— Уходите, дорогие родственники! Съемная квартира оплачена на месяц — это мой вам подарок...
Я сказала это спокойно. Даже слишком спокойно для такой ситуации. Мама опустила глаза. Тётя Рая замерла с чашкой в руках. А дядя Володя... он даже не понял сначала.
— Что ты несешь, Катька? — он всегда звал меня Катькой. Даже когда мне стукнуло тридцать пять.
Я достала из сумочки ключи. Положила их на стол. Рядом с недоеденным тортом.
— Это ключи от двухкомнатной квартиры. Документы об оплате — вот. — Я протянула справку из агентства. — Месяц. Ровно месяц у вас есть.
Мама подняла голову:
— Катя, что происходит?
А что происходит? Хороший вопрос. Происходит то, что должно было произойти лет десять назад. Когда они впервые «временно» переехали ко мне. После развода мамы с отчимом. А потом эти временные наезды
стали регулярными.
Временно — это смешно. Знаете, как звучит слово «временно» через десять лет? Никак. Оно просто исчезает.
— Мам, помнишь, ты говорила: «Катенька, дай нам переждать трудные времена»? — Я села напротив неё.
— Трудные времена закончились. У дяди Володи теперь хорошая пенсия. У тети Раи — тоже. У тебя есть сбережения.
— Но мы же семья! — тетя Рая наконец ожила.
Семья... Да, мы семья. Семья, где я работаю на двух работах. Где покупаю продукты на четверых. Где плачу коммунальные на четверых. Где не могу привести домой мужчину, потому что «что скажут родственники».
— А ты где будешь жить? — спросил дядя Володя.
— Здесь. — Я обвела рукой свою собственную квартиру. — В своей квартире.
Тишина. Странная такая тишина, когда все понимают, что что-то изменилось навсегда. Но никто не хочет в этом признаваться.
Мама встала. Подошла к окну:
— Знаешь, Катя, я всегда думала, что мы должны помогать друг другу.
— Помогаем, мам. Только помощь должна быть взаимной.
— Мы же готовим, убираем...
— Мам, ты готовишь то, что я покупаю. Убираешь в квартире, за которую я плачу. Это не помощь. Это... существование.
Дядя Володя хмыкнул:
— Вот она какая, наша Катька! Разбогатела и родню на улицу!
Разбогатела... Я работаю бухгалтером в строительной компании с утра до вечера. По выходным подрабатываю репетиторством. Это богатство?
— Дядя Володя — я повернулась к нему, — а помнишь, как ты говорил: «Катька молодец, пусть крутится, а мы тут порядок наведём»? Десять лет порядка. Достаточно?
Он отвернулся. Тетя Рая заплакала. Тихо так, в платочек.
— Тётя Рая, не надо — сказала я. — Ты же знаешь, слезы на меня не действуют. Уже не действуют.
А ведь действовали когда-то. Боже, как действовали! Каждый раз, когда я пыталась что-то изменить, начинались слезы. И причитания. И «как же мы без тебя». И «ты же не выгонишь родную тётю».
— Месяц — повторила я. — Этого хватит, чтобы найти что-то постоянное. Помогу с переездом. Помогу с деньгами на первое время.
Мама обернулась от окна:
— А если мы не уйдем?
Вот и вопрос на миллион. А если не уйдут?
— Уйдете, мам. Потому что через месяц я сменю замки. И потому что вы поймете: игра закончена.
— Какая игра? — дядя Володя даже привстал.
— Игра в «дружную семейку». Игра в «мы все вместе, мы поддерживаем друг друга». Игра в «Катя справится, она сильная».
Я встала. Взяла свою сумочку.
— Я сильная, дядя Володя. Но знаешь что? Сильные люди имеют право на личную жизнь. Сильные люди имеют право сказать «нет». И сильные люди имеют право жить для себя.
Мама подошла ко мне:
— Катя, а как же я? Мне же некуда идти...
— Мам, тебе пятьдесят восемь. Ты здоровая, работящая женщина. У тебя есть сбережения и хорошие связи. Найдёшь работу — снимешь жилье. Или найдешь мужчину. Или поедешь к сестре в Тверь.
— Я не могу без тебя...
— Можешь, мам. Просто не хочешь.
Я пошла к двери. Остановилась.
— Кстати, завтра приходит оценщик. Буду продавать эту квартиру.
Оборот на сто восемьдесят градусов. Все трое уставились на меня.
— Что?! — выдохнула мама.
— Продаю. Куплю себе однушку в новом районе. Там, где никто из вас не найдёт меня.
Вот теперь тишина стала по-настоящему звенящей.
— Ты серьезно? — прошептала тетя Рая.
— Более чем. — Я открыла дверь. — Ключи от съемной квартиры — на столе. Адрес записан. Удачи вам в новой жизни.
Вышла. Закрыла за собой дверь.
И впервые за десять лет почувствовала... что? Свободу? Облегчение? Нет.
Я почувствовала тишину. Настоящую тишину, когда ты понимаешь: теперь ты отвечаешь только за себя.
А это, знаете ли, совсем другая жизнь...
Спустилась по лестнице. Медленно так, обдумывая каждую ступеньку. На третьем этаже остановилась. Достала телефон.
— Алло, Сережа? Это Катя... Да, та самая Катя. Помнишь, ты как-то приглашал в театр? А я сказала, что занята семейными делами?
Голос на том конце провода удивился:
— Катя? Ну конечно помню! А что случилось?
— Ничего не случилось. Наоборот. Я освободилась от семейных дел. Навсегда.
— Это... хорошо?
— Очень хорошо, Сереж. Очень.
Мы договорились на завтра. Театр, потом кафе. Может, даже к нему домой — посмотреть его коллекцию винила, о которой он так долго рассказывал.
Вышла на улицу. Октябрь был теплый, почти летний. Листья желтели медленно, нехотя. Как будто и они не торопились с переменами.
А я торопилась. Впервые в жизни — торопилась. Зашла в кафе напротив дома. То самое, мимо которого ходила десять лет, но никогда не заходила. «Некогда», «надо домой», «семья ждёт».
Семья ждёт... А кто ждет меня?
— Девушка, что будете заказывать? — официантка лет двадцати пяти. Улыбчивая. Свободная.
— А что у вас самое вкусное?
— Тирамису домашний и капучино с корицей.
— Давайте и то, и другое. И ещё... — я посмотрела в окно, где горели огни моей квартиры, — еще бокал вина. Красного. Хорошего.
Села у окна. Достала блокнот — старая привычка бухгалтера, всё записывать.
«План новой жизни» — написала вверху страницы.
«1. Продать квартиру — до конца ноября. 2. Найти однушку в центре — с большими окнами. 3. Купить кота. Рыжего. 4. Записаться на курсы дизайнера. 5. Съездить на Байкал. Одной.»
Остановилась. Посмотрела на пятый пункт. «Одной» — это же не страшно. Это же... свобода.
Телефон зазвонил. Мама:
— Катя, мы подумали... может, мы что-то обсудим?
— Мам, обсуждать нечего. Ключи на столе. Документы тоже.
— Но ты же понимаешь, это несерьезно! Ты не можешь нас просто выгнать!
— Могу, мам. И уже сделала.
— А если я заболею?
Вот оно. Классическое. Шантаж болезнями, слабостью, беспомощностью.
— Мам, если ты заболеешь — я помогу. Как дочь. Но жить мы будем раздельно. Всё я так решила.
— Катя...
— Мам, я тебя люблю. Всех вас люблю. Но любовь — это не значит растворяться в других людях.
Отключила телефон. Выключила его совсем.
Официантка принесла заказ. Тирамису оказался действительно хорошим. А вино... вино было как глоток новой жизни.
За соседним столиком сидела пара. Лет сорока примерно. Она что-то оживленно рассказывала, он смеялся. Обычные люди. Обычное счастье.
А я? А я сидела одна в кафе и планировала новую жизнь.
Знаете, что странно? Мне не было одиноко. Наоборот — я чувствовала себя... хорошо. Будто все эти годы я была разорвана на части, а теперь наконец собралась.
Допила вино. Расплатилась. Вышла на улицу.
В окнах моей квартиры всё ещё горел свет. Они, наверное, совещались. Строили планы, как меня переубедить. Как вернуть всё на круги своя. Но круги закончились.
Я шла по ночному городу и думала о том, что завтра, впервые за десять лет, проснусь и буду планировать только свой день. Только свои дела. Только свою жизнь.
А послезавтра приеду домой — и дома будет тишина. Моя тишина. И может быть, в этой тишине я наконец услышу саму себя. Настоящую. Ту, которая любила театр и итальянскую кухню. Ту, которая просто забыла, что имеет право на собственную жизнь.
Странно, но я больше не чувствовала вины. Совсем.
Я чувствовала предвкушение.
Завтра начнётся моя жизнь. Моя настоящая, взрослая, собственная жизнь.
И знаете что? Мне уже не терпелось её начать.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍