Виталий расположился в кресле и громко кашлянул. Зинаида немедленно появилась в дверях.
— Зин, чай холодный! Ты специально, что ли?
Зинаида молча забрала чашку и ушла на кухню. Виталий вздохнул и включил погромче телевизор. Последние три недели после операции превратились в настоящий ад. Нет, не для него — для всех остальных.
— Вот, свежий. И печенье твое любимое, — Зинаида поставила чашку на столик.
— А сахар? Я же просил два кусочка! — он театрально закатил глаза. — У меня операция была, между прочим. Неужели сложно запомнить такую мелочь?
— Вить, сахар тебе нельзя. Врач говорил...
— Да что врач понимает! Меня этот чай без сахара убьет быстрее, чем болезнь.
Зинаида вышла из комнаты, на ходу вытирая глаза. Телефон завибрировал в кармане фартука — подруга звала на выставку. Придется отказаться, уже третий раз за месяц.
— Мам, ты чего? — Ольга застала ее в коридоре, прижимающую телефон к груди.
— Да так, ничего, — Зинаида попыталась улыбнуться. — Папа чай просит. Как обычно.
— Опять командует? — Ольга нахмурилась.
— Он болеет, Оль. Ему внимание нужно.
Из комнаты донеслось требовательное: «Зин! Ты где застряла? Газету мне принеси!»
Ольга скрестила руки на груди.
— Мам, он уже почти здоров. Врач сказал, что можно даже гулять понемногу.
— Знаешь, какой он упрямый, — Зинаида махнула рукой. — Считает, что еще очень слаб.
В этот момент в дверь позвонили — пришел Иван, муж Ольги.
— Как наш пациент? — спросил он, разуваясь. — Все еще умирает?
— Вань! — шикнула Ольга. — Не начинай.
Иван подмигнул теще:
— Зин, кружок рисования пропускаешь уже который раз?
— Да какое там рисование, — вздохнула она. — Тут бы с хозяйством управиться.
Они прошли в гостиную. Виталий оживился при виде зятя.
— О, Вань! Наконец-то нормальный человек! Эти женщины меня уморят. Сахар не дают, газету не несут.
— Так встал бы сам, Вить, — улыбнулся Иван. — Доктор сказал, движение — это жизнь.
— Ага, и сразу копыта отброшу. Вот Зинка этого и добивается, наверное, — он хохотнул, но никто не поддержал шутку.
Вечером, когда Ольга с Иваном ушли, Зинаида присела на диван с книгой. Виталий тут же кашлянул.
— Зин, ты телефон мой не видела?
— На тумбочке лежит, Вить.
— А подать?
Зинаида отложила книгу и принесла телефон.
— Спасибо, — буркнул он. — Ты куда читать уселась? А ужин?
— Я же час назад накормила тебя, Вить.
— Так это ж был полдник! А теперь ужин нужен. По часам надо питаться после операции, сама знаешь.
Зинаида вздохнула и пошла на кухню. Пока она нарезала сыр и колбасу, в глазах стояли слезы. Сегодня исполнилось ровно три недели, как она не брала в руки кисти. А ведь планировала нарисовать подарок внукам к празднику.
— Зин, а масло где? Я же люблю с маслом! И хлеб не так порезала — слишком толсто! — голос мужа эхом разносился по квартире.
Она положила руки на стол и глубоко вдохнула.
«Это пройдет, — подумала Зинаида. — Ему просто страшно. Он боится быть слабым. Нужно еще немного потерпеть».
Но маленький внутренний голос тихо спрашивал: а сколько еще?
Через неделю Виталий уже свободно ходил по квартире, но его требования становились только изощреннее.
— Зин, яблоко порежь. Нет, не так! Дольками, а не кубиками. Я же всегда дольками ем! — он раздраженно отодвинул тарелку.
— Вить, какая разница? Вкус же не меняется.
— Для меня есть разница! — он стукнул ладонью по столу. — Неужели сложно запомнить такую мелочь?
Зинаида молча забрала тарелку. Ее руки слегка дрожали. Телефон в кармане завибрировал — снова сообщение от руководителя кружка живописи: «Зиночка, мы скучаем! Приходите в среду, будем рисовать натюрморт».
Она поставила перед мужем новую порцию яблок.
— Вот, как ты любишь.
— Теперь нормально, — кивнул Виталий. — И чай сделай.
— Вить, я собиралась сегодня в театр с Тамарой. Билеты еще месяц назад купили.
— В театр? — он изумленно поднял брови. — А я как же? Один останусь?
— Всего на три часа...
— Нет уж! Я тут умираю, а она по театрам! — Виталий закашлялся, демонстративно хватаясь за сердце.
Зинаида тяжело опустилась на стул.
— Тебе уже лучше. Врач сказал, что восстановление идет отлично.
— Ну да, теперь я просто обуза, — он отвернулся к окну. — Иди, развлекайся.
— Вить...
— Иди-иди. Буду тут один умирать. Только тапочки мне сначала принеси. И плед. И таблетки на столик поставь. И телефон заряди — вдруг скорую вызывать придется.
Зинаида позвонила Тамаре и отменила встречу. Третий раз за месяц.
Вечером приехала Ольга. Застала мать на кухне — та бездумно мешала чай, глядя в одну точку.
— Мам, ты чего?
— Да так... — Зинаида вытерла глаза. — Устала немного.
— Опять театр отменила?
— Папе плохо было.
Ольга заглянула в комнату — отец спокойно смотрел футбол, прихлебывая чай.
— Что-то не похоже, что ему плохо.
— Просто не хотел один оставаться.
Ольга присела рядом с матерью.
— Мам, а ты о себе подумать не пробовала?
— Как же я о себе подумаю, когда он...
— Он что? — Ольга понизила голос. — Он уже ходит, сам в туалет ходит, телевизор смотрит. Что мешает ему чай себе налить?
— Привычка, — вздохнула Зинаида. — Всю жизнь я все делала.
— И ты согласна так дальше жить? — Ольга взяла ее за руку. — Без театра, без живописи, без встреч с подругами?
На следующий день Зинаида собиралась испечь пирог, когда зазвонил телефон. Ее преподавательница из кружка живописи предлагала поехать на пленэр.
— Марина Сергеевна, я не могу, муж после операции...
— Зиночка, вы уже месяц это говорите. Одно утро! Всего три часа. Свежий воздух, рассвет, творчество!
Зинаида закусила губу. В этот момент из комнаты донеслось:
— Зин! Чай где? И бутерброды! И газету вчерашнюю найди!
Что-то внутри нее щелкнуло.
— Знаете что? Я приеду. В шесть утра, у пруда.
Положив трубку, она почувствовала странное облегчение и одновременно страх. Впервые за много лет она сделала выбор в пользу себя.
Утром Зинаида тихо встала в пять часов. Достала из шкафа старый этюдник, краски, кисти. Руки дрожали от волнения. На кухне она приготовила завтрак для Виталия, оставила записку: «Вернусь к обеду. Завтрак на плите, лекарства на столике».
Выйдя из квартиры, она ощутила странное чувство — как будто сбежала из тюрьмы. Сердце колотилось, в голове крутились мысли: «А вдруг ему станет плохо? А вдруг он не справится?» Но другой голос внутри твердил: «Он взрослый человек. Он справится».
В парке у пруда уже собрались художники. Марина Сергеевна обняла ее:
— Зиночка! Наконец-то!
Рассвет окрасил небо в розовые тона. Зинаида установила мольберт и впервые за долгое время почувствовала себя... собой. Не женой, не матерью, не бабушкой — просто Зинаидой, которая любит рисовать.
Телефон она намеренно отключила.
***
Виталий проснулся в восемь. Привычно позвал:
— Зин! Завтрак готов?
Тишина.
— Зин?
Он с трудом сел на кровати. Странно. Обычно жена уже суетилась рядом.
Встав, он прошел на кухню. Пусто. На столе записка. Прочитал, не веря глазам.
— Ушла? Куда ушла?! — он схватил телефон и набрал Ольгу. — Алло! Мать твоя с ума сошла! Бросила меня одного!
— Пап, ты чего так рано? — сонный голос дочери. — Что случилось?
— Зинка сбежала! — он потряс запиской, хотя дочь не могла этого видеть. — Оставила записку и исчезла!
— Куда исчезла?
— Откуда я знаю! Написала только: «Вернусь к обеду». А мне что делать? Я голодный! И таблетки! Кто мне их подаст?
Пауза.
— Пап, а ты не пробовал... сам себе все это сделать?
— Что?! — Виталий возмутился. — Я больной человек! После операции!
— Которая была полтора месяца назад, — спокойно ответила Ольга. — Врач сказал, что ты полностью восстановился. Даже на работу можешь выходить.
— При чем тут работа? Жена должна заботиться о муже!
— А муж о жене — нет?
Виталий замолчал, не найдя ответа.
— Слушай, пап, — продолжила Ольга. — Мама ходит в художественный кружок. Сегодня у них пленэр на рассвете. Это для нее важно.
— Важнее меня?!
— А ты думаешь, для нее ничего, кроме тебя, не должно существовать?
— Я... — он запнулся. — Но как же завтрак? И таблетки?
— Завтрак на плите, таблетки на столике — так?
— Ну да.
— Так разогрей и выпей. Это же просто, пап.
Виталий обиженно сопел в трубку.
— Все равно неправильно это. Бросить мужа одного...
— Пап, — голос Ольги стал жестче. — Мама тридцать лет не отходила от тебя ни на шаг. Неужели она не заслужила хотя бы одно утро для себя?
После разговора Виталий угрюмо поплелся на кухню. Разогрел кашу, поставил чайник. Есть в одиночестве было непривычно и неприятно.
Звонок в дверь прервал его мрачные мысли. На пороге стоял Иван.
— Привет, пенсионер! — улыбнулся зять. — Как жизнь без надзирателя?
— Очень смешно, — буркнул Виталий. — Ты чего пришел?
— Ольга позвонила, сказала, что ты тут умираешь без присмотра, — Иван прошел в квартиру. — Вижу, живой пока.
— Издеваешься?
— Нисколько. Чай сам сделал или помочь?
— Сам, — огрызнулся Виталий. — Я не беспомощный.
— Вот и отлично, — Иван сел напротив. — А то Зинаида говорила, что ты даже носки сам найти не можешь.
— Могу я найти, — проворчал Виталий. — Просто она всегда... под рукой была.
Иван хмыкнул и отхлебнул чай из чашки хозяина.
— Знаешь, Вить, мой отец тоже после операции капризничал. Мать вокруг него бегала, а он командовал. Потом она в больницу попала с давлением. Знаешь, что произошло?
— Что? — Виталий насторожился.
— Пришлось папаше самому готовить, стирать, убираться. И знаешь — научился. Теперь борщ варит лучше, чем мать.
Виталий отвернулся к окну.
— К чему ты это?
— К тому, что Зинаида не вечная. Ей тоже отдых нужен. И свои интересы. Ты бы видел, как у нее глаза горят, когда она про свою живопись рассказывает.
— Живопись... — Виталий скривился. — Мазня какая-то. На старости лет блажь нашла.
— А ты видел ее картины?
— Нет.
— Тогда откуда знаешь, что мазня?
Виталий не ответил. Иван встал.
— Ладно, вижу — не помер без присмотра. Значит, Ольге можно не волноваться. А ты подумай над тем, что я сказал.
После ухода зятя Виталий долго сидел, глядя в окно. Потом, кряхтя, поднялся и пошел в кладовку. Там, в углу, стояли холсты, прислоненные к стене. Он никогда раньше не обращал на них внимания.
Виталий достал верхний. На картине был изображен их дачный домик в окружении цветущих яблонь. Он помнил этот вид — весна прошлого года. Но никогда не думал, что жена видит мир такими яркими красками. На другой картине — их внуки, смеющиеся за столом. Каждая деталь, каждая черточка лиц схвачена точно.
— Надо же... — пробормотал он. — А ведь хорошо получается.
Зинаида вернулась около двух часов дня, раскрасневшаяся, с этюдником в руках. Она замерла в дверях, увидев накрытый стол. Виталий стоял у плиты, помешивая что-то в кастрюле.
— Вить... ты что делаешь?
— Суп варю, — буркнул он, не оборачиваясь. — Сядь, поешь. Должен же кто-то о тебе позаботиться.
Зинаида медленно опустилась на стул.
— Ты не сердишься, что я ушла?
— Сердился, — он наконец повернулся. — Очень. Думал, как же так, бросила, ушла... А потом твои картины посмотрел.
— Мои картины? — она удивленно подняла брови.
— Ага. В кладовке нашел. Ты... талантливая, Зин.
Она покраснела и опустила глаза.
— Спасибо.
Виталий поставил перед ней тарелку супа.
— Не знаю, съедобно ли, но старался.
Он сел напротив и заговорил, глядя в сторону:
— Прости меня, Зин. Эгоистом был. Привык, что ты всегда рядом, всегда обо мне заботишься. Даже не замечал, что у тебя своя жизнь есть.
— Вить...
— Нет, дай договорить, — он поднял руку. — Иван правильно сказал. Я же не беспомощный. Сам могу и чай сделать, и таблетки найти. Просто... удобно было, когда ты всё делаешь.
Зинаида кивнула, в глазах блеснули слезы.
— А мне рисовать нравится, Вить. И с подругами встречаться. И в театр ходить.
— Я понял, — он накрыл ее руку своей. — Будешь теперь ходить, куда захочешь. Обещаю.
— Правда?
— Правда, — Виталий улыбнулся. — Только научи меня яичницу нормальную жарить. А то эта какая-то подгоревшая получилась.
Зинаида рассмеялась сквозь слезы.
Через месяц их жизнь изменилась.
По вторникам и четвергам Зинаида ходила на занятия живописью. Виталий научился готовить простые блюда и даже стирать рубашки. Раз в неделю они вместе выбирались в театр или кино — впервые за много лет как пара, а не как сиделка с подопечным.
— Знаешь, — сказал как-то Виталий, когда они пили чай на балконе, — я даже не думал, что так бывает.
— Как? — спросила Зинаида, отрываясь от наброска.
— Что в нашем возрасте можно начать жить по-новому. Мне казалось, что есть только один способ — как привыкли.
Зинаида улыбнулась и продолжила рисовать. На этот раз на картине был он, Виталий — с чашкой чая на балконе, в лучах вечернего солнца. Не требовательный командир, а просто любимый человек, с которым она решила провести жизнь.
А он смотрел на нее и думал, что некоторым урокам нужно учиться даже в шестьдесят шесть лет. И что любовь — это не когда кто-то тебе служит, а когда вы оба свободны быть собой.
Ставьте лайки и подписывайтесь на мой канал- впереди много интересного!
Еще интересное: