— Виктория Андреевна? Добрый день. Вас беспокоят из нотариальной конторы по Ленинскому району. Вам удобно говорить?
Незнакомый женский голос в трубке заставил Вику отвлечься от прополки клубники. Прошло два месяца с того памятного дня. Два месяца тишины и покоя. Тамара Павловна и Галина не звонили и не приезжали. Иван сказал, что мать обиделась очень сильно, но он был непреклонен: «Перебесится — сама позвонит. А нет — значит, так тому и быть». Эта новая твердость в муже наполняла Вику спокойствием и уверенностью. Их жизнь на даче превратилась в ту самую идиллию, о которой они мечтали.
— Да, я слушаю, — ответила Вика, присаживаясь на скамейку. — Что-то случилось?
— Не волнуйтесь, ничего плохого. Дело в том, что мы разбирали архив, и обнаружился документ, касающийся наследства вашей бабушки, Анны Степановны. Точнее, вторая часть завещания, которая должна была быть вскрыта по истечении определенного срока. Этот срок наступил. Вам необходимо подойти к нам в контору для оглашения.
Вика замерла. Вторая часть завещания? Бабушка никогда ничего такого не говорила. Они с мамой были уверены, что та маленькая однушка — это всё, что у нее было.
— Вы уверены, что не ошиблись? — растерянно спросила она. — Виктория Андреевна Романова, внучка Анны Степановны Романовой? — уточнила нотариус. — Да, это я... — Значит, не ошиблись. Ждем вас в любое удобное время.
Повесив трубку, Вика еще долго сидела неподвижно. В голове роились мысли. Что еще могла оставить ей бабушка? Старую швейную машинку? Набор серебряных ложек? Она рассказала обо всем Ивану, когда тот вернулся с работы. Он тоже был озадачен.
— Странно все это, — сказал он, почесав затылок. — Может, и правда, какая-то ошибка?
На следующий день они поехали в город. Нотариальная контора располагалась в старом здании с высокими потолками. Пожилая женщина-нотариус в строгих очках предложила им сесть и, шурша бумагами, достала из сейфа плотный, пожелтевший от времени конверт, запечатанный сургучной печатью.
— Ваша бабушка была женщиной мудрой и дальновидной, — сказала нотариус, вскрывая конверт. — Она оставила это закрытое завещание с особым распоряжением. Вот, — она протянула Вике несколько листков, исписанных знакомым, чуть угловатым почерком.
Вика взяла письмо. Сердце забилось так сильно, что, казалось, его стук слышен всем в кабинете. Иван ободряюще сжал ее руку.
«Дорогая моя внученька, Викуша! — читала она, и слезы застилали глаза. — Если ты читаешь это письмо, значит, прошло уже несколько лет, как меня нет. Надеюсь, у тебя все хорошо, и ты счастлива. Я всегда знала, что ты девочка умная и с характером, но сердце у тебя доброе и доверчивое. А жизнь, она, знаешь ли, не всегда к добрым людям справедлива. Особенно когда дело касается чужой родни».
Вика вздрогнула и переглянулась с Иваном.
«Ту квартирку, в которой я жила, я оставила тебе сразу. Знала, что вам с Ванечкой деньги на старт нужны. А вот про вторую решила помолчать. Есть у меня еще одна, совсем крохотная, в самом центре, на тихой улочке. Досталась мне от моей матери. Я ее не продавала и никому про нее не говорила. Сдавала потихоньку через знакомых, вот и была копеечка к пенсии. А тебе оставляю ее как... как подушку безопасности, что ли. На всякий случай».
«Я ведь видела, Викуша, какая у твоего Ивана мать. Властная женщина, хваткая. Такие любят все под себя подмять, чужую жизнь по своим лекалам перекроить. Не давай ей этого делать, внученька! Твоя жизнь — только твоя. И если станет совсем невмоготу, если захотят тебя из твоего же дома выжить, знай — у тебя всегда есть место, куда уйти. Свой угол. Своя крепость. А как распорядиться этим подарком — сама решай. Можешь жить там, можешь продать, можешь сдавать и иметь свою, ни от кого не зависящую копейку. Главное, помни: ты не одна. И никогда не позволяй никому себя в обиду давать».
Вика дочитала и разрыдалась. Она плакала от любви к своей мудрой, проницательной бабушке, которая даже из небытия сумела позаботиться о ней, защитить. Она плакала от горечи за те годы унижений, которые ей пришлось вытерпеть. Иван обнял ее, и сам смахивал непрошеные слезы. Он-то лучше всех понимал, о чем писала Анна Степановна.
Ключи и документы были в том же конверте. Квартирка оказалась на втором этаже старого кирпичного дома, в двух шагах от центрального парка. Крохотная студия — одна комната и маленькая кухонька, но с высоченными потолками и большим окном, выходящим в тихий зеленый двор. В ней пахло пылью, старыми книгами и сушеными травами — бабушкин запах.
Они бродили по пустой комнате, держась за руки. — Вот это да... — прошептал Иван. — Она все предвидела. Прости меня, Вик. Что я позволил маме так с тобой обращаться. — Все в прошлом, Ваня, — тихо ответила она. — Главное, что ты все понял.
Они решили пока ничего не делать с квартирой. Сама мысль о том, что у них есть этот "запасной аэродром", придавала сил. Они вернулись на дачу, и жизнь снова потекла своим чередом. Вика занялась осенними заготовками, мариновала огурцы, варила варенье. В один из таких дней, перебирая пучки трав, оставшихся от бабушки, она наткнулась на ее старую тетрадку с рецептами. Там были не только рецепты пирогов, но и заметки о пользе разных растений.
«Мята и мелисса — сестры, но разные, — было написано на одной из страниц. — Мята — резкая, холодящая, бодрит и проясняет ум. Она — для дела. А мелисса — нежная, с лимонным духом. Она успокаивает сердце, снимает тревогу, дарит добрые сны. Важно не путать их и применять по надобности: одну — для головы, другую — для души». Вика улыбнулась. Даже здесь бабушка оставила ей свою житейскую мудрость.
Но идиллия не могла длиться вечно. Однажды вечером, когда они с Иваном ужинали на веранде, раздался телефонный звонок. Звонила тетя Галя. Голос ее был полон слез и трагизма.
— Ванечка! Сыночек! Беда у нас! Маме плохо! С сердцем... Врачи говорят, предынфарктное состояние... Лежит, встать не может. Тебя зовет... Плачет... Говорит, если не приедешь, так и умрет, не простившись...
Иван побледнел. — Что случилось? Какой диагноз? В какой она больнице? — Да какая больница! — запричитала Галина. — Она отказалась! "Никуда не поеду, — говорит, — помру в своей постели". Лежит одна-одинешенька... Я-то прибегаю, но у меня ведь тоже работа, семья... Ванечка, приезжай! Может, хоть на сына посмотрит, и ей легче станет!
Повесив трубку, Иван в смятении посмотрел на Вику. — Надо ехать. — Ваня, постой, — остановила его Вика. В ее душе боролись жалость к мужу и холодное подозрение. — Ты же знаешь свою маму. А вдруг это... очередная манипуляция? — А вдруг нет? — с отчаянием спросил он. — Вика, это же мама! Что, если ей и правда плохо, а я не приеду? Я себе этого никогда не прощу!
Вика видела его мучения. Он разрывался между долгом перед матерью и верностью ей, жене. — Хорошо, — после паузы сказала она. — Мы поедем. Вместе. Прямо сейчас.
Всю дорогу Иван молчал, стиснув зубы и вцепившись в руль. Вика тоже молчала, но в ее голове уже складывался план. Она не собиралась больше быть жертвой.
Дверь им открыла заплаканная Галина. Она бросилась Ивану на шею, демонстративно не замечая Вику. — Наконец-то! Иди скорее, она тебя ждет!
Тамара Павловна лежала в постели, картинно откинув руку на лоб. Лицо ее было бледным, под глазами — темные круги. Она тяжело дышала. — Сынок... пришел... — прошептала она слабым голосом. — Я уж думала, не увижу тебя...
Иван бросился к ней, взял за руку. — Мама, что с тобой? Что врачи говорят? — Ах, врачи... Что они понимают... Сердце... болит... от обиды... от одиночества... — она с трудом повернула голову и вперила в Вику полный ненависти взгляд. — А ты... зачем пришла? Порадоваться?
— Я пришла, потому что я жена вашего сына, — спокойно ответила Вика, оставаясь у порога комнаты. — Жена... — горько усмехнулась Тамара Павловна. — Отрезала сына от матери... Дом отняла... Теперь и жизни моей хочешь?
— Мама, перестань! — взмолился Иван. — Вика не виновата! — Не виновата?! — свекровь вдруг села на кровати. Голос ее окреп. — Это она во всем виновата! Колдунья! Приворожила тебя! Раньше ты был сыном, а теперь — тряпка! Подкаблучник!
Вика молча наблюдала за этим спектаклем. Она видела, как рука "умирающей" женщины крепко сжимает пульт от телевизора, лежащий под одеялом. Она чувствовала слабый, но отчетливый запах жареной картошки, идущий из кухни.
— Тамара Павловна, — сказала она все тем же ледяным тоном. — Хватит. Мы знаем, что вы здоровы. — Что?! Да как ты смеешь! — взвизгнула та. — Я при смерти, а она... — При смерти не смотрят сериалы по каналу "Домашний", — продолжила Вика. — И не едят жареную картошку с луком. Галина Павловна, вы бы хоть окно на кухне открыли, когда уходили.
Сестры замерли. Их план рушился на глазах. Иван ошеломленно посмотрел на мать, потом на Вику, и до него начало доходить. Он медленно отпустил руку матери.
— Мама... это... правда? — тихо спросил он. Тамара Павловна поняла, что игра проиграна. Ее лицо исказилось от ярости. — А что мне оставалось делать?! — закричала она, вскакивая с кровати. Она была совершенно здорова. — Ты же меня бросил! Променял родную мать на эту выскочку! Я хотела, чтобы ты вернулся, чтобы одумался! Я хотела, как лучше!
— Как лучше?! — голос Ивана зазвенел от гнева. Он впервые в жизни кричал на мать. — Ты врала мне! Манипулировала самой страшной вещью — своим здоровьем! Ты хотела, чтобы я бросил жену и прибежал к тебе сиделкой! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!
— Я твоя мать! Я имею право! — Ты не имеешь права разрушать мою жизнь! — отрезал он. — Все! Хватит! Я устал от этого вечного театра! Устал от твоей лжи, от твоих интриг! Я люблю Вику! Она — моя семья! И я не позволю тебе ее разрушить! Мы уходим. И я не хочу тебя видеть, пока ты не извинишься. Не передо мной. Перед ней.
Он схватил Вику за руку и потащил к выходу. — Ваня, постой! Куда ты?! — кричала ему в спину Тамара Павловна. — Ты не можешь так со мной поступить! Я одна! Я умру!
— У тебя есть сестра! — бросил он через плечо, уже на лестничной клетке. — Вы прекрасная пара! Можете вместе смотреть сериалы и врать друг другу! Прощай, мама!
Они выбежали на улицу. Иван тяжело дышал, его трясло. Он прислонился к стене дома и закрыл лицо руками. Вика обняла его.
— Все хорошо, — шептала она. — Ты все сделал правильно. — Она... она моя мать, — сдавленно проговорил он. — Но я так больше не могу. Это не жизнь, а ад.
Они вернулись на дачу уже поздно ночью. Впервые за долгое время они говорили до самого рассвета. О детстве Ивана, о его страхе перед матерью, о его чувстве вины. И о их будущем.
— А давай сдадим ту квартиру? — предложила Вика. — Это будут хорошие деньги. Ты сможешь уйти со своей стройки, найти что-то поспокойнее здесь, в городе. Без вахт. Чтобы мы всегда были вместе. — Ты уверена? — с надеждой посмотрел на нее Иван. — Это же твоя квартира. — Наша, — поправила она. — Все, что у меня есть, — наше. Бабушка ведь не зря написала, что это наша "подушка безопасности". Вот она и сработает.
Через неделю они подали объявление. На квартиру нашелся хороший квартирант — молодая врач. Деньги, которые они получали, позволили Ивану уволиться и начать искать новую работу. Их жизнь обрела новую степень свободы. Свободы от страха, от зависимости, от чужих манипуляций.
Тамара Павловна не звонила. Но Вика знала, что это еще не конец. Такие, как она, не сдаются. Но теперь ей не было страшно. Она знала, что у нее есть дом. Даже два. У нее был любящий муж, который наконец-то научился быть ее стеной и опорой. И у нее была память о мудрой бабушке, чей последний подарок оказался не просто квадратными метрами, а билетом в новую, счастливую жизнь.
Сидя на крыльце своего дачного домика, вдыхая аромат ночных фиалок, Вика смотрела на звезды и думала о том, что счастье — это не отсутствие проблем. Счастье — это сила и смелость их решать. И она, простая женщина с Урала, эту силу в себе нашла. И больше никогда ее не отпустит.