Мама Поля 5 Начало
Оставшись одна, Татьяна опустилась на кровать, провела рукой по прохладной чистой простыне. Впервые за долгие годы она чувствовала себя... дома. Не в казарме, не в землянке, не в госпитале — дома.
Обед превратился в настоящий пир. Полина Михайловна, казалось, собрала на стол всё, что только можно было достать в послевоенной деревне — наваристые щи со сметаной, рассыпчатую картошку, огурцы с грядки, творог с мёдом. Татьяна ела медленно, с непривычки боясь, что не осилит даже малую часть этого изобилия.
— Кушай, кушай, — приговаривала Полина Михайловна, подкладывая ей на тарелку всё новые угощения. — У тебя вон щёки впалые, глаза ввалились. Надо поправляться.
Вечером они сидели на крыльце, глядя, как заходит солнце. Полина Михайловна рассказывала деревенские новости, Татьяна слушала, чувствуя, как её охватывает давно забытое чувство покоя.
— Знаешь, доченька, — вдруг сказала Полина Михайловна, — у нас в деревне фельдшер нужен. Старый-то наш помер ещё в войну, а новый не приехал. Может, останешься? Ты ж училась на фельдшера, да и опыт у тебя большой.
Татьяна повернулась к ней, внимательно вглядываясь в простое, открытое лицо.
— Вы правда хотите, чтобы я осталась? Насовсем?
— А то! — Полина Михайловна порывисто обняла её. — Я, Танюшенька, каждый день Бога молю, чтоб ты со мной осталась. Мне с тобой... как будто смысл в жизни вернулся. Для кого стараться, кого ждать, о ком заботиться.
— А я не буду вам в тягость? — тихо спросила Татьяна. — Вдруг мы не уживёмся?
— Ну что ты такое говоришь? — Полина Михайловна покачала головой. — Да я тебя с первого дня, как родную, полюбила. Пиши, говорю, в район заявление. Фельдшерский пункт пустой стоит, будешь работать. А жить будешь у меня.
Той ночью Татьяна долго не могла уснуть. Лежала, глядя в тёмное окно, за которым мерцали звёзды, и думала о странных поворотах судьбы. Как часто во время во йны она представляла себе возвращение — к пепелищу, к могилам, к пустоте. И вот теперь... Дом. Человек, который ждёт и любит. Возможность начать всё заново.
Утром она объявила Полине Михайловне своё решение:
— Я остаюсь. Только в деревню к себе съезжу. Маму и брата надо навестить.
Полина Михайловна только кивнула, словно иначе и быть не могло, но глаза её подозрительно заблестели, а руки, месившие тесто для хлеба, на мгновение замерли.
— Вот и хорошо, доченька, — сказала она просто. — Значит, вместе будем. А дома побывай, родная сторонка всегда тянет.
Татьяна съездила в район, сказала, по какому делу приехала. Районное начальство обрадовалось – медиков не хватает. Обещали оказать помощь, чтобы Татьяна закончила свое обучение и получила Диплом. Дали направление на работу.
В родной деревне Таню никто не ждал. На месте дома нашла она пепелище. Долго сидела на погосте возле холмика, где покоились родные люди. Плакала, рассказывала о Полине Михайловне, о своих планах работать в медпункте. Ночевала у давней подружке Валентины. Жила та с матерью и младшей сестрой. Отец навсегда остался на поле брани. На другой день поехала Таня домой, к Полине Михайловне.
Фельдшерский пункт располагался в центре деревни — небольшой деревянный дом с крыльцом и пристройкой для процедур. Внутри было чисто, но пусто — оборудование вывезли ещё в начале войны, медикаментов почти не осталось. Татьяна составила список необходимого, отправила в район и принялась приводить пункт в порядок.
Местные жители поначалу отнеслись к новому фельдшеру настороженно. Приглядывались, проверяли. Но после того, как Татьяна вправила вывихнутое плечо кузнецу, вылечила застаревшую рану бывшему солдату и приняла сложные роды у молодой колхозницы, отношение изменилось. Теперь на приём к ней шли с любой хворью, а старухи зазывали на чай, чтобы расспросить о городских новостях и показать свои застарелые болячки.
— Ты, Танюша, словно всю жизнь с нами жила, — говорила Полина Михайловна, с гордостью наблюдая, как быстро её названная дочь стала своей в деревне. — Так к тебе люди тянутся.
Татьяна только улыбалась в ответ. Ей нравилось чувствовать себя нужной, полезной. Нравилось видеть благодарные глаза пациентов, нравилось знать, что её ждут дома, что к столу всё готово, что вечером они с Полиной Михайловной будут сидеть на крыльце, беседуя обо всём на свете.
В октябре в деревню приехал новый учитель — Николай Степанович Воронцов, демобилизованный офицер, потерявший на войне руку. Его направили преподавать историю и географию в местной школе. Татьяна встретила его на первом же медосмотре школьников — высокий, худощавый, с внимательными серыми глазами и левым рукавом, заправленным в карман гимнастёрки.
— Фельдшер Карпова, — представилась она, протягивая руку. — Татьяна.
— Учитель Воронцов, — улыбнулся он в ответ, пожимая её руку единственной своей рукой. — Николай Степанович. Кажется, нам предстоит работать вместе.
Что-то в его улыбке, в спокойном взгляде, в манере держаться заставило Татьяну внутренне подобраться, как перед боем. Сердце забилось чаще, на щеках выступил румянец.
— Будем надеяться на плодотворное сотрудничество, — сказала она официальным тоном, стараясь скрыть внезапное волнение.
Полина Михайловна заметила перемену в Татьяне сразу — и румянец, появлявшийся всякий раз при упоминании нового учителя, и новую причёску, и особую тщательность, с которой Татьяна теперь гладила форменный халат.
— Приглашай учителя-то на чай, — как бы между прочим заметила она однажды. — Одинокий человек, фронтовик. Наверное, скучает.
— Зачем это? — смутилась Татьяна. — Мы с ним по работе видимся. Школьные осмотры, беседы о гигиене...
— Ну-ну, — усмехнулась Полина Михайловна. — По работе, значит.
Николай Степанович стал захаживать к ним по вечерам — сначала действительно по делу, потом просто так, поговорить. Приносил книги для Татьяны, свежие газеты, конфеты для Полины Михайловны. Вскоре он стал своим в доме — помогал колоть дрова (ловко управляясь одной рукой), что-то чинил, рассказывал за чаем о своих фронтовых дорогах.
— Хороший человек, — говорила Полина Михайловна, когда он уходил. — Надёжный.
Татьяна молчала, но внутри у неё всё пело и звенело, когда она думала о завтрашней встрече с ним.
Весной, когда зацвели яблони, Николай Степанович сделал Татьяне предложение. Они стояли у калитки, вечернее солнце золотило верхушки деревьев, пахло свежей травой и цветами.
— Танюша, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Я человек простой, без лишних слов. Будь моей женой.
Она смотрела на него — на его серьёзное лицо с ранними морщинками вокруг глаз, на седину на висках, на пустой рукав — и видела человека, с которым хотела пройти весь оставшийся путь.
— Буду, — просто ответила она.
Свадьбу сыграли скромную, но весёлую. Полина Михайловна хлопотала больше всех — напекла пирогов, наварила холодца. Соседи собрались во дворе, принесли кто что мог — кто самогонки бутылку, кто огурцов солёных, кто яблок моченых. Пели песни, плясали, кричали «горько» молодым.
— Танюша, доченька, — Полина Михайловна обняла невесту, когда гости разошлись. — Дай Бог тебе счастья. Заслужила ты его.
— Мама Поля, — впервые назвала её так Татьяна, прижимаясь к её плечу. — Спасибо вам... за всё.
— Полно, доченька, — Полина Михайловна смахнула слезу. — Это тебе спасибо. За то, что ты у меня есть.
Молодые поселились в доме Полины Михайловны — тут хватало места для всех. Николай Степанович достроил вторую комнату, расширил сени, поправил крыльцо. Жили дружно, ладно, как одна семья.
Через год у Татьяны родилась дочь — назвали Ниной, в честь погибшей матери Татьяны. Полина Михайловна превратилась в неутомимую бабушку — нянчила, пестовала, баюкала, пела колыбельные, которые когда-то пела своему Ванечке.
— Ну прямо вылитая ты в детстве, — говорила она, любуясь внучкой. — Такая же серьёзная, бровки домиком.
Татьяна улыбалась, не разубеждая. Не всё ли равно, на кого похож ребёнок? Главное — любим и здоров.
Через три года родился сын — Иван, названный в честь погибшего сына Полины Михайловны. Кругленький, шустрый, с ямочками на щеках, он стал всеобщим любимцем.
— Вылитый мой Ванечка, — шептала Полина Михайловна, украдкой утирая слезы, когда смотрела на внука.
Годы шли своим чередом. Дети росли, Татьяна продолжала работать фельдшером, Николай Степанович преподавал в школе. Полина Михайловна занималась домом и внуками, и не было для неё большего счастья, чем видеть, как бегают по двору её ненаглядные Ниночка и Ванечка.
Дети обожали бабушку. Для них она была источником бесконечной любви, хранительницей сказок и семейных историй, мастерицей печь самые вкусные пироги и вязать самые тёплые носки. «Бабуля», «бабулечка», «бабуся» — как только они её не называли, соревнуясь в нежности.
Когда Нине исполнилось двенадцать, а Ване девять, случился разговор, которого Татьяна втайне побаивалась все эти годы.
Был зимний вечер, за окном мела метель, а они сидели у печки — Полина Михайловна вязала, Николай Степанович чинил часы, дети делали уроки. Нина, рассеянно перелистывая учебник истории, вдруг спросила:
— Мама, а у тебя есть фотографии твоих родителей? Нам задали составить родословную.
Татьяна замерла, обменялась быстрым взглядом с мужем. Она никогда не скрывала от детей, что потеряла родителей и братьев на войне, но никогда и не рассказывала подробностей. Щадила детскую психику, да и бередить старые раны не хотелось.
— Есть одна, — она поднялась, достала из комода старую, потёртую на сгибах фотографию. — Вот, это ваш дедушка Иван, бабушка Нина, дядя Степан и дядя Алёша.
Дети с любопытством разглядывали снимок, переводя взгляд с фотографии на Татьяну, находя сходство.
— А почему бабушка Поля не с вами на фотографии? — вдруг спросил Ваня, нахмурив брови.
В комнате повисла тишина. Полина Михайловна перестала вязать, спицы замерли в её руках. Николай Степанович отложил часы. Татьяна почувствовала, как пересохло в горле.
— Дети, — начала она, подбирая слова. — Бабушка Поля... она...
— Я не родная бабушка вам по крови, — спокойно и просто сказала Полина Михайловна, откладывая вязание. — Мы с вашей мамой встретились на во йне. А потом стали родными не по крови, а по сердцу.
Нина и Ваня смотрели на неё широко раскрытыми глазами.
— Как это — не родная? — прошептала Нина. — Ты же наша самая родная бабушка!
— Конечно, бабушка, — улыбнулась Полина Михайловна, и в глазах её заблестели слёзы. — Самая настоящая. Просто родными можно стать не только по крови, но и по любви. Вот мы с вашей мамой так и стали — родными по любви.
Таня подошла к маме Поле, обняла её.
— Вот так и вышло, ребята, — сказала она детям. — Когда я всех потеряла, мама Поля меня к себе взяла. Как дочку родную. А потом и вас полюбила, как родных внучат.
— А мы и есть родные! — выпалил Ванька. — Какая разница — кровь там или чего? Главное — мы ж друг друга любим!
Нинка подбежала к бабушке, крепко-крепко её обняла.
— Ты самая лучшая бабушка, — шепнула она.
Мама Поля прижала внучку к себе, слёзы так и потекли по щекам.
— Спасибо, Ниночка. Ты даже не знаешь, как мне это важно слышать.
В тот вечер Таня наконец рассказала детям всё — как во йна семью её порушила, как с мамой Полей встретились, как письма друг другу писали. Всё, как было.
Ребятишки слушали, раскрыв рты, а потом давай обниматься — и с мамой, и с бабушкой. Обещали любить их и беречь.
Уложив детей, Таня вышла на крыльцо. Метель стихла, на небе сияли звёзды. Смотрела она на всё это и думала — чудные дела творятся на свете.
Во йна отняла всё — родителей, братьев, дом. А с другой стороны — свела с мамой Полей, дала новую семью, новый дом. Из горя выросло счастье — не то, о чём в девчонках мечтала, но настоящее, своё, выстраданное.
На крыльцо вышла мама Поля, шаль на плечах.
— Чего не спишь, доча? — спросила, рядом встала.
— Да вот, думаю, — Таня её обняла. — Как всё чудно вышло-то. И как я судьбе благодарна, что к тебе меня привела.
Мама Поля улыбнулась, на звёзды глянула.
— Знать, так и должно было быть, — сказала просто. — Знать, нужны мы были друг дружке.
Стояли они вдвоём, мать и дочь — не по крови, а по душе, что крепче всякой крови бывает. Впереди целая жизнь — всяко будет, и хорошего, и плохого. Но знали они, что вместе справятся, друг за друга держась.
А там, в вышине, меж звёзд, может, смотрели на них и радовались те, кого они потеряли — родители Тани, братья её и сын мамы Поли. Потому что любовь — она не умирает. Просто новые пути себе находит.