Пятничный ритуал был отточен годами, доведён до автоматизма, в котором и заключалась его прелесть. В час дня Елена Александровна, заведующая читальным залом областной библиотеки в Ярославле, отпускала свою сменщицу, заходила в маленький продуктовый у дома за кефиром и батоном, а потом, не заходя в свою пустую двухкомнатную квартиру на проспекте Толбухина, шла прямиком на вокзал. Электричка в 14:20 на Данилов была её порталом в другой мир. Мир, где не было гула машин, пыльных фолиантов и ощущения звенящей пустоты, оставшейся после ухода мужа пять лет назад.
Её мир был там, в сорока минутах езды и пятнадцати минутах ходьбы от станции «Платформа 231 км». Шесть соток отцовской земли, маленький, но ладный щитовой домик с верандой, увитой диким виноградом, и главное сокровище — её розы. Десятки кустов, каждый со своим именем, характером и историей. Вот «Глория Дей», капризная и пышная, как оперная дива. А вот скромная, но невероятно ароматная «Мадам Исаак Перейр», которую она выходила из крошечного, почти мёртвого саженца.
Дорога была частью наслаждения. Скрип дерматиновых сидений, перестук колёс, мелькающие за окном берёзовые перелески, сонные деревеньки. Елена Александровна обычно доставала книгу, но редко читала больше страницы. Она смотрела в окно и думала. Думала о том, что надо бы подкормить плетистые, что в субботу обещают грозу — хорошо бы успеть прополоть клубнику. Эти мысли были простыми, заземляющими, как работа руками в саду. Они вытесняли другие, более сложные: о подступающей шестидесятилетней отметке, об одиноких вечерах, о том, что дочь Ольга, давно живущая в Питере своей жизнью, звонит всё реже.
В рюкзаке — термос с ромашковым чаем, пара бутербродов с сыром и увесистый том Сомерсета Моэма. В душе — предвкушение тишины, запаха флоксов и вечернего чая на веранде под стрекот сверчков.
Она сошла на своей платформе, вдохнула густой, настоянный на травах и сосновой смоле воздух. Хорошо. Как же здесь хорошо. Дорога к посёлку шла через поле, и сейчас оно было усыпано белыми головками ромашек и синими искрами васильков. Елена шла не спеша, наслаждаясь каждым шагом. Вот уже показались крыши, вот знакомый поворот. Её участок был крайним, у самого леса. За калиткой сразу начинался её маленький рай.
Ключ в руке казался продолжением её самой. Она знала его зазубринки, его приятную тяжесть. Но когда она подошла к калитке, что-то нарушило привычную гармонию. Калитка была не заперта на щеколду, а просто прикрыта. Елена нахмурилась. Может, сосед, дядя Миша, заходил что-то передать? Но он бы обязательно позвонил.
Сердце неприятно ёкнуло. Она толкнула калитку и замерла. На её выкошенном газоне, прямо у её обожаемой клумбы с лилиями, стоял чужой, блестящий чёрный джип. А на ступеньках веранды, в её плетёном кресле, сидела её младшая сестра Ирина. Рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял её муж Вадим.
— О, Ленка, привет! А мы тебя заждались уже, — весело прощебетала Ирина, даже не подумав встать. Она была в белых модных кроссовках и дорогом спортивном костюме, который смотрелся на фоне скромного дачного домика вызывающе неуместно.
Елена Александровна молча смотрела на них. На машину, на сестру, на незнакомый мангал, уже распакованный и стоящий на траве. Воздух, который ещё минуту назад казался ей целебным, вдруг стал густым и тяжёлым. Она сглотнула.
— Что вы здесь делаете?
Ирина фыркнула, поправляя идеально уложенные светлые волосы. Она была на десять лет младше, всегда более яркая, более удачливая, живущая в Москве и привыкшая получать всё, что захочет.
— Как что? Приехали. Мама, кстати, привет передавала. Сказала, твоя дача теперь наша. Ну, в смысле, общая. Нам же нужнее, у нас дети, свежий воздух.
Елена просто открыла дверь и онемела от их наглости.
Она медленно перевела взгляд с самодовольного лица сестры на растерянное лицо Вадима, потом снова на сестру. Слова Ирины не укладывались в голове. Они звучали как бред, как злая, нелепая шутка. «Твоя дача теперь наша». Кем сказано? Мамой. Словно мама была верховным судьёй, раздающим чужие жизни и чужую собственность по своему усмотрению.
— Что значит «ваша»? — голос Елены прозвучал тихо и хрипло, будто не её собственный. Рюкзак с Моэмом и термосом вдруг стал невыносимо тяжёлым. Она опустила его на землю.
— Ну, Лен, не начинай, — поморщилась Ирина. — Ты же тут одна бываешь по выходным. А у нас семья, дети. Им где отдыхать? В Москве в четырёх стенах сидеть? Мама и говорит: «Ирочка, дача всё равно пустует, поезжайте, обустраивайтесь». Мы вот, смотри, мангал привезли, на выходных шашлыки с друзьями затеем. Бассейн надувной для мальчишек заказали, завтра привезут. Поставим вот здесь, — она небрежно махнула рукой в сторону самого солнечного места, где у Елены как раз готовились расцвести редкие сорта пионов.
Елена сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Она прошла мимо них, не глядя, и поднялась на веранду. Дверь в дом была распахнута. Первое, что ударило в нос — чужой запах. Смесь дорогого парфюма Ирины, чего-то сладкого, похожего на освежитель воздуха с ароматом «тропических фруктов», и дыма от сигарет. Елена не курила и не переносила табачный дым. На её маленьком кухонном столе, застеленном клеёнкой в васильках, которую она купила в прошлом году на ярмарке, стояла открытая бутылка вина и два бокала. Рядом — пепельница, полная окурков.
Она медленно обвела взглядом свою кухню-комнату. На диване, покрытом стареньким, но чистым пледом, валялась чья-то куртка. На стене, где висел календарь с видами Суздаля, теперь красовался какой-то яркий постер с мотивационной надписью. Её любимая чашка, из которой пил ещё отец, была отодвинута в самый угол, а вместо неё на видном месте стояли два новомодных бокала.
Каждая деталь была маленьким уколом, крошечным актом вандализма. Это была не просто незваная гостья. Это было вторжение, оккупация её личного пространства, её убежища.
— Мы тут немного прибрались, — бодро сообщил сзади голос Вадима. Он, в отличие от жены, чувствовал себя явно не в своей тарелке. — Ну, хлам всякий старый подвинули.
«Хлам». Этим словом он назвал стопку журналов «Наука и жизнь» за восьмидесятый год, которые любил перечитывать её отец. Или старую керосиновую лампу, с которой они сидели на веранде, когда отключали электричество.
Елена повернулась. Она посмотрела прямо на Ирину, которая уже зашла в дом и бесцеремонно открывала холодильник.
— Что у тебя тут есть? Ой, один кефир да яйца. Мы, кстати, полную машину продуктов привезли. Завтра всё забьём.
Елена молчала. Внутри неё нарастала странная, холодная пустота, которая стремительно заполнялась гневом. Не крикливым, истеричным, а тихим и ледяным. Она чувствовала себя так, словно её обокрали, но украли не вещи, а что-то гораздо более ценное — её покой, её воспоминания, её право на собственную жизнь.
— И надолго вы «обустраиваться»? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Ну, на всё лето, а там посмотрим, — беззаботно ответила Ирина, доставая из холодильника пакет молока и брезгливо его осматривая. — Мама говорит, может, вообще нам её отпишете. Тебе-то она зачем? Одной ковыряться. А мы тут, может, ремонт сделаем, сайдингом обошьём, веранду эту гнилую снесём, новую построим, со стеклопакетами.
«Веранду снести». Эту веранду строил отец. Елена помнила, как он, пахнущий стружкой и потом, подзывал её, маленькую, и давал подержать рубанок. Она помнила, как пахло свежим деревом, как солнце пробивалось сквозь щели в крыше. И вот теперь это — «гнилая веранда».
Это было последней каплей. Холодный гнев внутри начал плавиться, превращаясь в обжигающую решимость.
— Собирайте вещи, — сказала Елена. Так же тихо, но в голосе появилась сталь.
Ирина удивлённо подняла на неё глаза. Даже перестала изучать срок годности на молоке.
— Что?
— Я сказала, собирайте свои вещи. Мангал, постеры, продукты. И уезжайте.
Ирина расхохоталась. Громко, неприятно.
— Лен, ты чего? Перегрелась на солнышке? Мы только приехали. Мама сказала…
— Мне всё равно, что сказала мама, — отрезала Елена. Она подошла к столу, взяла пепельницу с окурками, вынесла её на крыльцо и вытряхнула прямо в траву рядом с мангалом. Затем вернулась, взяла их бокалы и бутылку вина и поставила на пол у двери. — Это моя дача. Моя. Она досталась мне от отца. Я вложила в неё двадцать лет своей жизни. И я не позволю вам превращать её в шашлычную. У вас есть полчаса.
Вадим побледнел. Ирина, напротив, покраснела пятнами.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула она. — Я сейчас маме позвоню! Она тебе устроит! Ты всегда была эгоисткой, только о себе и думала!
— Звони, — спокойно ответила Елена. Она достала из кармана платья телефон. — Но сначала я позвоню в полицию. И сообщу о незаконном проникновении на частную территорию.
Она знала, что не позвонит. Но слова прозвучали убедительно. В наступившей тишине было слышно только жужжание пчелы за окном. Ирина смотрела на сестру так, будто видела её впервые. Не тихую, уступчивую Лену, которой можно было навязать всё что угодно, а незнакомую, жёсткую женщину с холодными глазами.
Схватка только начиналась. И Елена впервые в жизни чувствовала, что готова к ней.
Ирина, конечно же, бросилась к своему телефону. На её лице было написано оскорблённое негодование. Она вылетела на веранду, чтобы Елена не слышала, но её возмущённые выкрики доносились и сквозь закрытую дверь: «Мама, ты представляешь?! Она нас выгоняет! Да, прямо так и сказала! Говорит, полицию вызовет! Ну, конечно, я ей сказала, что ты разрешила! Что значит, „поговори с ней“? Ты её мать, ты и разбирайся!».
Елена не стала слушать. Она подошла к окну, выходящему в сад. Её сад. Её мир. Машинально её взгляд нашёл куст «Пьер де Ронсар» у забора — нежно-розовые, туго набитые бутоны, похожие на фарфоровые чашечки, вот-вот должны были раскрыться. Рядом с ним валялась пустая пачка из-под сигарет. Елена почувствовала, как внутри снова всё сжалось. Это было осквернение. Не меньше.
Она вышла из домика через другую дверь, ведущую прямо в сад. Ей нужен был воздух. Она обошла дом с другой стороны и остановилась у старого сарая. Дверь, всегда запертая на массивный амбарный замок, была сорвана с одной петли и висела криво. Внутри царил разгром. Отцовские инструменты, которые она бережно хранила — рубанки, стамески, пилы, — были сброшены с полок на земляной пол. В углу валялись мешки с удобрениями, которые Вадим, видимо, счёл «хламом».
Она присела на корточки и подняла тяжёлый молоток с рукояткой из отполированного десятилетиями дерева. Она помнила, как отец учил её забивать гвозди. «Не бей со всей дури, Лена. Чувствуй дерево, чувствуй гвоздь. Сила не в замахе, а в точности». Эти слова сейчас прозвучали в её голове с невероятной ясностью.
Из-за угла показался Вадим. Увидев Елену с молотком в руке, он вздрогнул.
— Елена Александровна, вы это… не подумайте. Я просто хотел место освободить. Для садовой мебели. Мы хотели столик, стулья купить…
Елена медленно поднялась. Она не стала ничего говорить. Она просто смотрела на него. Долго, изучающе. И в её взгляде было столько тихого, ледяного презрения, что Вадим попятился. Он пробормотал что-то вроде «Ира зовёт» и поспешно скрылся.
Елена вернулась в дом. Ирина уже закончила разговор с матерью и теперь сидела на диване, скрестив руки на груди. Вид у неё был воинственный.
— Мама просила передать, что она в шоке от твоего поведения. Она сказала, что ты неблагодарная. Мы же для тебя как лучше хотели. Оживить тут всё…
— «Оживить»? — Елена усмехнулась, но смех вышел безрадостным. — Ира, ты последний раз была здесь на похоронах отца. Десять лет назад. Ты даже не знаешь, с какой стороны тут растёт укроп. Какое «оживление»?
— А тебе не кажется, что это эгоизм — держать такую дачу для себя одной? — перешла в наступление Ирина. — Тебе скоро шестьдесят! Что ты тут делаешь одна? С сорняками разговариваешь? У людей в твоём возрасте внуки, заботы. А ты…
— А я живу так, как хочу, — закончила за неё Елена. — И мои сорняки, как ты выражаешься, мне дороже, чем твои представления о том, как я должна жить. И эта дача — единственное место, где я могу быть собой. Где всё напоминает мне об отце. Где каждая доска, каждый куст посажен с любовью. А вы приехали сюда, чтобы снести его веранду и поставить надувной бассейн на его пионы.
Она говорила спокойно, но каждое слово было наполнено весом прожитых лет и накопленной боли. Телефон в её кармане завибрировал. На экране высветилось «Мама». Елена сбросила вызов. Потом ещё раз. И ещё.
В дверь робко постучали. Это был дядя Миша, сосед. Старенький, сухой, в выцветшей тельняшке и стоптанных калошах. Он жил здесь круглый год и был для Елены кем-то вроде местного ангела-хранителя.
— Лена, здравствуй. Увидел машину чужую, дай, думаю, зайду. Всё ли в порядке?
Его появление было как глоток свежего воздуха.
— Здравствуйте, дядя Миша. Познакомьтесь, это моя сестра Ирина и её муж. Приехали в гости, — с лёгкой иронией произнесла Елена.
— Гости — это хорошо, — добродушно прокряхтел старик, но его цепкие глаза уже оценили и дорогую машину, и недовольное лицо Ирины, и общий градус напряжения. — Только вот что, мил человек, — обратился он к Вадиму, который снова высунулся на крыльцо. — Ты машину-то свою убери от лилий. Елена их из Голландии выписывала. Они нежные, пыль дорожную не любят.
Ирина фыркнула:
— Дед, ты ещё командовать тут будешь.
Дядя Миша посмотрел на неё беззлобно, с мудростью своих восьмидесяти лет.
— Я не командую, дочка. Я порядок блюду. Меня ещё твой отец, Царствие ему Небесное, просил за домом приглядывать. И за Леной. Он говорил: «Иринка-то у меня пробивная, не пропадёт. А Лена — она как цветок. Ей тишина нужна и почва хорошая». Вот я и приглядываю.
Он повернулся к Елене.
— А сарай-то чего? Петля сорвана. Ветер, что ли?
— Нет, дядя Миша, не ветер, — тихо ответила Елена, не сводя глаз с сестры. — Это «оживление».
Дядя Миша всё понял. Он покачал головой, тяжело вздохнул и, ничего больше не говоря, побрёл к себе на участок. Но его визит не прошёл даром. Он напомнил Елене, на чьей она стороне. На стороне своего отца, на стороне этой земли, на стороне самой себя.
Телефон снова зазвонил. Мама. Елена вздохнула и на этот раз ответила, включив громкую связь.
— Елена, ты сошла с ума?! — раздался в тишине комнаты дребезжащий от возмущения голос Тамары Павловны. — Выгонять родную сестру! С мужем!
— Мама, они вломились в мой дом. Без спроса, — ровно ответила Елена.
— Какой «твой дом»? Это семейная дача! Я — мать, я решила, что Ирочке она нужнее! У неё дети растут, а ты одна, как перст! Эгоистка! Всю жизнь только о книжках своих думаешь! Не могла по-человечески сестру принять?
Елена слушала этот поток обвинений, и впервые в жизни он не вызывал в ней привычного чувства вины. Только усталость.
— Мама, это дача по документам принадлежит мне. Отец оставил её мне. И точка. Если Ирине нужен свежий воздух, пусть купят себе дачу. У Вадима, кажется, неплохой бизнес.
— Купят! Легко тебе говорить! У них ипотека, кредиты! Ты должна помогать семье!
— Я помогала. Всю жизнь, — голос Елены стал жёстче. — Я сидела с Ириными детьми, когда она делала карьеру. Я отправляла тебе деньги с каждой зарплаты, пока ты жаловалась, что пенсии не хватает, а сама покупала Ире очередную шубу. Я молчала, когда вы решили, что трёхкомнатная квартира родителей после ухода отца должна достаться Ирине, потому что «у неё семья», а мне хватит и однушки. Хватит, мама. Моя помощь закончилась.
Она сбросила вызов. Ирина смотрела на неё с открытым ртом. Кажется, она впервые услышала то, о чём Елена молчала десятилетиями.
— Собирайтесь, — повторила Елена, и теперь в её голосе не было ни капли сомнения. — Ваше время вышло.
Вадим, который слышал весь разговор, молча кивнул, взял свою куртку с дивана и пошёл к машине. Он был человеком дела, и, кажется, понял, что игра проиграна. Ирина ещё секунду сидела неподвижно, а потом вскочила, её лицо исказилось от ярости.
— Ты пожалеешь об этом, Лена! Ты останешься совсем одна со своими розами! — выкрикнула она и выбежала из дома, хлопнув дверью так, что в окне задребезжало стекло.
Елена не шелохнулась. Она стояла посреди своей разгромленной, осквернённой крепости и слушала, как заводится мотор машины. Шум нарастал, а потом стал удаляться, пока совсем не затих вдали.
И тогда наступила тишина. Оглушительная, звенящая. Елена медленно опустилась на стул у стола. Руки её дрожали. Она смотрела на свою чашку, задвинутую в угол, и вдруг почувствовала, как по щеке катится слеза. Одна. Вторая. Это не были слёзы обиды или жалости к себе. Это были слёзы освобождения.
Она просидела так, наверное, минут десять. Тишина больше не казалась враждебной. Она постепенно наполнялась знакомыми звуками: тиканьем старых часов-ходиков, шелестом листьев за окном, далёким кукованием кукушки. Её тишина. Она вернула её себе.
Первым делом она взяла пепельницу, сполоснула её под краном и убрала далеко в шкаф. Потом собрала в пакет бутылку, бокалы и прочий мусор, оставленный «гостями». Вынесла его к калитке, чтобы завтра выбросить. Затем она настежь распахнула все окна, впуская в дом свежий, пахнущий соснами и травой воздух, который должен был выветрить чужой запах духов и сигаретного дыма.
Она ходила по дому, как врач по палате тяжелобольного, оценивая ущерб. Поправила плед на диване. Вернула на место свой календарь. Достала свою любимую чашку, налила в неё воды из колодца и сделала большой глоток. Вода была ледяной, со вкусом железа. Вкус её дачи.
Затем она вышла в сад. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в нежно-розовые и лиловые тона. Она подошла к растоптанной пачке сигарет, подняла её двумя пальцами и брезгливо бросила в пакет с мусором. Потом опустилась на колени перед кустом «Пьер де Ронсар». Несколько молодых побегов были сломаны. Один бутон, уже готовый раскрыться, был раздавлен. Елена осторожно, почти с хирургической точностью, обрезала секатором всё повреждённое. Она подрыхлила землю вокруг, полила куст тёплой водой из бочки. Это был её способ лечить раны — и свои, и сада.
Она побрела к сараю. Попыталась повесить дверь на место, но одной было не справиться. Тяжело вздохнув, она просто прислонила её к проёму. Завтра она попросит дядю Мишу помочь. Она зашла внутрь и начала методично, один за другим, поднимать отцовские инструменты и раскладывать их по местам. Вот рубанок, вот набор стамесок в брезентовом чехле, вот его любимый уровень. Она провела пальцем по деревянной поверхности верстака, сдувая пыль. В углу, под грудой старых газет, она наткнулась на небольшую деревянную шкатулку. Она и забыла про неё.
Открыв её, она увидела несколько пожелтевших фотографий. Вот она, совсем маленькая, сидит на коленях у отца прямо здесь, в этом сарае. Вот они с отцом вдвоём сажают первую яблоню. А вот фотография, сделанная лет пятнадцать назад: она, смеющаяся, стоит на фоне стены из цветущих клематисов, а рядом её муж, Андрей. Он обнимает её за плечи и смотрит с такой нежностью, что у Елены снова защипало в глазах. Андрей обожал эту дачу. «Твоя дача, Леночка, — это не шесть соток. Это целая планета. Твоя личная планета», — говорил он.
Она вдруг поняла, что сегодня она сражалась не только за себя и за память об отце. Она сражалась и за него, за Андрея. За их общие воспоминания, за те счастливые дни, что они провели здесь. Этот дом был их общим гнездом, их крепостью. И она её отстояла.
Вернувшись в дом, она достала из рюкзака свой термос и бутерброды. Есть не хотелось, но она заставила себя. Она сидела на своей веранде, в своём плетёном кресле, и смотрела, как сгущаются сумерки. Воздух стал прохладным и влажным. Пахло росой и ночными фиалками.
Телефон, лежавший на столе, снова ожил. «Ольга». Дочь. Елена на мгновение замерла, а потом нажала на зелёную кнопку.
— Мам, привет. Ты где? Я тебе домой звоню, ты не берёшь.
— Привет, Оленька. Я на даче.
— А, понятно, — в голосе дочери слышалось облегчение. — Слушай, мне тут бабушка звонила. Прямо в истерике. Что у вас там случилось? Она кричала что-то про то, что ты тётю Иру с мужем выгнала…
Елена сделала глоток остывшего чая.
— Да, Оля. Выгнала.
На том конце провода повисла пауза. Ольга, в отличие от Ирины, была человеком вдумчивым и справедливым.
— Понятно, — наконец сказала она. — Значит, было за что. Они совсем обнаглели?
— Есть немного, — спокойно ответила Елена. Она не стала вдаваться в подробности. Не хотелось снова переживать эту грязь.
— Я так и подумала. Бабушка говорила, что отдала им дачу. Я ей сказала, что она не может отдавать то, что ей не принадлежит. Поругались, в общем. Мам, ты как? Тебе помощь нужна? Может, приехать?
Слова дочери тёплой волной разлились по сердцу. Нет, она не одна. Совсем не одна.
— Спасибо, родная. Не нужно. Я справлюсь. Я уже справилась.
— Ну, смотри. Если что — звони сразу. И это… правильно ты сделала, мам. Давно пора было.
Они поговорили ещё немного о делах Ольги, о её работе, о планах на отпуск. Этот обычный, будничный разговор сейчас был лучшим лекарством.
Повесив трубку, Елена ещё долго сидела в темноте. Впервые за много лет она не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя цельной. Укоренённой в этой земле, в этой жизни. Да, ей почти шестьдесят. Да, она одна. Но это её жизнь. И она никому не позволит её топтать. Ни сестре, ни матери, ни общественному мнению.
Ночью, как и обещали синоптики, разразилась гроза. Елена лежала в своей кровати, слушала, как крупные капли барабанят по крыше, как ветер шумит в старых яблонях. Гроза не пугала, а, наоборот, убаюкивала. Словно небо смывало последние следы чужого присутствия, очищало её мир. Она засыпала с улыбкой.
Утро встретило её ярким солнцем и запахом мокрой земли. Воздух был кристально чистым. Елена вышла на крыльцо босиком, чувствуя ступнями прохладные, влажные доски. Весь сад блестел, умытый дождём. Капли висели на листьях, на паутинках, на лепестках роз, переливаясь всеми цветами радуги.
Она заварила себе крепкий кофе в турке, достала из шкафчика банку земляничного варенья, которое сварила в прошлом году. Села за стол на веранде. Напротив неё, на месте, где вчера сидела Ирина, теперь стояла банка с букетом полевых цветов, который Елена собрала по дороге сюда и совсем про него забыла.
Она отломила кусочек батона, намазала его маслом, сверху — варенье. Откусила. Сладкий вкус лета, солнца, её собственного труда. Она смотрела на свой сад, на умытые дождём деревья, на свой маленький, но такой надёжный дом. И впервые за долгое время не думала о прошлом. Не жалела ни о чём.
Она думала о том, что сегодня нужно обязательно починить дверь в сарае. И что на освободившемся от машины месте можно будет посадить новый куст гортензии. И что нужно позвонить Ольге и позвать её в гости в августе, когда поспеют яблоки.
Её телефон лежал на столе. На экране не было пропущенных вызовов. Тишина. Её собственная, завоёванная тишина. И это было не окончание истории. Это было её настоящее начало.
🔔 Чтобы не пропустить новые рассказы, просто подпишитесь на канал 💖
Рекомендую к прочтению увлекательные рассказы моей коллеги: