— Что здесь происходит? Даша, почему ты не готовишь завтрак? — голос Зинаиды Константиновны, привыкший повелевать, прорезал утреннюю тишину кухни.
Дарья медленно повернулась к ней. На лице бывшей свекрови застыло недоумение, которое быстро сменялось праведным гневом. Она увидела Дарью, одетую не в привычный халат, а в джинсы, увидела её прямой, несгибаемый взгляд, и поняла — что-то пошло не так. Её отработанная годами система управления этой женщиной дала сбой.
— Завтрака не будет, Зинаида Константиновна, — повторила Дарья, и её голос звенел, как натянутая струна. — И обеда не будет. И ужина. Ваше короткое, незапланированное турне в мой дом подошло к концу.
Евгений, стоявший у холодильника с глупым выражением лица, наконец обрёл дар речи. — Даш, ты чего? Что на тебя нашло? Ты из-за вчерашнего обиделась? Ну, извини, я не хотел мать доводить…
— Дело не во вчерашнем, Женя. Дело во всём. Во всех десяти годах, — отрезала Дарья. Она сделала шаг вперёд, и они оба инстинктивно попятились. В ней не было истерики, только холодная, как сталь, решимость. — Я случайно вчера услышала ваш разговор. Ваш гениальный план, как бы тут обосноваться на недельку-другую, а то и насовсем. Как давить мне на жалость, чтобы я вас, бедных-несчастных, содержала.
Лицо Зинаиды Константиновны сперва побелело, а потом пошло красными пятнами. Пойманный с поличным хищник. — Да как ты смеешь подслушивать! — зашипела она. — Это низко! Я всегда знала, что в тебе нет ничего святого!
— Низко? — Дарья рассмеялась. Смех получился резким, нервным. — Низко — это врать про сломанную машину! Низко — это приезжать в чужой дом и устанавливать свои порядки! Низко — это спать в моей кровати, пока я ночую на полу, и при этом ещё жаловаться! А подслушать ваш заговор с целью отнять у меня последнее, что у меня есть — мою свободу и мой дом — это, знаете ли, инстинкт самосохранения!
Она перевела дух и указала рукой в сторону коридора. — У вас есть ровно тридцать минут, чтобы собрать свои чемоданы и покинуть мою квартиру.
— Ты… ты нас выгоняешь?! — в голосе Евгения смешались изумление и страх. Он посмотрел на мать, ища поддержки, как делал это всю свою жизнь.
Зинаида Константиновна тут же включила свой любимый режим «трагической актрисы». Она схватилась за сердце, глаза её закатились. — Ох! Сердце! Женя, мне плохо! Она меня в могилу сведёт! Воды!
Но Дарья на эту уловку больше не покупалась. — Воды попьёте на вокзале, Зинаида Константиновна. Ваш поезд уходит по расписанию. Часы тикают. Двадцать девять минут.
Она демонстративно посмотрела на настенные часы. Эта холодная невозмутимость подействовала на них сильнее, чем любой крик. Они поняли, что спектакль окончен.
— Ах ты… неблагодарная! — взвизгнула свекровь, поняв, что симуляция не сработала. — Да я на тебя лучшие годы потратила! Я тебя всему учила! Как борщ варить, как рубашки Женечке гладить! Я из тебя человека сделать пыталась! А ты?!
— Вы пытались сделать из меня удобную рабыню! — парировала Дарья, повышая голос. — Бесплатную прислугу для вашего обожаемого сыночка! Но это в прошлом! Я больше не ваша Дашенька-подай-принеси! Я — Дарья Игоревна, хозяйка этой квартиры! И я сказала вам — ВОН!
Последнее слово она выкрикнула так, что зазвенели стаканы в шкафу.
Евгений попытался воззвать к её совести. — Даша, ну как же так… Куда же мы пойдём? У нас и денег-то почти нет. Мы же… мы же не чужие люди.
— Чужие! — твёрдо сказала Дарья. — С того самого дня, как мы развелись. И ещё раньше. Деньги у вас есть. На бензин до Сочи хватило, и на обратную дорогу найдётся. А если нет — вокзал большой, там добрые люди подадут. Двадцать пять минут.
Она вышла из кухни и направилась к их чемоданам, стоявшим в прихожей. Схватив первый, самый большой, она рывком распахнула входную дверь и выставила его на лестничную клетку. Потом второй. Грохот колёсиков по плитке был лучшей музыкой для её ушей.
— Ты что творишь, идиотка! — закричала Зинаида Константиновна, выбегая из кухни. — Вещи испортишь!
— Собирайте остальное, или я сейчас начну выбрасывать всё с балкона! — пообещала Дарья, стоя на пороге своей квартиры, как на баррикадах.
В этот момент дверь напротив приоткрылась, и в щели показался любопытный глаз, увенчанный седой бровью. Дарья знала эту соседку, Клавдию Петровну, бойкую пенсионерку, которая знала всё про всех в доме. Раньше Дарья бы умерла от стыда. Но сейчас ей было всё равно. Пусть смотрят. Пусть все видят её освобождение.
Зинаида Константиновна и Евгений, поняв, что битва проиграна, бросились в комнату, сгребая свои вещи в охапку и рассовывая их по сумкам. Они шипели друг на друга, обвиняя в провале гениального плана.
Через пятнадцать минут они, помятые и злые, стояли на пороге. Зинаида Константиновна, не выдержав, плюнула на прощание. — Чтоб тебе пусто было в этой конуре! Ты ещё на коленях приползёшь, будешь прощения просить!
— Не дождётесь, — спокойно ответила Дарья. — Прощайте. Вернее, не так. Убирайтесь. И чтобы я вас больше никогда в своей жизни не видела.
Она захлопнула дверь прямо перед их носом и повернула ключ в замке. Потом ещё один. И на цепочку. Прислонившись спиной к двери, она медленно сползла на пол. Всё было кончено. Она сделала это. Она выстояла. Слёзы текли по её щекам, но это были слёзы не горя, а облегчения. Она дышала глубоко, полной грудью, и этот воздух, воздух её собственного дома, казался ей самым сладким на свете. Развод — это была просто бумажка. А свобода… свобода началась только сейчас.
Просидев на полу минут десять, Дарья встала. Первым делом она распахнула все окна в квартире, словно выветривая не только запах чужого борща, но и сам дух этих людей. Потом сорвала с кровати постельное бельё, на котором они спали, с отвращением засунула его в стиральную машину и включила режим с самой высокой температурой. Ей хотелось сжечь всё, к чему они прикасались.
Она ходила по квартире, своей маленькой крепости, и чувствовала себя так, будто отбила вражескую осаду. Она передвинула мебель обратно, на те места, где ей было уютно. Вытерла грязные следы в прихожей. Выбросила остатки борща в мусоропровод. Каждый её жест был ритуалом очищения.
Когда в дверь снова позвонили, она вздрогнула. Сердце ухнуло в пятки. Неужели вернулись? Но звонок был коротким, деликатным. Посмотрев в глазок, она увидела соседку, Клавдию Петровну. В руках она держала тарелку, накрытую полотенцем, от которой шёл восхитительный аромат.
Дарья открыла. — Здравствуйте, Клавдия Петровна.
— Здравствуй, Дашенька, здравствуй, милая, — заулыбалась соседка, бесцеремонно заглядывая ей через плечо в квартиру. — Я тут пирожков с яблоками напекла, думаю, дай соседку угощу. А то ты бледная какая-то. Обидел кто?
Дарья невольно улыбнулась её прямоте. — Да так… Гости были незваные. Уже уехали.
— Видела я твоих «гостей», — хмыкнула Клавдия Петровна. — С чемоданами на выход. Правильно сделала! Гнать таких надо в три шеи! Я ещё когда они вчера припёрлись, сразу поняла — публика не наша, не сочинская. Лица злые, столичные. Ты это, если что, не стесняйся, стучи в стенку. У меня швабра крепкая, дубовая. И внук на днях приезжает, десантник. Мы им быстро разъясним, что такое южное гостеприимство и когда оно заканчивается.
Она протянула Дарье тарелку. — Держи, поешь. Горяченькие. С корицей. Корица, знаешь ли, не только для запаха хороша. Она дурные мысли отгоняет и энергетику в доме чистит. Лучше всяких там ваших новомодных благовоний.
— Спасибо вам огромное, — растроганно сказала Дарья, принимая тарелку. Тёплая керамика согрела её озябшие пальцы. — Проходите, может, чаю?
— А и пройду! — с готовностью согласилась Клавдия Петровна. — Только ты меня на «вы» не зови, а то я себя древней развалиной чувствую. Я — тётя Клава. Для всех хороших людей.
За чаем с пирожками Дарья, сама от себя не ожидая, рассказала тёте Клаве почти всё. Про развод, про то, как нашла эту квартиру, про внезапный визит и два дня кошмара. Тётя Клава слушала внимательно, не перебивая, только качала головой и сочувственно цокала языком.
— Ай-яй-яй, — сказала она, когда Дарья закончила. — Ну и гадюка же эта твоя свекровь бывшая. Прям кобра в шляпке. А сынок её — тюфяк, маменькина корзиночка. Таких знаю, у меня у подруги зять такой же был. Всё под мамину юбку прятался. Так она, подруга моя, знаешь что сделала?
— Что? — с любопытством спросила Дарья.
— А она ему на день рождения вязальные спицы и клубок шерсти подарила. При всех гостях. Он спрашивает: «А это зачем, Мария Степановна?». А она ему: «Учись, милок, носки вязать. Мужиком ты так и не стал, так хоть рукоделием займёшься, пока мамочка тебя кормит». Скандал был — на весь район! Зато как отрезало. Через месяц на работу устроился и от мамы съехал. Иногда шоковая терапия — лучшее лекарство!
Дарья рассмеялась, впервые за последние дни. Ей стало так легко и хорошо рядом с этой простой, мудрой женщиной.
— Ты, Дашенька, главное, себя не вини, — продолжала тётя Клава. — Что впустила их. У тебя сердце доброе, вот они на этом и играли. Такие люди, они как сорняки. Ты их в дверь, они в окно. Ты им палец дай, они всю руку откусят. Тут надо раз и навсегда — под корень! И землю солёной водой полить, чтоб больше ничего не выросло.
Она допила чай и встала. — Ладно, пойду я. Сериал скоро начнётся. А ты отдыхай. И запомни: дом твой — твоя крепость. И ни одна змея не должна в ней гнездо свить.
После ухода тёти Клавы Дарья почувствовала себя гораздо увереннее. Она больше не была одна. У неё появился союзник. Пусть это была всего лишь пожилая соседка, но её поддержка стоила многого.
Тем временем Евгений и Зинаида Константиновна, вышвырнутые на улицу, стояли посреди тротуара с чемоданами и не знали, что делать. Солнце припекало, туристы сновали туда-сюда, а они, два представителя столичной элиты (как они любили себя называть), выглядели как бездомные беженцы.
— Это всё ты виноват! — зашипела Зинаида Константиновна на сына. — Мямля! Не мог жену в руках удержать! Распустил её! Я же говорила, её надо в ежовых рукавицах держать!
— А я что мог сделать? — заныл Евгений. — Она как с цепи сорвалась! Я её такой никогда не видел! И вообще, это твой план был, ехать сюда!
— Мой план был вернуть тебя в семью! Вернуть то, что принадлежит нам по праву! А ты всё испортил! — не унималась мать. — Что теперь делать будем?
— Поехали на вокзал, — понуро предложил Евгений. — Возьмём билеты и вернёмся в Москву.
— Куда?! В Москву?! С позором?! — взвилась Зинаида Константиновна. — Чтобы все знали, что нас выгнала эта… выдра?! Нет! Я отсюда не уеду, пока не отомщу ей! Она у меня ещё попляшет! Она будет умолять меня о прощении!
Она огляделась по сторонам хищным взглядом. — Так. Идём, поищем какую-нибудь гостиницу. Дешёвую. Перекантуемся пару дней, а за это время я придумаю, как поставить эту выскочку на место.
Они нашли пристанище в маленьком гостевом доме на окраине города, который громко именовался «Райский уголок», а на деле оказался убогим сараем с картонными стенами, скрипучими кроватями и общим санузлом в конце коридора. Запах сырости и хлорки ударил им в нос, как только они вошли.
— Я здесь не останусь! — брезгливо сморщив нос, заявил Евгений.
— Будешь! — отрезала мать. — Денег у нас в обрез. Я не собираюсь тратить последнее на пятизвёздочные отели. Перебьёшься. Это всё из-за неё! Пусть теперь порадуется, в каких условиях мы живём, пока она в своей новой квартирке нежится!
Первым делом Зинаида Константиновна решила нанести удар по самому больному — по репутации. Она нашла в старом телефоне номер Светланы, лучшей подруги Дарьи из Краснодара. Она знала, что они очень близки.
— Алло, Светочка? Здравствуй, дорогая, — заворковала она в трубку самым сладким голосом, на какой была способна. — Это Зинаида Константиновна, мама Жени. Не отвлекаю? У меня к тебе дело чрезвычайной важности. И очень деликатное.
Она сделала трагическую паузу. — Мы с Женей приехали в Сочи, машину проведать, которую тут на ремонт оставляли. И решили нашу Дашеньку навестить, сюрприз сделать. А она… Светочка, я даже не знаю, как тебе сказать… Она нас на порог не пустила! Кричала, что мы ей никто! Представляешь? Мы ей столько добра сделали, а она…
Зинаида Константиновна пустила слезу, давясь от фальшивых рыданий. — Я так за неё боюсь, Светочка! Мне кажется, она попала в плохую компанию. Или, не дай бог, в секту! Она стала такая злая, агрессивная! Может, ты приедешь, поговоришь с ней? Ты же ей лучшая подруга, может, она тебя послушает? А то я боюсь, как бы она дел не натворила. Квартиру продаст, деньги мошенникам отдаст…
Она говорила долго, расписывая в красках «неадекватное» поведение Дарьи, свои материнские страхи и переживания за «непутёвую» бывшую невестку. Закончив разговор, она удовлетворённо хмыкнула. — Ну вот. Зерно сомнения посеяно. Эта Света теперь примчится сюда, и они с Дашкой перегрызутся. А мы будем сидеть и наблюдать.
На следующий день Дарья как раз занималась тем, о чём давно мечтала — обустраивала свой балкон. Тётя Клава, узнав о её любви к цветам, притащила ей несколько отростков своей знаменитой герани.
— Это, Дашенька, не просто герань, а сортовая, королевская! — с гордостью объясняла она, помогая пересаживать ростки в красивые глиняные горшки. — Она, если за ней правильно ухаживать, цветёт почти круглый год. И главное — она мужиков-алкоголиков и свекровей-энерговампиров от дома отгоняет. Проверено!
В этот момент у Дарьи зазвонил телефон. Увидев на экране имя «Света», она обрадовалась. — Светик, привет! А я как раз о тебе думала!
Но голос подруги в трубке был напряжённым и встревоженным. — Даш, привет. У тебя всё в порядке? Мне тут твоя бывшая свекровь звонила…
Сердце Дарьи ёкнуло. — Что? Она тебе звонила? И что она сказала?
— Сказала, что ты с ума сошла, — без обиняков ответила Светлана. — Что выгнала их, несчастных, на улицу, что попала в секту и собираешься продавать квартиру. Даш, что там у вас происходит? Я волнуюсь.
Дарья присела на стул. Руки её задрожали. Значит, они не успокоились. Они решили действовать через её единственную близкую подругу. — Света, это всё ложь. Наглая, чудовищная ложь, — тихо сказала она. — Они приехали ко мне, обманув про поломку машины, и попытались захватить мою квартиру. Я их выставила. Это правда. А всё остальное…
— Я так и подумала, — с облегчением выдохнула Светлана. — Уж больно театрально эта Зинаида твоя рыдала. Я её знаю. Ладно. У меня для тебя новость. Я взяла билет. Буду у тебя сегодня вечером.
— Сегодня? — ахнула Дарья. — Но мы же договаривались на следующей неделе!
— Планы поменялись. Чувствую, тебе там нужна группа поддержки. Встречай. И ставь чайник. Привезу свой фирменный наполеон. Будем лечить твои нервы сладким.
Вечером, когда на перроне сочинского вокзала две подруги обнялись, Дарье показалось, что она обрела ещё одного бойца для своей маленькой армии.
Светлана, выслушав подробный рассказ о двухдневной оккупации, пришла в ярость. — Ну змея! Какая же она змея, эта Зинаида! А Женька твой — слизняк! Как я сразу не разглядела! Нет, ну это же надо додуматься — приехать и попытаться отжать квартиру! Я в шоке!
Они сидели на кухне, пили чай с тортом, и Дарья чувствовала, как напряжение последних дней отпускает её. Рядом с решительной, энергичной Светланой всё казалось не таким страшным.
На следующий день они решили устроить себе выходной — пойти на пляж, искупаться, забыть обо всех проблемах. Но проблемы не хотели о них забывать.
Когда они возвращались домой, весёлые, пахнущие морем и солнцем, они увидели у подъезда знакомую картину. У скамейки стояла Зинаида Константиновна. Но на этот раз она была не одна. Рядом с ней, сочувственно кивая, стояли несколько сердобольных старушек с их подъезда.
— …и вот так, доченьки, она нас, старых, больных людей, вышвырнула на улицу! — вещала Зинаида Константиновна трагическим голосом, вытирая сухие глаза платочком. — Ночевали на вокзале! Сын простыл, с температурой лежит! А она… она тут с подружками развлекается, по пляжам ходит! Сердца у неё нет! Ни капли сострадания!
Старушки сочувственно ахали и качали головами. — И не говори, Константиновна! Молодёжь нынче пошла — бессердечная!
Увидев Дарью и Светлану, Зинаида Константиновна указала на них пальцем. — А вот и она! Посмотрите на неё! Мучительница!
Дарья застыла на месте. Кровь бросилась ей в лицо. Публичное унижение — это было её самое страшное оружие.
— Так, спокойно, — прошептала Света, взяв её под руку. — Не ведись на провокацию. Идём.
Но Зинаида Константиновна преградила им дорогу. — Куда?! — закричала она. — Посмотри людям в глаза! Скажи им, как ты родную мать (пусть и бывшую, но я же тебе как мать была!) и мужа больного на улицу выгнала!
— Что здесь за цирк? — раздался вдруг за их спинами знакомый зычный голос.
Из подъезда вышла тётя Клава с авоськой, полной овощей. Она окинула собравшихся орлиным взором, и её взгляд остановился на Зинаиде Константиновне.
— А-а, гастролёрша! — с нескрываемым презрением произнесла она. — Опять приехала? Что, в своём сарае сидеть скучно стало, решила нам тут концерт устроить?
Бабушки-соседки удивлённо посмотрели на неё. Авторитет тёти Клавы в их дворе был непререкаем.
— Клавдия Петровна, вы её знаете? — спросила одна из них.
— А как же не знать! — усмехнулась тётя Клава. — Приезжала тут на днях к нашей Дашеньке. Якобы машина сломалась. А сама, я слышала, как она своему тюфяку говорила, что они тут насовсем останутся. В Дашиной квартире! Хотели девчонку из её собственного дома выжить!
Зинаида Константиновна побагровела от злости. — Да вы что такое говорите, женщина! Это клевета!
— Клевета — это на вокзале ночевать, когда вы в «Райском уголке» за углом поселились! — не сдавалась тётя Клава. — У меня там племянница администратором работает, всё мне рассказала! И про то, что сынок твой не с температурой лежит, а с утра пиво на веранде пьёт! Так что закрыла бы ты свой рот, артистка погорелого театра, и шла бы отсюда, пока я полицию не вызвала за нарушение общественного порядка!
Она сделала шаг к Зинаиде Константиновне, и та отшатнулась. Эффект был ошеломительным. Бабушки, которые только что сочувствовали «бедной женщине», теперь смотрели на неё с осуждением и презрением. Обман раскрылся.
— Пойдёмте, девочки, — сказала тётя Клава, по-хозяйски беря под руки Дарью и Светлану. — Нечего на это представление смотреть.
Они вошли в подъезд под униженным сопение Зинаиды Константиновны и перешёптывание соседок. План мести с треском провалился.
В тот вечер Евгений вернулся в их убогий номер один. Матери не было. Он прождал час, другой, а потом на тумбочке увидел записку. «Я уехала в Москву, — писал материнский почерк. — Ты меня разочаровал. Ты не мужчина. Ты размазня. Выкручивайся теперь сам, как знаешь».
Он сидел на скрипучей кровати и тупо смотрел на эту записку. Впервые в жизни его бросили. Не он ушёл, а его. И не какая-то посторонняя женщина, а самый близкий человек — мама. Она оставила его одного, без денег, в чужом городе. В этот момент в нём что-то сломалось. Вся его жизнь, построенная на маминой заботе и Дашином терпении, рухнула.
Через несколько дней в дверь Дарьиной квартиры позвонили. На пороге стоял Евгений. Похудевший, осунувшийся, с потемневшим от горя лицом. Он выглядел так жалко, что у Дарьи даже не возникло злости.
— Даш, прости меня, — прошептал он. — За всё. Я… я всё понял. Мать уехала. Бросила меня. У меня нет денег даже на билет. Можешь… можешь одолжить? Я верну, честно. Я на работу устроюсь.
Дарья смотрела на него долго, молча. Она видела перед собой не монстра, а просто слабого, заблудившегося человека. И впервые за долгое время она почувствовала к нему что-то похожее на жалость.
Она молча вынесла ему из кошелька несколько крупных купюр. — Это не в долг, — сказала она. — Это на билет. Езжай домой, Женя. Начинай свою жизнь. Без мамы. И без меня.
Он взял деньги, пробормотал «спасибо» и ушёл, не поднимая глаз. Дарья закрыла за ним дверь и поняла, что эта история действительно окончена. Она отпустила его. Отпустила своё прошлое.
Прошло полгода. Дарья расцвела. Она устроилась на удалённую работу дизайнером, нашла новых друзей. Её балкон утопал в цветах. Они с тётей Клавой стали лучшими подругами — вместе ходили на рынок, вместе смотрели сериалы и пекли пироги. Светлана приезжала почти каждые выходные.
Однажды тётя Клава прибежала к ней с последними новостями, которые ей по секрету рассказала та самая племянница из «Райского уголка», у которой были знакомые в Москве, жившие в том же районе, что и бывшая родня Дарьи.
— А теперь слушай, Дашка, какой финал у этой пьесы! — заговорщицки прошептала она. — Зинаида твоя вернулась в Москву, а там её ждал сюрприз. Пока она тут тебе жизнь портила, её родная сестра, с которой они сто лет не общались, померла. И оставила всё своё имущество — а там, говорят, и дача, и квартира в центре — не ей, а своей сиделке! Представляешь? Гадюка наша думала, что она самая хитрая, а нашлась хитрее неё!
— А Женя? — спросила Дарья.
— А Женька твой, говорят, на работу устроился. Курьером. Похудел, возмужал. И съехал от матери. Снял комнату. Говорят, она ему до сих пор звонит, пытается командовать, а он трубку не берёт. Вот так. Иногда, чтобы птенец вылетел из гнезда, его оттуда надо хорошенько пнуть.
Дарья слушала и улыбалась. Каждый получил то, что заслужил. Справедливость, пусть и с опозданием, но восторжествовала.
Вечером они втроём — Дарья, Света и тётя Клава — сидели на балконе, пили травяной чай и смотрели на закат. — А всё-таки хорошо, что они тогда приехали, — вдруг сказала Дарья. Подруги удивлённо на неё посмотрели. — Ты в своём уме? — спросила Света. — В своём, — кивнула Дарья. — Если бы они не приехали, я бы так и думала, что я слабая и ни на что не способная. Я бы так и не узнала, какая я сильная. И я бы не познакомилась с тётей Клавой. И не поняла бы, что настоящая семья — это не те, кто записан у тебя в паспорте, а те, кто приносит тебе пирожки с корицей, когда тебе плохо.
Тётя Клава прослезилась и обняла её. — Золотые слова, доченька. Золотые.
Они сидели втроём, три женщины разных возрастов, но такие близкие по духу. И Дарья смотрела на их счастливые лица, на огни вечернего Сочи, на свою цветущую герань и понимала, что она дома. По-настоящему дома. Там, где её любят и ценят. И это было самое главное.
От автора:
Да уж, истории бывают... Вроде бы обычная бытовая ссора, а сколько всего вскрывается. И ведь понимаешь, что не в квартире дело, и не в сломанной машине. А в людях. В том, что одни готовы всю жизнь паразитировать на других, а другие — всю жизнь это терпеть. И как же иногда важно, чтобы рядом оказался кто-то, кто просто принесёт тарелку горячих пирожков и скажет: «Держись, милая, ты не одна».