И тогда я сказала то, о чём молчала всю жизнь.
***
Вилка упала с металлическим звоном.
Время остановилось.
Олег сидел напротив, жевал котлету и смотрел в телефон. Вилка лежала у его ног. Он даже не посмотрел вниз.
Просто ждал.
Ждал, что я встану, подойду, подниму. Как двадцать лет подряд.
Я встала. Подошла. Нагнулась. Подняла вилку.
И вдруг сказала:
— Двадцать лет, Олег. Двадцать лет я поднимаю за тобой.
Он поднял глаза от телефона:
— Что?
— Вилки. Носки. Полотенца. Книги. Двадцать лет подбираю то, что ты роняешь, бросаешь, оставляешь.
— О чём ты?
— О том, что ты даже не попытался поднять. Даже не подумал. Просто сидишь и ждёшь, когда я подберу.
Он отложил телефон:
— Лен, ты о вилке? Серьёзно? Из-за вилки устраиваешь сцену?
— Не из-за вилки, Олег. Из-за того, что вилка — это символ.
— Какой ещё символ?
— Символ того, как ты ко мне относишься. Как к прислуге, которая всё подберёт, уберёт, приготовит.
Я всё ещё стояла с вилкой в руке. Смотрела на него и впервые за двадцать лет говорила правду.
— Знаешь, что я делаю каждое утро?
— Лен, может, сядешь? Поедим нормально.
— Поднимаюсь в шесть утра. Готовлю тебе завтрак. Собираю обед. Глажу рубашку. Ты встаёшь в семь, садишься к готовому столу и читаешь новости.
— Ну и что? Ты же уже не работаешь.
— Не работаю? А что это тогда? — Я обвела рукой кухню. — Кто готовит? Кто убирает? Кто стирает, гладит, покупает продукты?
— Это же домашние дела...
— Домашние дела — значит, не работа? Значит, можно не благодарить?
— Лен, мы же семья. В семье не благодарят за каждую мелочь.
— Мелочь? — Я поставила вилку на стол. — Олег, когда ты в последний раз сказал мне спасибо?
Он задумался. Морщил лоб, пытался вспомнить.
— Ну... недавно. За ужин вроде.
— Когда недавно? Вчера? Позавчера? Неделю назад?
— Не помню точно...
— А я помню. Три месяца назад. Когда подхватил грипп, и я ночами тебя выхаживала. Тогда сказал: «Спасибо, что ухаживаешь».
— Лен, ну зачем ты считаешь?
— А почему ты не замечаешь?
Он встал из-за стола:
— Хватит. Я устал, хочу отдохнуть. А ты тут какую-то драму разыгрываешь.
— Устал? А я не устала?
— От чего ты устала? Дома сидишь весь день.
Дома сижу.
Эта фраза прозвучала как пощёчина.
— Дома сижу, — повторила я медленно. — Понятно.
— Лен, я не то имел в виду...
— Именно то и имел. Думаешь, дома сидеть — это отдыхать?
— Ну, в офис не ездишь, с начальством не общаешься...
— Зато с тобой общаюсь. Каждый день. Двадцать лет подряд.
— И что в этом плохого?
— А ты как думаешь?
Он пожал плечами:
— Не знаю. Мы же нормально живём.
— Нормально. Для тебя нормально.
Я села напротив него. Посмотрела в глаза.
— Олег, а ты знаешь, о чём я мечтаю?
— Ну... не знаю. О чём?
— О том, чтобы проснуться утром и не думать: что приготовить на завтрак, обед, ужин. Что купить в магазине. Что постирать.
— Так не думай.
— Не думать? А кто будет думать?
— Ну... вместе решим.
— Вместе? Олег, когда ты в последний раз был в продуктовом магазине?
Опять задумался.
— Месяц назад? За жигулевским ездил.
— А за продуктами?
— Не помню.
— А я помню. Никогда. За двадцать лет ни разу.
— Лен, я же работаю. Зарабатываю деньги.
— И это даёт тебе право ничего не делать дома?
— Не ничего. Я же... ну, мусор выношу иногда.
— Иногда. Когда я попрошу три раза.
— Лен, к чему весь этот разговор? Что ты хочешь?
— Хочу, чтобы ты увидел меня.
— Как это — увидел? Ты же рядом.
— Рядом, но невидимая. Ты видишь результат — чистый дом, готовую еду, выглаженные рубашки. Но не видишь, кто это всё делает.
— Вижу. Ты делаешь.
— Нет, не видишь. Для тебя это происходит само собой. Как по волшебству.
Он сел обратно за стол:
— Хорошо, вижу. И что дальше?
— Дальше я устала быть невидимой.
— А что предлагаешь?
— Предлагаю начать замечать. Начать помогать. Начать ценить.
— Я ценю.
— Как? Где проявления этого ценения?
— Ну... обеспечиваю же. Деньги даю на всё.
— Олег, деньги — это не любовь. И не уважение. Это просто деньги.
— А что тогда любовь?
— Любовь — это когда упала вилка, и ты сам её поднял. Не подумал даже, что кто-то другой должен это сделать.
Он молчал. Крутил в руках телефон.
— Лен, ну что теперь делать? Что ты от меня хочешь?
— Хочу, чтобы ты понял: я не твоя прислуга. Я твоя жена.
— Понял. И что это меняет?
— Всё. Или ничего. Зависит от тебя.
— Объясни конкретно.
— Конкретно? Завтра утром, когда проснёшься, не жди готового завтрака. Приготовь сам. Или мы приготовим вместе.
— А если я опоздаю на работу?
— Встанешь пораньше.
— Лен, это глупости какие-то...
— Глупости? Тогда продолжай жить как жил. А я буду жить как хочу.
— То есть как?
— То есть не буду больше поднимать за тобой вилки.
— И всё? Из-за вилки разрушаешь семью?
— Семью разрушает не упавшая вилка, Олег. А то, что ты двадцать лет не замечал, как я её поднимаю.
— Замечал.
— Врёшь. Если бы замечал — сказал бы спасибо. Хоть раз.
— Хорошо, скажу. Спасибо.
— Поздно.
— Почему поздно?
— Потому что сейчас ты говоришь не от сердца. А потому что я заставила.
— А что, нельзя исправиться?
— Можно. Но исправляются делами, а не словами.
Он встал, подошёл ко мне:
— Лена, давай не будем драматизировать. Ну напрягусь я больше, помогу по хозяйству...
— Напрягусь? Олег, ты слышишь себя? Напрягусь в собственном доме?
— Ну, как сказать... буду активнее участвовать.
— Участвовать. Как в чужой жизни.
— В нашей жизни.
— Нет, Олег. В моей жизни. Ты в ней гость. Очень дорогой, долгожданный гость, который приходит к накрытому столу.
— Лен, ну что ты говоришь...
— Правду говорю. Впервые за двадцать лет — правду.
Я встала, начала убирать со стола.
— Стой, — сказал он. — Я сам уберу.
— Не надо. Сейчас не надо.
— Почему?
— Потому что это не искренне. Ты убираешь, чтобы доказать что-то. А не потому, что считаешь это нормальным.
— А как мне доказать, что я изменился?
— Никак. Изменения не доказывают. Ими живут.
— Сколько мне времени?
— Времени на что?
— Чтобы измениться. Чтобы ты поверила.
— Олег, я не назначаю экзаменов. Я просто больше не буду жить как раньше.
— А как будешь?
— Не знаю пока. Увидим.
Он сел на диван, включил телевизор. Я доделала уборку, пошла в спальню.
Легла, закрыла глаза.
Впервые за двадцать лет сказала мужу всё, что думаю. И странно — не страшно. Даже легко как-то.
Через час он пришёл:
— Лен, ты спишь?
— Нет.
— Можно поговорить?
— Говори.
— Я думал. Ты права. Я действительно не замечаю, что ты делаешь.
— И?
— И хочу это исправить.
— Олег, мы уже это обсуждали. Исправления не обещают. Их делают.
— А что, если не получится сразу? Привычка же...
— Тогда не получится.
— Лен, а ты меня ещё любишь?
Вопрос, которого я боялась. И который должна была себе задать.
— Не знаю, Олег. Честно не знаю.
— А раньше любила?
— Раньше любила того, кем ты мог бы быть. А не того, кем стал.
— А если я стану тем, кем мог бы быть?
— Тогда посмотрим.
— Лен, дай мне шанс.
— Олег, я тебе двадцать лет давала шансы. Молча. Каждый день, поднимая твои носки, я давала тебе шанс заметить и сказать спасибо.
— Я не понимал...
— Теперь понимаешь. Вопрос в том, что будешь с этим пониманием делать.
Утром я проснулась одна. Олег уже ушёл на работу.
На кухне — записка: «Приготовил себе завтрак. Посуду помыл. Олег».
Посмотрела. Действительно. Чашка вымыта, сковорода убрана.
Первый день.
Интересно, хватит ли его на второй?
Вечером он пришёл с букетом.
— Это что?
— Просто так. Без повода.
— Олег, цветы — это прекрасно. Но я не о цветах говорила.
— А о чём?
— О внимании. О том, чтобы видеть меня не только тогда, когда я недовольна.
— Я вижу.
— Что видишь?
— Что ты устала. Что тебе тяжело. Что я был эгоистом.
— Был? Или есть?
— Был. Больше не буду.
Прошла неделя.
Олег старался. Убирал за собой, иногда готовил, благодарил за каждую мелочь.
Но что-то было не так.
— Лен, как дела? Я хорошо стараюсь?
Вот оно. Он старался для галочки. Чтобы я была довольна. А не потому, что понял.
— Олег, ты стараешься или живёшь?
— Как это?
— Ты моешь посуду, потому что понимаешь — это нормально? Или потому что я обиделась?
Он задумался:
— Наверное... потому что ты обиделась.
— Вот видишь.
— А в чём разница?
— В том, что когда я перестану обижаться, ты перестанешь стараться.
— Лен, а что мне делать? Как мне понять правильно?
— Олег, пойми: я не хочу быть твоим воспитателем. Не хочу объяснять, что правильно, а что нет.
— Тогда что?
— Тогда решай сам. Хочешь жить со мной как с равной — живи. Не хочешь — тоже твой выбор.
— А если выберу неправильно?
— Тогда мы разойдёмся.
— Так просто?
— Так честно.
Он ушёл к телевизору. А я сидела на кухне и думала: что дальше?
Впервые за двадцать лет не знала ответа на этот вопрос.
И странное дело — это не пугало.
Наоборот. Впервые за двадцать лет чувствовала себя живой.
Той, которая может выбирать. Которая имеет право сказать «нет». Которая не обязана поднимать чужие вилки просто потому, что привыкла это делать.
Звонок телефона. Подруга Маша.
— Лен, как дела?
— По-разному. А что?
— Слушай, помнишь, ты хотела курсы дизайна пройти?
— Помню. А что?
— Набор открылся. Вечерние занятия, три раза в неделю.
— Олег не разрешит.
— А ты спроси.
— Маш, он и так на взводе. Думает, что я его бросить хочу.
— А хочешь?
Хороший вопрос.
— Не знаю пока.
— Лен, а может, не о том думаешь?
— О чём не о том?
— Может, надо думать не о том, бросать его или нет. А о том, как жить дальше. С ним или без него.
— В чём разница?
— В том, что первое — про него. А второе — про тебя.
Положила трубку и подумала: действительно. Двадцать лет думала о нём. О том, как ему удобнее, лучше, приятнее.
А о себе?
О себе думала в последнюю очередь. Или вообще не думала.
Может, пора начать?
— Олег, — позвала я. — Иди сюда.
— Что?
— Хочу кое-что сказать.
Он пришёл на кухню с настороженным лицом:
— Что случилось?
— Ничего не случилось. Хочу на курсы записаться.
— Какие курсы?
— Дизайна интерьеров. Всегда мечтала.
— А зачем? Ты же не работаешь.
— Может, буду работать.
— Лен, ну зачем тебе работа? У нас денег хватает.
— Не в деньгах дело.
— А в чём?
— В том, что хочу что-то своё иметь. Не только дом и семью.
— А дома и семьи мало?
— Мне — мало.
Он сел напротив:
— Лен, когда всё это кончится?
— Что — это?
— Твоё недовольство. Претензии. Требования.
— Олег, это не требования. Это я. Настоящая. Которую ты двадцать лет не видел.
— А мне эта настоящая не нравится.
— Знаю.
— И что теперь?
— Теперь ты решаешь: привыкать к настоящей или ищешь удобную.
— А если я не хочу ни того, ни другого?
— Тогда мы не подходим друг другу.
— Так просто?
— Так честно.
Мы смотрели друг на друга молча.
Двадцать лет брака висели между нами как невидимая стена. Или мост. Ещё непонятно.
— Лен, а если я скажу: оставайся как была?
— Не останусь.
— Даже если попрошу?
— Особенно если попросишь.
— Почему?
— Потому что двадцать лет была такой, как ты просил. И куда это нас привело?
— К тому, что имеем.
— А что мы имеем, Олег?
Он задумался. Долго.
— Имеем... дом. Быт. Привычку.
— А любовь?
— Любовь тоже.
— Чью любовь?
— Мою к тебе.
— А мою к тебе?
— И твою... наверное.
— Наверное?
— Не знаю, Лен. Честно не знаю. После всего, что ты сказала... не знаю.
— Вот видишь. И я не знаю.
— Страшно?
— Нет. Странно, но не страшно.
— А мне страшно.
— Чего боишься?
— Что потеряю тебя. Что останусь один.
— Олег, ты не можешь потерять то, чего у тебя никогда не было.
— Как это — не было? Двадцать лет вместе живём.
— Жили. Рядом. Но не вместе.
Он встал, подошёл к окну:
— Лен, скажи честно — есть ли у нас шанс?
— На что?
— На то, чтобы стать настоящими. Вместе.
— Не знаю, Олег. Зависит от того, готов ли ты увидеть во мне человека, а не функцию.
— А ты готова дать мне время на это?
— Время — да. Бесконечные уговоры и объяснения — нет.
— Сколько времени?
— Сколько потребуется. Может, месяц. Может, год. А может, никогда.
— А если никогда?
— Тогда мы честно об этом скажем и разойдёмся.
Он повернулся ко мне:
— Лен, а помнишь, какими мы были в начале?
— Помню.
— Тогда ты была другой. Весёлой, непредсказуемой.
— Я и сейчас такая. Просто ты привык не замечать.
— Может, я тоже был другим?
— Был. Внимательным. Заботливым. Влюблённым.
— Хочешь, чтобы я таким стал снова?
— Хочу, чтобы ты стал собой. Настоящим собой. А не тем, кем тебе удобно быть.
— А вдруг настоящий я тебе не понравлюсь?
— Вдруг. Но лучше знать правду, чем жить в иллюзиях.
Мы замолчали. На кухне было тихо. Слышно только тиканье часов.
— Лен, — сказал он наконец, — можно я тебя обниму?
— Можно.
Он обнял меня. Осторожно, как что-то хрупкое.
— Мне страшно, — прошептал.
— И мне.
— Но ты не передумаешь?
— Нет.
— Даже если будет трудно?
— Особенно если будет трудно.
— Почему?
— Потому что лёгкая жизнь — это не жизнь. Это существование.
Он отстранился:
— Хорошо. Попробуем жить по-настоящему.
— Попробуем.
— А если не получится?
— Тогда хотя бы будем знать, что попытались.
— Лен, а на курсы дизайна — записывайся.
— Правда?
— Правда. Хочу посмотреть, кто ты есть на самом деле.
— А вдруг не понравлюсь?
— Тогда честно скажу.
— И я честно скажу, если ты мне не понравишься.
— Договорились.
Вечером я записалась на курсы. Первое занятие — через неделю.
Олег помыл посуду без напоминаний. Сам. Не демонстративно, а просто потому что надо.
— Спасибо, — сказала я.
— За что?
— За посуду.
— Лен, это же мелочь...
— Для тебя мелочь. Для меня — внимание.
Он кивнул:
— Понял. Буду помнить.
Ночью лежала и думала: что будет завтра? Через месяц? Через год?
Не знаю.
Впервые за двадцать лет не знаю, что будет дальше.
И это не пугает. Это воодушевляет.
Потому что наконец-то в моей жизни появилась интрига.
Наконец-то я перестала быть предсказуемой. Для себя в том числе.
Утром проснулась от запаха кофе.
Олег стоял у плиты, готовил завтрак.
— Доброе утро, — сказал, не оборачиваясь.
— Доброе.
— Кофе будешь?
— Буду.
— Яичницу?
— С удовольствием.
Сели завтракать. Молча. Но не напряжённо. Просто тихо.
— Лен, — сказал он, — спасибо.
— За что?
— За то, что не промолчала. За вилку. За всё.
— Пожалуйста.
— Если бы ты промолчала ещё двадцать лет...
— Не промолчала бы. Взорвалась бы когда-нибудь.
— А сейчас?
— Сейчас мы начинаем сначала. Если хотим.
— Хочу.
— И я хочу. Посмотрим, что получится.
Он ушёл на работу. Поцеловал на прощание. Не дежурно, а с чувством.
А я осталась на кухне одна.
Посмотрела на место, где вчера лежала вилка.
Улыбнулась.
Кто бы мог подумать, что упавшая вилка изменит всю жизнь?
Или не изменит. Ещё неизвестно.
Но то, что что-то началось — это точно.
Что-то новое. Непредсказуемое. Настоящее.
И я готова это что-то встретить.
Во всеоружии.
Здесь я пишу о том, что мы обычно молчим.
А какую вилку молча поднимаете вы?
Если узнали в этой истории себя — подписывайтесь.