Роман «Небесный рыцарь»
Часть 1. Самый длинный день
21 июня 1941 года. Чугуевское авиационная школа.
Вечер субботы был теплым, тихим и ленивым. Воздух пах сиренью и свежескошенной травой. Курсанты, измотанные неделей полетов, отдыхали: кто-то писал письма домой, кто-то, сбившись в кружок, тихо пел под гитару.
Иван Кожедуб, уже младший лейтенант, инструктор, сидел на крыльце казармы, наблюдая, как последние лучи солнца окрашивают небо в нежно-розовый цвет.
Мир был прочным, ясным и обещал долгую, счастливую жизнь.
Он только что закончил занятия с новой группой курсантов. Молодые, восторженные ребята, которые смотрели на него, двадцатиоднолетнего инструктора, как на бога.
Он учил их тому, что познал сам: не бороться с машиной, а дышать с ней в унисон. И у него получалось. Начальник училища хвалил его, пророчил блестящую карьеру летчика-испытателя или штабного работника.
Но Ивану хотелось другого. Ему хотелось летать по-настоящему. Там, где кончаются учения и начинается настоящее небо.
22 июня 1941 года. 03:30. Аэродром Люфтваффе, оккупированная Польша.
Гауптман Дитер Фогель, командир эскадрильи 52-й истребительной эскадры, не спал. Он стоял у своего «Мессершмитта» Bf 109F, «Фридриха», и пил горячий, горький кофе из металлической кружки.
Вокруг него аэродром жил напряженной, гудящей жизнью. Сотни механиков в свете прожекторов готовили к вылету истребители и бомбардировщики. Воздух пах бензином и предвкушением.
Фогель был асом. На его счету были победы во Франции и в Битве за Британию. Он был профессионалом до мозга костей и презирал нацистскую трескотню, но верил в германскую армию и в свой долг солдата.
Предстоящая кампания на Востоке не вызывала у него эйфории. Он знал, что это будет не легкая прогулка. Русские — упорные бойцы. Но приказ был приказ.
Ровно в 03:45 в небе заревели сотни моторов. Операция «Барбаросса» началась. Эскадрилья Фогеля поднялась в предутреннее небо и взяла курс на восток. Их задача — уничтожить советские самолеты на аэродромах, ослепить врага в первые же часы.
Они пересекли границу, когда солнце только начинало окрашивать горизонт. Внизу, в утренней дымке, спала чужая, огромная страна. Через двадцать минут они увидели цель.
Советский аэродром. Десятки самолетов — устаревшие «Ишачки» И-16 и «Чайки» И-153 — стояли на летном поле аккуратными, беззащитными рядами.
«Боже мой, они даже не рассредоточены», — с холодным профессиональным удивлением подумал Фогель. Это было не просто беспечность. Это было безумие.
— Атака! — скомандовал он по радио.
«Мессершмитты» с воем спикировали вниз. Фогель выбрал крайний ряд истребителей и дал длинную очередь из пушек и пулеметов. Трассирующие снаряды прошили тонкую обшивку «Ишачков».
Один из них вспыхнул, потом другой. Земля зацвела огненными цветами. Он сделал второй заход, добивая уцелевших. Никто даже не успел подняться в воздух. Это была не битва. Это был расстрел.
22 июня 1941 года. 12:00. Чугуев.
Речь Молотова, транслируемая из всех репродукторов, ударила по мирной жизни училища, как таран. Война.
Первой реакцией курсантов и молодых инструкторов был взрыв патриотического восторга.
— Наконец-то! Да мы их за неделю! Будем бить гада на его территории! — кричал Глеб Орлов, бывший соперник Кожедуба, а теперь тоже инструктор.
Все рвались в бой. В тот же день Иван, вместе с десятками других инструкторов, написал рапорт с просьбой немедленно отправить его на фронт. Он был летчиком-истребителем. Его место было там, в небе, где решалась судьба Родины.
Он еще не знал, что его личная война начнется совсем не скоро. И что там, на западе, в этот самый момент, такие асы, как Дитер Фогель, уже выжигали каленым железом все то, чему он так упорно учил своих курсантов.
Часть 2. Вкус пепла
Прошла неделя. Потом вторая. Месяц. Эйфория первых дней сменилась тревожным недоумением, а затем — горькой правдой, которая просачивалась сквозь победные реляции в сводках Информбюро.
Правда приходила с эшелонами раненых, с рассказами вырвавшихся из окружения бойцов, с похоронками, которые начали приходить на его вчерашних курсантов.
Они гибли. Гибли десятками, сотнями. Молодые, необстрелянные, они попадали в самое пекло, в воздушную мясорубку, где против них сражались опытные, прошедшие всю Европу асы Люфтваффе.
Их бросали в бой на устаревших «Ишачках» против новейших «Мессершмиттов». Они горели в небе, так и не успев одержать ни одной победы.
Для Ивана Кожедуба это было пыткой. Каждый день он поднимал в небо курсантов, учил их азам, а сам мысленно был там, на фронте. Он чувствовал себя виноватым. Он, здоровый, прекрасно подготовленный летчик, сидел в глубоком тылу, пока его ровесники умирали за него.
Он писал рапорт за рапортом. Он ходил к начальнику училища, генералу-майору авиации.
— Товарищ генерал! Прошу отправить меня на фронт! Я готов!
Генерал смотрел на него уставшими глазами.
— Твоя война здесь, Кожедуб. Ты один из лучших наших инструкторов. Ты за месяц можешь подготовить десять пилотов. Десять! А на фронте тебя могут сбить в первом же бою. Кто будет учить новых? У нас катастрофические потери. Нам нужны летчики. Ты нужен здесь. Это приказ.
Иван выходил из кабинета, сжимая кулаки. Приказ. Он не мог его ослушаться. Но сердце его рвалось на части. Он начал тренироваться с удвоенной, звериной яростью. Он доводил себя и своих курсантов до полного изнеможения. Его учебные полеты превратились в подобие реальных боев. Он гонял своих ребят по небу так, что они выползали из кабин мокрые и еле живые.
— Он озверел, — шептались за его спиной.
Но он знал, что делает. «Если я смогу дать им хотя бы один лишний шанс из ста, — думал он, — если научу их выживать, значит, я здесь не зря». Он готовил их к смерти, отчаянно пытаясь подарить им жизнь.
Август 1941 года. Где-то под Смоленском.
Гауптман Дитер Фогель довел свой личный счет до сорока побед. Он воевал без передышки. И он уже не чувствовал никакого восторга. Только бесконечную усталость и какое-то странное, тягучее оцепенение.
Он видел горящие города. Он видел толпы беженцев на дорогах. Он видел отчаянную, самоубийственную храбрость русских летчиков, которые на своих фанерных «Ишачках» шли в лобовую на его «мессер». Они почти всегда проигрывали, но дрались, как берсерки.
— Удивительный народ, — сказал он своему ведомому, молодому лейтенанту Гансу, когда они сидели вечером у палатки. — Они воюют так, будто им нечего терять.
— Они защищают свою землю, герр гауптман, — неожиданно серьезно ответил Ганс.
Фогель посмотрел на него.
— А мы, Ганс? Что здесь делаем мы?
Ганс промолчал. Ответа не было. Фогель достал из кармана потертое фото своей невесты и долго смотрел на него. Он был солдатом, он выполнял приказ. Но пепел сожженных русских деревень уже оседал в его собственной душе.
Часть 3. Неотправленное письмо
Поздней осенью 1941-го училище эвакуировали в Среднюю Азию, в Казахстан. Вокруг была степь, чужое небо, чужие звезды. Война гремела где-то далеко, под Москвой, но ее ледяное дыхание чувствовалось и здесь.
Однажды вечером Иван сел писать письмо отцу. Он достал лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу. «Здравствуй, дорогой батько…» И замер. А что писать дальше? Что он жив-здоров, в тепле и безопасности, пока на полях Подмосковья его ровесники в промерзших окопах насмерть стоят против немецких танков? Что он учит летать мальчишек, зная, что большинство из них — смертники?
Он сидел над чистым листом несколько часов. Слова не шли. Любое слово казалось фальшивым, лживым. Стыд, который он испытывал, был почти физически невыносим. Он скомкал лист и бросил его в печку. Он не мог написать это письмо.
В ту ночь он не спал. Он вышел на улицу. Морозный степной ветер бил в лицо. Он смотрел в черное, усыпанное бриллиантами звезд небо. Оно было таким же, как и дома. Но оно было чужим. Его небо было там, на западе. И он поклялся себе, что доберется до него. Любой ценой.
Он не знал, что ждать оставалось еще больше года. Года тяжелейшего труда, отчаяния и надежды. Года, который окончательно превратит его в одного из самых смертоносных воздушных охотников в истории.
На другом конце континента, в заснеженном лесу под Москвой, гауптман Дитер Фогель сидел в холодной кабине своего «Мессершмитта», ожидая приказа на вылет. Его эскадра понесла огромные потери. Легендарное Люфтваффе завязло в русских снегах так же, как и вся армия.
Он смотрел на восток, в сторону Москвы, до которой было рукой подать, но которая оказалась неприступной. Он думал о том, что эта война будет долгой. И очень, очень кровавой.
И что где-то там, за линией фронта, в бескрайней России, сейчас растут и учатся новые летчики. Голодные, злые, которые скоро придут в это небо, чтобы отомстить.
Он еще не знал имени Ивана Кожедуба. Но он уже чувствовал его приближение.