Добрый вечер!
Июнь 1989-го, Магнитогорск. У голубятни находят задушенную студентку. Через месяц — новая жертва в лифте дома №143 на проспекте Карла Маркса. Город понимает: это серия. Так началась охота на Дмитрия Гридина — последнего маньяка СССР.
Так вышло, что за этими преступлениями стоял не злодей с подворотни, а «правильный» парень из приличной семьи. Дмитрий Гридин родился в 1968‑м, отец — начальник цеха на Магнитогорском металлургическом комбинате, уважаемый человек. Сам Дмитрий поступил в горно-металлургический, рано женился, в двадцать уже нянчил дочку и ночами подрабатывал сторожем в детском саду. Снаружи — аккуратность, внутри — пустота, которую он решил заполнять на ходу, самым грязным способом. Сначала лез с обниманиями к девушкам во дворах, ловил отторжение, а потом перешёл к силе. И в какой-то момент понял, что его заводит не близость, а чужая дрожь под пальцами.
Первая жертва, студентка пединститута Танзиля Усманова, погибла в июне 1989 года. Нападение произошло буквально у дома, свидетелей ноль, следов ноль. Город притих, но ненадолго. В конце июля, 31-го числа, в доме №143 на проспекте Карла Маркса шестнадцатилетнюю Жанну Теренчук подкараулили у лифта. Он вошёл с ней, сжал горло, перетащил тело на технический этаж и скрылся. После второго убийства кусочки сложились: действовал один и тот же.
Через несколько дней он схватил в лифте тринадцатилетнюю Иру Сорокину. Девочка закричала, попыталась оттолкнуть, он придушил, вывез на крышу, раздел, ударил ножом и убежал. Ира чудом выжила, вернулась домой сама, на ногах. Она не смогла описать его лицо, и в этом было что-то ужасающее: город знал, что кто-то ходит по лестницам, но не знал, как он выглядит. Люди перестали отпускать дочерей одних, мужчины после смены шли патрулировать дворы, самодеятельные дружины прочёсывали районы. Уличная преступность на время схлопнулась — все смотрели по сторонам по одному поводу.
Следователи тем временем перебрали полторы тысячи похожих — тех, кто когда-то садился за домогательства и насилие. Нашёлся и «самопризнант» — некий Топчеев вдруг объявил, что именно он и есть Лифтёр. Допросы быстро поставили точку: в деталях он путался, рассказывал чужими словами и, похоже, просто примерял на себя чужую тень. Настоящий же в это время не собирался останавливаться.
Его неудача случилась у Елены Некрасовой, восемнадцатилетней студентки. Он вошёл с ней в кабину, потянулся к шее, а она врезала сумкой так, что он испугался. Дверь распахнулась, Елена выскочила, забарабанила в квартиры, и только чудом одна из дверей открылась. Именно она помогла составить фоторобот: худой, тёмные волосы, около 180 ростом, густые брови, прямой нос. По городу начали ловить похожих, одному не повезло особенно — его задерживали по несколько раз, пока не выдали бумагу, что это не он. Настоящего спасала мелочь: он чаще ходил в очках и казался своим.
Осенью, в сентябре 1989-го, исчезла школьница Людмила Позднякова. Сценарий тот же: лифт, удушение, тело наверху, раздетое. На месте в этот раз остались идеальные отпечатки. Но в базах пусто: раньше он не попадал в поле зрения. В городе холодало, и вместе с холодом росла нетерпеливая злость. Все ждали, что эта серия чем-то закончится — вопрос был только чем.
Ответ пришёл 25 ноября. Любовь Зыкина возвращалась вечером в дом №190 на Карла Маркса. Про Лифтёра знала, в подъезд зашла настороженно, но в глубине холла дежурили дружинники — стало спокойнее. В кабину заскочил он. Любовь не растерялась: детский спорт в такие моменты вспоминается телом, а не памятью. Он не ожидал сопротивления, рванул прочь, едва открылись двери, и сделал две вещи, о которых потом жалел: выронил шапку и очки. Мороз стоял двадцатиградусный, все в головных уборах. Новость, что «ищем мужчину без шапки», улетела по району быстрее телефонных звонков. В трамвае человек без шапки стал заметнее любого фоторобота. Его сняли на ближайшей остановке.
При досмотре нашли нож и пневматический пистолет. Сомнения у следствия поначалу были: вдруг это очередное «не тот». Но пазл снова начал складываться. В детсаду, где он сторожил ночами, обнаружили санки с остатками верёвки: такой душили потерпевших. На следственных экспериментах он озвучил детали, которые нельзя придумать: в одном подъезде не успел раздеть убитую, потому что его спугнула рыжая кошка, гулявшая по карнизу. И правда, у соседей жила кошка именно такого цвета, и она любила бывать там, где её не ждут. Судмедэксперты признали его вменяемым. И стало ясно: город поймал своего призрака.
Суд в 1990 году был похож на бурю. Толпа требовала высшей меры и, желательно, прямо на площади. Мать одной из погибших в коридоре кинулась на жену обвиняемого и пыталась задушить её собственными волосами. Петиции писали со словами, которые трудно забыть: «бес, рождённый из чрева человеческого». Зал заседаний не вмещал всех желающих, приговор оглашали через репродуктор. Вердикт — расстрел. Аплодисменты снаружи и ощущение, что справедливость всё-таки умеет быть громкой. Но в этой истории громкое быстро сменилось серым. Осуждённый начал заваливать инстанции жалобами: писал о пытках, о сломанном следствии. В 1993-м, на фоне перемен и хлопот влиятельного отца, «вышку» заменили на пожизненный срок.
Дальше всё было похоже на упрямую попытку открыть дверь, которую уже заварили. Он писал в Комитет по правам человека при ООН — там нашли нарушения процедуры, но приговор двигаться не стал. В 2014-м Гридин пытался оспорить отказ в помиловании и подал первое прошение об условно-досрочном. Не вышло. В 2017-м — апелляция в Вологодский областной суд. Отклонено. В 2020-м — новое прошение, на тот момент за плечами было 31 год за решёткой. Он даже отмечал, что нарушений у него нет. Проверка показала обратное: два с лишним десятка взысканий, половина — ещё в СИЗО. Суд посмотрел на бумагу, на календарь и сказал «нет» ещё раз.
Если спросить, почему эта история до сих пор сидит у людей под кожей, ответ будет в деталях. В лифтовой кнопке, к которой боязно тянуться в поздний час. В мужиках с повязками дружинников, которые шли в патруль после смены и на какое-то время сделали улицы безопаснее просто фактом своего присутствия. В минус двадцати и человеке без шапки, которого выдают не приметы, а погода. И, наверное, в том, что за маской нормального студента, мужа, молодого отца вполне может стоять бездна. Его называли последним маньяком Советского Союза не только потому, что после него страна вошла в другую эпоху. Ещё и потому, что в этой истории есть подведение черты: от приговора к расстрелу — к пожизненному, от веры в мгновенную кару — к длинному, холодному коридору без дат выхода.
Сегодня Дмитрий Гридин сидит в ИК‑5 особого режима на острове Огненный: тот самый «Вологодский пятак». По бумагам — пожизненно. По городу — давно уже тишина, лифты ездят, дети снова бегают в магазин «на минутку». Но любой магнитогорский двор ещё помнит ту зиму и тот трамвай, где весь район вдруг увидел человека без шапки и понял: иногда на стороне правды неожиданно оказывается мороз.