туфли на невысоком каблуке.
— В этом ты будешь не защищаться, а наступать, — удовлетворённо заключила тётка, оглядывая племянницу в обновке.
Андрей на всё это смотрел с изумлением. Его жена менялась на глазах. Из подавленной и затравленной женщины она превращалась в уверенную в себе, блистательную красавицу с лукавым огоньком в глазах. Он и сам воспрял духом. Присутствие тёти Зины и её неиссякаемый оптимизм действовали на него терапевтически. Он перестал шарахаться от коллег в офисе и на сочувственные взгляды отвечал спокойной и вежливой улыбкой.
В день банкета волнение достигло своего пика.
— Я боюсь, я всё забуду, — шептала Марина, пока тётя Зина делала ей укладку.
— Ничего ты не забудешь, — уверенно отвечала та, орудуя феном и расчёской. — Главное — помни три правила. Первое: не нападай первой. Жди, пока дичь сама попадёт в силки. Второе: говори только с тем, кто принимает решения. В твоём случае — с этой твоей Антониной. Остальные — массовка. И третье: получай удовольствие. Это не экзамен, это твой бенефис.
Когда Андрей увидел жену, готовую к выходу, он на мгновение потерял дар речи.
— Марин… ты… ты просто невероятная, — выдохнул он.
— Это всё она, — засмеялась Марина, кивнув на тётку. — Мой фельдмаршал.
— Так, бойцы, последние наставления! — скомандовала тётя Зина. — Ведите себя естественно. Улыбайтесь. Вы пришли отдыхать. А ты, зятёк, держись рядом с женой. Ты — её надёжный тыл. Чтобы все видели, что вы — единое целое. Всё, идите. И ни пуха ни пера!
— К чёрту! — хором ответили Марина и Андрей и вышли за дверь.
Банкетный зал ресторана гудел, как растревоженный муравейник. Музыка, смех, звон бокалов. Марина и Андрей вошли, и на несколько секунд разговоры стихли. Десятки любопытных глаз уставились на них. Марина почувствовала, как холодеют руки, но тут же вспомнила наставления тётки. Она выпрямила спину, улыбнулась мужу и уверенно пошла к их столику, как, будто не замечая обращённых на них взглядов.
Гриша и Галя сидели за соседним столом. Увидев Марину, Галя скривила губы в ядовитой усмешке и что-то демонстративно зашептала на ухо своей соседке. Она была в своём репертуаре — скромное тёмное платье, страдальческое выражение лица. Образ жертвы был продуман до мелочей.
Марина сделала вид, что не заметила их. Они с Андреем мило беседовали с соседями по столу, шутили, смеялись. Прошло около часа, прежде чем «дичь сама попала в силки». К их столику подошла она — Антонина Сергеевна, пышная дама в летах, увешанная золотом, как новогодняя ёлка. Жена начальника отдела и главная «радиостанция» офиса.
— Мариночка, дорогочка, как вы сегодня прекрасно выглядите! — пропела она, окинув Марину оценивающим взглядом. — Давно не виделись. Как ваше лето проходит? Отдыхаете на даче?
Это был тот самый момент. Марина почувствовала, как Андрей напрягся рядом. Она сделала глубокий вдох.
— Здравствуйте, Антонина Сергеевна! Спасибо, прекрасно выглядите, — улыбнулась она самой обезоруживающей улыбкой. — О, лето у нас в этом году незабываемое! Такое приключение было, до сих пор отойти не можем.
— Да что вы? — тут же заинтересовалась Антонина Сергеевна. Её ушки-локаторы настроились на приём информации. — Что-то случилось? А то я тут слышала… Галочка так переживала…
— О, вы про наших гостей? — рассмеялась Марина легко и непринуждённо, как будто речь шла о забавном пустяке. — Бедная Галочка, представляю, как ей было неловко. Они же к нам попали в такую переделку!
Антонина Сергеевна удивлённо приподняла накрашенные брови. Такая реакция явно не вписывалась в ту картину, которую ей нарисовала Галя.
— Мы с Андреем решили провести социальный эксперимент, — заговорщицки понизив голос, продолжила Марина. — Назвали его «Назад в СССР, или дачный трудовой лагерь». Представляете, приезжают к нам люди, которые думают, что на даче всё растёт само, а шашлык жарится силой мысли. А мы им — раз, и трудотерапию!
И Марина, увлекая за собой любопытство Антонины Сергеевны, начала свой рассказ. Она не жаловалась и не обвиняла. Она рисовала яркие, комичные картины. Она с юмором описывала, как «бедный, измученный городом» Гриша пытался починить одну доску в заборе, как его «талантливые мальчики» проводили «инновационную прополку» моркови вместе с сорняками, как «гостеприимная хозяюшка» Галя пыталась освоить её стиральную машину, чуть не устроив вселенский потоп.
Она рассказывала о «дачной повинности» не как о наказании, а как о весёлой игре, в которую они предложили поиграть своим гостям, чтобы те лучше прочувствовали прелести загородной жизни.
— И вы знаете, эффект оказался поразительным! — закончила Марина, сверкая глазами. — Через три дня наши дорогие гости так прониклись духом коллективного труда, что решили, что такой интенсивный отдых им пока не по силам. Сказали, что им нужно морально подготовиться к следующему сеансу трудотерапии. Так что мы теперь с нетерпением ждём их следующего визита, уже подготовили новый фронт работ!
Антонина Сергеевна слушала, открыв рот. Её лицо выражало целую гамму эмоций — от недоумения до искреннего веселья. Она несколько раз прыснула от смеха, прикрыв рот ладошкой. История, рассказанная Мариной, была такой живой, подробной и, главное, смешной, что жалкая версия Гали о «бессердечных хозяевах» рассыпалась в пыль.
— Боже мой, Мариночка, какая вы… какая вы затейница! — выдохнула она, отсмеявшись. — Трудовой лагерь! Ой, не могу! Бедная Галочка! Я-то думала… А оно вон как, оказывается!
Миссия была выполнена. Главная «радиостанция» получила новую, эксклюзивную, куда более интересную версию событий. Марина знала, что уже завтра весь офис будет в деталях обсуждать «социальный эксперимент» и «сеансы трудотерапии».
Она увидела, как Галя, сидевшая за соседним столом, смотрит на неё и на хохочущую Антонину Сергеевну. Лицо Гали стало сначала белым, потом пошло красными пятнами. Она поняла, что проиграла. Её оружие — ложь и жалость — оказалось бессильным против юмора и правды.
Марина спокойно встретилась с ней взглядом и слегка улыбнулась. Это была улыбка победителя. Операция «Окончательная ампутация» была завершена. Блестяще.
***
Последствия банкета не заставили себя ждать. Уже на следующий день Андрей, придя на работу, почувствовал, как изменилась атмосфера. Коллеги, которые ещё вчера смотрели на него с осуждением, теперь встречали его с понимающими усмешками. Людочка из бухгалтерии подбежала к нему с утра и заговорщицки прошептала: «Андрей, ну вы с Мариной даёте! Трудовой лагерь! Мы всем отделом смеялись до слёз!»
История, рассказанная Антониной Сергеевной и щедро сдобренная её собственными комментариями, разлетелась по офису со скоростью лесного пожара. Гриша и Галя в одночасье превратились из несчастных жертв в героев анекдота. Теперь за спиной смеялись уже не над Андреем, а над Гришей. Гриша пытался было что-то возражать, доказывать свою правоту, но его уже никто не слушал. На фоне яркой и остроумной истории Марины его скучное нытьё выглядело жалко и неубедительно.
Наказание, которого так жаждала справедливость, настигло их. И оно было куда страшнее, чем открытый скандал. Их наказали смехом. Их выставили на посмешище, их наглость и глупость стали достоянием общественности. Для людей, так жаждущих казаться значительными и вызывать сочувствие, это был самый страшный удар.
Через месяц Гриша не выдержал и уволился. Андрей слышал, что он нашёл работу в какой-то другой, менее престижной конторе. Их пути больше не пересекались. Семья наглых «постояльцев» навсегда исчезла с их горизонта.
Тётя Зина, убедившись, что операция прошла успешно, а пациент идёт на поправку, собралась домой.
— Ну вот, порядок наведён, — сказала она на прощание, обнимая Марину. — Запомни, девочка моя, на всю жизнь: твой дом, твоя семья, твоё душевное спокойствие — это твоя территория. И никто не имеет права вторгаться на неё с грязными ногами. А если кто-то попытается — не бойся дать отпор. Умно, красиво и, желательно, с юмором. Это обезоруживает лучше любого крика.
Она уехала, оставив после себя не только порядок в головах и душах, но и несколько баночек своего фирменного варенья из крыжовника.
Осень в том году пришла ранняя, золотая. В один из тёплых сентябрьских дней Марина и Андрей снова были на своей даче. Они убирали урожай, готовили сад к зиме. Андрей чинил тот самый забор, который так и не доделал Гриша, — теперь уже с удовольствием, для себя. Марина сажала под зиму тюльпаны.
Она посмотрела на грядку, где летом были растоптаны её пряные травы. Теперь там зеленели свежие розетки петрушки и укропа.
Жизнь продолжалась, раны затягивались.
— Знаешь, о чём я подумал? — сказал Андрей, отрываясь от работы. — Та история… она ведь не только про наглость и границы. Она про нас с тобой. Я увидел, какой сильной ты можешь быть. А ты, наверное, увидела, каким слабаком могу быть я.
— Я увидела, каким добрым и доверчивым ты можешь быть, — поправила его Марина, подходя и обнимая. — А ещё я увидела, что, когда мы вместе, мы можем справиться с чем угодно. Ты — мой надёжный тыл. А я, если понадобится, всегда смогу стать твоим фельдмаршалом.
Они рассмеялись. Солнце садилось, окрашивая небо в нежные, пастельные тона. В доме на веранде их ждал горячий чай и тёплый плед. Барсик, полностью оправившийся от стресса, тёрся о ноги, выпрашивая свою порцию ласки. Их маленький мир, их крепость, которую они с таким трудом отстояли, был полон покоя и любви. И они оба знали, что никакие бури им больше не страшны.
От автора:
…Вот ведь как в жизни бывает. Одни люди строят своё счастье по кирпичику, годами, вкладывая душу и труд. А другие считают, что можно просто прийти на всё готовое, растолкать хозяев и начать пользоваться чужими плодами. Только почему-то они всегда забывают, что у любого, даже самого терпеливого человека, есть свой предел. И что за всё в этой жизни, рано или поздно, приходится платить. Иногда — просто смехом окружающих. А это, порой, бывает больнее всего.