— Мне очень жаль, Андрей Петрович, — заговорил доктор тихим, ровным тоном, старательно подбирая каждое выражение. — Мы провели совещание специалистов. Ведущие эксперты по нейрохирургии и неврологии тщательно изучили свежие снимки с магнитно-резонансной томографии, плюс данные электроэнцефалографии. К сожалению, изменения идут в худшую сторону.
Молодой реаниматолог Роман Евгеньевич, с признаками накопившейся от дежурств усталости на лице, глядел на сидящего напротив мужчину с искренним сочувствием.
Андрей Петров сидел, опустив голову так низко, что его стильный кашемировый свитер прятал подбородок.
— Доктор, говорите прямо, — выдавил он. Его слова звучали глухо и напряжённо. — Есть ли хоть какой-то шанс?
Роман Евгеньевич тяжело вздохнул.
— Шанс есть всегда, это факт. В медицине бывают ситуации, которые по-другому как чудом не назовёшь. Но как специалист я обязан быть с вами честным. Мария Владимировна лежит в коме уже три недели после очень тяжёлой операции. Вывод совета такой: с вероятностью девяносто процентов, а то и девяносто пять, ваша жена не придёт в себя. Она может так пролежать месяцы, может годы, но к нормальной, осознанной жизни её, увы, не вернуть.
Внутри Андрея словно вспыхнул фейерверк. Ледяное шампанское триумфа ударило в виски, заставив мир на секунду закружиться в эйфории.
Наконец-то это произошло. Пять лет притворства и вынужденного общения с этой слащавой, чересчур доброй женщиной, с её лошадьми и картинами. Всё закончилось.
Андрей сжал кулаки под столом так, что ногти впились в ладони. Эта боль позволила удержать на лице маску скорби. Он поднял глаза, в которых ловко изобразил всеобъемлющую тоску.
— Я понимаю, доктор. Спасибо за откровенность. Можно мне её увидеть, посидеть с ней немного?
— Разумеется, — ответил Роман, растроганный такой привязанностью. — Поговорите с ней. Иногда те, кто нас любит, нас слышат даже в таком состоянии.
Андрей медленно поднялся, для большей правдоподобности слегка качнулся и, кивнув врачу в благодарность, вышел из кабинета.
В коридоре он на несколько секунд прижался к стене, прикрыв веки, но не от печали, а от рвущегося наружу восторга.
Мужчина глубоко вдохнул, согнал с лица победную ухмылку и, с подходящим трагическим выражением, пошёл в палату интенсивной терапии.
Внутри всё заполнял тихий писк и монотонное шипение оборудования.
Мария лежала на функциональной койке, бледная, неподвижная, опутанная проводами и трубками, как спящая принцесса в сетях злого колдуна.
Её красивое, тонкое лицо казалось спокойным.
Андрей воровато оглянулся на стеклянную дверь, удостоверился, что в коридоре никого, и пододвинул стул к постели. Сел, наклонился к уху жены и заговорил тихим, ядовитым шёпотом.
— Ну что, милая моя, дремлешь? Надеюсь, крепко. Врачи говорят, это навсегда. Какая жалость, да? — хмыкнул Андрей. — Хотя, знаешь, для нас обоих так будет лучше. Ты избавишься от мук, а я наконец смогу жить полной жизнью.
Он откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Его слова стали громче, увереннее.
Андрей прямо упивался этим моментом и монологом, который проигрывал в голове сотни раз.
— Я тут уже набросал небольшой планчик, хотел с тобой поделиться. Твой глупый ресторан. Сдам его в аренду, например, под шашлычную. Больше пользы от него вряд ли будет. Может, хоть кухня там станет приличной, а не твои веганские затеи на блюде.
Лампа над кроватью Марии едва заметно моргнула. Андрей не заметил этого.
— А твоя драгоценная конюшня? О, это отдельная песня. Этих кляч, на которых ты потратила кучу денег, я продам всех на аукционе. Самых породистых возьмут богатые. Остальных, ну, не знаю, может, на мясо пустят. А землю отдам под стройку. Возведу там элитный посёлок с домами. Представляешь, какие бабки? Бабки, которые ты любила спускать на приюты для бездомных псов.
Монитор сердечного ритма издал короткий резкий звук и тут же вернулся к ровному ритму.
— Ах да, чуть не забыл о моей Ангелине. Ты ведь с ней знакома, верно? Очаровательная девушка. Не то что ты, такая скучная и пресная. Она будет в восторге от твоего нового авто. Оно ей как раз к глазам подойдёт. И твои побрякушки. На нашу помолвку подарю ей твоё любимое колье. На ней, с её изящной шеей, оно будет смотреться куда лучше, чем на тебе. Представь, Ангелина решит, что это я купил. Да все так подумают.
Андрей опять наклонился, и его дыхание почти касалось щеки супруги.
— Пять лет я терпел твою праведность, доброту и твоего отца с его идиотскими проверками. Пять лет играл роль преданного мужа. Но теперь всё. Финал комедии. Мой успех. Спи спокойно, дорогая, и не просыпайся никогда.
В тот момент, когда Андрей произнёс последнюю фразу, свет в палате начал яростно мерцать. Аппараты завыли на разные лады, а потом с тихим щелчком всё погасло.
Палату окутала полная тьма, прерываемая только тусклым свечением экранов мониторов на аккумуляторах. Андрей вскрикнул от неожиданности и отскочил от кровати в тишине. Монотонное пиканье приборов казалось угрожающим.
— Это ещё что такое? — пробормотал он.
Испуганно нащупав дверь, мужчина буквально вывалился в коридор, где горел яркий свет. Медсёстры спокойно занимались делами. Никто не обратил внимания на его смятение. Значит, свет пропал только в её палате.
"Нервы тебе подлечить надо, Андрюша", — буркнул он себе под нос, стараясь унять колотящееся сердце. И в этот миг едва не столкнулся с идущим навстречу молодым человеком в форме санитара.
Парень был высоким, крепким, с простым добрым лицом и карими глазами.
— Осторожнее, — проворчал Андрей недовольно.
— Прошу прощения, — отозвался парень спокойно. На его бейджике было написано Владислав. — Я проверяю свет. Сорок вторая. Говорят, там погас.
— А, погас, — бросил Андрей, брезгливо отряхивая рукав, которого коснулся санитар. — Разберитесь там со своей старой техникой.
Не оборачиваясь, он зашагал к выходу. Душа пела. Всё решено. Формальности с врачами улажены. Вскоре юристы оформят наследство, и он получит полный доступ ко всему. Свобода, деньги, Ангелина. Он достиг своего.
Владислав вошёл в сорок вторую палату и щёлкнул выключателем. Никакой реакции.
Санитар достал из кармана отвёртку, быстро снял пластиковую крышку. Ну так и есть. Отошёл контакт. Пара ловких движений, и свет снова залил палату ровным мягким сиянием. Он с жалостью посмотрел на неподвижную пациентку. Мария Петрова. Владислав работал в реанимации уже полгода и за эти недели успел к ней привыкнуть. Пациентка была очень красивой, даже в своём беспомощном состоянии, а ещё невероятно похожа на его покойную сестру. Те же тонкие черты лица, тот же изгиб бровей и длинные ресницы, лежащие на бледных щеках.
Лидия умерла от лейкемии три года назад, но эта боль до сих пор жила в его сердце. По ночам, когда дежурства были спокойными, Владислав иногда приносил в палату Марии маленький плеер и негромко включал классическую музыку. Он где-то читал, что люди в коме могут слышать, и ему хотелось верить, что эта музыка доходит до неё, успокаивает, даёт силы.
Он подошёл к кровати и поправил сбившееся одеяло.
— Опять ваш муж приходил, — тихо проговорил он, будто она могла его услышать. — Ходит с таким лицом, будто мир рухнул, а глаза у него холодные. Мне он не по душе. Вы не слушайте, что врачи твердят. Они тоже люди, тоже могут ошибаться. А вы сильная, я это чувствую, и вы обязательно очнётесь. Вот моя сестра, она бы тоже боролась до конца. Вы обязательно вернётесь.
Внезапно свет над кроватью снова моргнул, на этот раз коротко и резко. И в тот же миг Владислав увидел то, от чего у него перехватило дыхание.
Ресницы пациентки дрогнули один раз, затем, спустя пару секунд, ещё.
Владислав замер на месте, боясь поверить в увиденное. Может, показалось? Обман зрения от усталости. Он наклонился ниже, вглядываясь в её лицо. И в ту же секунду веки Марии медленно, с неимоверным усилием начали подниматься. Мутные, расфокусированные глаза смотрели в потолок. Она издала едва слышный хриплый вздох.
Владислав отшатнулся. Это была не иллюзия. Пациентка действительно приходила в себя.
— Доктор, — крикнул он, выбегая в коридор. — Срочно сюда. Пациентка очнулась.
Через полминуты в палату ворвался Роман Евгеньевич. За ним две медсестры. Он не верил своим ушам, но, увидев Марию, замер. Пациентка действительно находилась в сознании. Её взгляд блуждал по палате, пытаясь на чём-нибудь сфокусироваться.
— Невероятно, — прошептал врач. Его руки, всегда такие уверенные и твёрдые, мелко дрожали от волнения. — Это же настоящее чудо. Девяносто пять процентов. Консилиум дал девяносто пять, что этого никогда не произойдёт. Таня, зрачковый рефлекс, давление, сатурацию, — скомандовал он, приходя в себя. — Так, звоню заведующему. Юрий Борисович не поверит.
Он выскочил из палаты, на ходу набирая номер, а медсёстры уже суетились вокруг Марии.
Через несколько минут Роман вернулся.
— Мария Владимировна, вы меня слышите? — Он наклонился к ней. — Меня зовут Роман Евгеньевич. Я ваш лечащий врач.
Она медленно повернула голову в его сторону, и губы чуть заметно шевельнулись.
— Пить, — прошептала она.
Медсестра тут же смочила ватный тампон в воде и осторожно провела по её потрескавшимся губам.
— Спасибо, — выдохнула Мария. Её слова были слабыми, как шелест осенних листьев.
— Как вы себя чувствуете? Болит что-нибудь?
Мария отрицательно качнула головой.
В её глазах постепенно прояснялся осмысленный взгляд.
Она помнила всё: темноту, гул, а потом голос мужа. Каждое слово, полное яда, отпечаталось в её сознании, вытащив из небытия лучше любого лекарства.
Но помимо этого помнилось и другое. Длинный тёмный туннель, в конце которого сиял тёплый, зовущий свет. И в этом свете её ждала бабушка Варвара, умершая десять лет назад. Пожилая женщина, которая при жизни слыла в своих кругах гадалкой и травницей, протягивала к Марии руки и улыбалась.
— Рано тебе ещё, внученька, — эхом звучал её голос в голове. — Не все дела ты закончила. Возвращайся, борись.
Именно в тот момент, когда Андрей пожелал ей никогда не просыпаться, бабушка словно подтолкнула её в спину обратно, в темноту тела, из которой она теперь с таким трудом выбиралась. Мария посмотрела на доктора, медсестёр и растерянного, но счастливого санитара, стоявшего у двери.
Они спасли её и искренне радовались её возвращению.
А вот муж — страшная, холодная мысль пронзила сознание. Андрей ничего не должен знать ни в коем случае. Мария собрала все силы, посмотрела в глаза Роману Евгеньевичу и прошептала:
— Прошу вас, умоляю.
— Да, Мария Владимировна, слушаю. — Он наклонился ниже.
— Не говорите моему мужу, что я очнулась, пожалуйста.
Врач на мгновение замер. Его лицо отразило крайнее изумление.
— Но почему? Ваш супруг так переживал за вас? На мой взгляд, он имеет право знать. Да и по закону я обязан его известить.
— Прошу вас. — В глазах Марии заблестели слёзы. Это был не просто взгляд, а скорее мольба о спасении. — Хотя бы пару дней. Дайте мне время, умоляю.
Продолжение: