Я привез маме деньги в пятницу. Мы пили чай на ее маленькой кухне, на которой годами ничего не менялось, кроме разноцветных тряпочек и разделочных досок..
Я положил на стол сумку. Она удивилась, но не стала задавать лишних вопросов: «Ну, ладно, пусть полежит, — сказала. — У меня зато спокойно. А у вас там кто-то будет ходить, мало ли…» Я кивнул. Мы не говорили о цифрах. Я только ей сказал, что — это на квартиру, не трогай. Она в ответ: «Конечно».
***
А через две недели мне позвонил Лёха, младший брат, голос такой, будто его позвали на радиостанцию ведущим:
— Прикинь! Мать машину мне купила на день рождения! Мою, понимаешь? С документами на меня! Просто огонь! — восторженно чуть ли не кричал мне в трубку Алексей.
Я сначала подумал, что он шутит. Лёхе как раз через неделю должно было исполниться двадцать, он любил всё яркое и громкое, но знать нашу финансовую географию он тоже должен был.
— Какую машину? — спросил я.
— Весту! Почти новую! Там салон еще новой машиной пахнет! У какого-то дедульки купили по дешевке.
— Да теперь в городе всем покажу, какой я крутой — ух! Девчонки теперь за мной табунами с такой тачкой бегать будут, да и по работе гонять удобно — пойду в такси подрабатывать или курьером каким! — строил грандиозные планы на машину Алексей.
Я отнял телефон от уха, вздернул голову кверху, будто боясь, что сейчас из носа рванет кровь, бродил взглядом по потолку с трещинами нашей съемной квартиры и долго пытался найти там ответ на мучавший меня тогда вопрос.
***
С восемнадцати я привык считать каждую купюру и не упускать каждую свою возможность хотя бы немного подработать.
В свой первый вечер на съемной койке в старой коммуналке я был одновременно счастлив и перепуган: свобода пахла железной кроватью, линолеумом, чужими ужинами и невероятной тишиной, которую пронзали лишь шаги по коридору и шарканье швабры уборщицы.
В восемнадцать у меня в один день появились: свои тарелки, своя кружка, собственный ключ от двери, который боялся потерять сильнее, чем паспорт. А главное — никто не нудит о том, когда вернусь и что надену.
Свобода оказалась скрипучей, но моей.
С третьего курса, когда стипендии стало категорически не хватать, да и появилась девушка, с которой хотелось посидеть не в общаге, а в приличном месте, я взялся за подработки с тем рвением, с каким обычно утопающие хватаются за ладонь, свисающую с борта лодки.
Днем пары и лабораторные, вечером — развозка, на выходных — разгрузка, иногда сборка мебели. Денег едва хватало, но хватало, и это было для меня важнее всего: не просить у одинокой матери, на шее которой еще и младший братец, не зависеть, не слышать упреков "Опять все деньги на кафе спустил".
Да, на третьем курсе у меня появилась Марина. Она умела смеяться так, будто у нее внутри спрятан колокольчик, и могла из ничего приготовить ужин, который был действительно вкусным. Да, она поддерживала меня - без сюсюканья — через улыбку и через мечты о впереди идущих грандиозных планах на свою семью, на собственную самостоятельную жизнь.
Мне нравились её планы, это были и моими планами тоже: встать на ноги, купить свой собственный уголок для жизни, завести детей.
Когда мне исполнилось двадцать два, мы, как будто давно об этом договорившись, переехали в съемную однушку на окраине.
Мы часто с Мариной обсуждали свадьбу, но откладывали ее до момента, когда появится жилье. Не в силу капризов, а потому что оба хотели детей, а вереница съемных квартир и дряхлых диванов с чужими пятнами не казалась подходящим маршрутом для коляски и первых шажков маленького улыбающегося карапуза. Ждать, копить, строить — вот план, которым мы тихо гордились.
За четыре года я сложил на счет в банке примерно миллион — часть заработал я, часть скопилось на процентах, часть внесла Марина. Это была небольшая сумма по сегодняшним временам - без пафоса, но с серьезной заявкой на наше достойное будущее.
Я содрогался, вспоминая дни, когда в кармане лежали последние двести рублей, и не удивлялся собственной бережливости: там, где ты однажды стоял на краю, простая ровная дорога кажется праздником, за который платишь дисциплиной.
На меня работали не только мои смены, но и непрерывный стаж: трудовая книжка пухла состояла исключительно из проверенных работодателей, по моей справке о доходах в банке на меня смотрели как на клиента, которому можно доверять.
Менеджер, молодая женщина лет 30 с идеальной прической и аккуратным макияжем сказала: "В вас все будет хорошо. Мы одобрили Вам кредит. Ищите объект, банк на Вашей стороне".
Мы вышли с Маринкой из отделения в торжественном настроении, нам хотелось плакать и кричать. Мы тогда тихо отметили это событие в кафешке, недалеко от дома. Мы позволили себе взять два кофе и два пирожных
Мы с Мариной целыми вечерами смотрели объявления, ездили смотреть квартиры, и однажды нам попался вариант, за который мы оба зацепились: светлая двушка на среднем этаже без высотного дискомфорта, окна на восток, дом монолит-кирпич, подъезд хоть и не новый, но ухоженный. А главное, судя по цене, она нам подходила, и нас почему-то не смутило, что двушка была значительно ниже рынка.
Я снял деньги со счета, разложил купюры плотными ровными пачками в сейф-пакеты: чтобы удобнее, чтобы не помялись. Мы уже выходили на сделку, а тогда еще не было эскроу-счетов, или мы с Маринкой не знали, и нам никто не подсказал.
Но по мере согласования выяснилось, что в квартире прописан человек, который в тот момент сидел в местах не столь далеких.
Собственница говорила торопливо и сбивчиво, клялась, что все решится, но я уже слышал от знакомых, что с таким «бонусом» можно застрять, как в липкой ленте. Мы отказались.
Я сложил пакеты обратно в сумку, и на обратной дороге думал только об одном: нести в банк обратно или подержать наличные на руках, пока ищем новую квартиру? Решил второе, ведь тянуть было не в наших с Мариной интересах. И уже на следующий день мы снова листали ленты объявлений.
Жили мы тем временем в «трешке», которую сдавал нам знакомый. Квартира была на самой окраине, без каких-либо ремонтов, но сдавал он нам недорого. Две комнаты были наши, третья — всегда была закрыта на ключ.
Цена действительно была смехотворной для такого метража, поездка в центр занимала больше времени, чем хотелось бы, но зато шикарный вид на пустынный, незахваченный городской застройкой холм с частичками оставшегося лесного массива.
Однажды знакомый написал, не спросив, а поставив перед фактом: надо будет подселить в закрытую комнату одного своего приятеля. Он будет тихим, его почти не будет видно, он работает. Но реальность оказалась другой. Второго квартиранты мы видели дома постоянно. Вечера стали с резким запахом алкоголя из коридора, наша посуда на кухне — с отпечатками чужих немытых пальцев.
Нет, наш новый сожитель был не злым, но бесформенным, как облако, и бесхребетным. Марина купила небольшой сейф для хранения ценных вещей, я перестал оставлять сумку на стуле. Мы напоминали школьников, которых поселили с дядей, у которого постоянно гости и проблемы.
Тогда я неожиданно для себя решил: деньги лучше отвезти маме, пусть полежат у нее. Мама жила одна с моим младшим братом Алексеем — без отца мы были уже восемь лет.
Сначала они разошлись достойно и тихо, как расходятся люди, у которых закончились общие маршруты, а через год отец умер — сердце. Ему было всего шестьдесят, это не тот возраст, когда мужчина должен уходить из жизни, он был нужен всем: хоть и разведенной матери, и нам с Лехой, особенно Лехе, чтобы направлять и наставлять его на правильный путь.
Тогда мы с Мариной часто навещали маму, так как Лешки постоянно не было дома, он не сильно чувствовал, что матери одиноко. Мы каждую неделю, как будто отрабатывая ритуал, говорили с ней о погоде, и я заметил, как голос мамы стал чуть глуше.
Она всю жизнь проработала медсестрой: когда-то хотела поступать на врача, но побоялась, что не поступит, пошла на медсестру. Прямой позвоночник, чистые ногти, уверенность в движениях, когда она делала уколы своим пациентам.
Почти сорок лет она проработала с людьми, которые проходят через её руки на пути к боли и обратно. Денег она никогда не получала много. Иногда подрабатывала, кому укол сделать, кому капельники поставить. В общем, тянула нас с братом как знала, как могла: мы не шиковали, но и не голодали.
После смерти отца, спустя несколько лет, она ушла из государственной больницы в частную клинику — день через два работала на какой-то пол-ставке, то ли временной, то ли вечной, как у всех, кто давно привык подставлять плечо там, где чересчур тяжело.
Зарплата стала приятнее, но денег снова было ровно столько, чтобы хватало на жизнь и на редкие радости. Практически каждую неделю она просила перекинуть ей две-три тысячи: то лекарства подорожали, то нужно оплатить коммуналку, то у Леши были какие-то проблемы: надо было решать деньгами.
Я помогал. Плюс, по мере сил, оплачивал учебу младшему брату — где-то полностью, где-то частями, где-то просто давал сколько мог ему на летнюю практику, чтобы там не голода. Я не считаю себя каким-то "идеальным мучеником": это было просто частью того, как устроен наш с братом и мамой мирок: сильный тянет, слабый учится быть сильным (или делает вид, что учится).
****
Я привез маме деньги в пятницу. Мы пили чай на ее маленькой кухне, на которой годами ничего не менялось, кроме разноцветных тряпочек и разделочных досок..
Я положил на стол сумку. Она удивилась, но не стала задавать лишних вопросов: «Ну, ладно, пусть полежит, — сказала. — У меня зато спокойно. А у вас там кто-то будет ходить, мало ли…» Я кивнул. Мы не говорили о цифрах. Я только ей сказал, что — это на квартиру, не трогай. Она в ответ: «Конечно».
***
А через две недели мне позвонил Лёха, младший брат, голос такой, будто его позвали на радиостанцию ведущим:
— Прикинь! Мать машину мне купила на день рождения! Мою, понимаешь? С документами на меня! Просто огонь! — восторженно чуть ли не кричал мне в трубку Алексей.
Я сначала подумал, что он шутит. Лёхе как раз через неделю должно было исполниться двадцать, он любил всё яркое и громкое, но знать нашу финансовую географию он тоже должен был.
— Какую машину? — спросил я.
— Весту! Почти новую! Там салон еще новой машиной пахнет! У какого-то дедульки купили по дешевке.
— Да теперь в городе всем покажу, какой я крутой — ух! Девчонки теперь за мной табунами с такой тачкой бегать будут, да и по работе гонять удобно — пойду в такси подрабатывать или курьером каким! — строил грандиозные планы на машину Алексей.
Я отнял телефон от уха, вздернул голову кверху, будто боясь, что сейчас из носа рванет кровь, бродил взглядом по потолку с трещинами нашей съемной квартиры и долго пытался найти там ответ на мучавший меня тогда вопрос.
— На какие деньги?, — лишь спросил я, надеясь на чудо, что мама просто получила наследство или еще какое чудо финансовое приключилось.
— Ну, мать сказала, что накопила, плюс ты своим деньгами помог! — без тени сомнения хмыкнул Лешка.
И тут я буквально пропотел.
В голове за секунду пробежала постановочная сцена нашего с Мариной просмотра квартиры, наш предстоящий звонок банку, геометрия моей старательно сложенной суммы.
Я тогда, кажется, не дослушал брата. Положил трубку, сразу же набрал маму.
Она взяла трубку спокойно и уверенно, словно ждала моего звонка с вопросами.
— Мам, — сказал я, — это правда?
Ответ ее был обыденным, даже без капельки волнения или вины передо мной: — Правда. А что такого? Это ж мы — мы семья. И деньги — наши деньги — семейные.
—Я же не украла их у кого-то?! Я взяла и сделала подарок сыну — а что?
— Лешке двадцать лет как-никак исполняется. Ему же надо, он молодой. Сейчас без машины-то как? И на работу ему ездить, и по жизни — друзья же, девчонки. Не будут над ним смеяться! — лишь проговорила мать.
Я почувствовал, как меня распирает какое-то детское чувство предательства и обиды. Руки в этот момент опустились.
Мне было двадцать шесть, я всю жизнь сдерживал себя от лишних трат и лишних эмоций, но сейчас хотел швырнуть телефон в окно.
— Мам, мы с Мариной в эти выходные смотрим квартиру. Я говорил тебе, для чего мне нужны деньги. Я всем обещал, что если квартира нам подойдет, мы выходим на сделку и я вношу первоначальный взнос сразу, — я постарался говорить спокойно, с расстановкой, но каждое слово давило на мать, словно каменная плита.
— Это как раз те деньги в сумке, мам, которые я просил сохранить у себя! На наше с Маринкой будущее!
Мать меня беспардонно перебила
— Хватит драматизировать. Что, у тебя ничего нет, что ли?! Ты говоришь, как будто я тебя без всего оставила? Машина есть, работа есть, девушка любимая. Все есть.
— А у него — жизнь только начинается. Ему надо стартовать красиво, а не бомжевать. Да и вообще — ты мог бы предложить сам помочь с покупкой. Ты же знаешь, он давно у меня машину просит!
— Это твой брат, между прочим... И я же не просто так взяла и всё, я верну! Да, не всё сразу: четыреста тысяч у меня на вкладе лежит, через пол-года вклад закончится, проценты начислят по нему — деньги твои.
— Просто не хочу сейчас проценты терять..., — деловито проговорила мать.
Я не знал, хохотать мне истерическим смехом или разбить трубку.
— Мама, ты серьезно, четыреста тысяч, через пол-года! Мне сейчас мой миллион нужен, не меньше! — спросил я.
— Да, четыреста тысяч, ну и плюс проценты по вкладу, тоже тебе отдам, так ужи быть. — сжалилась надо мной мать.
—А остальные шестьсот? — лишь спросил я.
— А остальное — считай твоим подарком брату на день рождения. Ну а что? Он же родной тебе!
Мы договорили плохо. Я пришел на кухню к Марине и сел на край дивана так, будто он был скалой. Марина молча поставила на стол суп, и я рассказал — без приправ, просто как есть. Она слушала, замерев с ложкой, потом положила руку на мой затылок. «Будем разбираться», — сказала она. И это «мы» было единственной реальностью, которая в тот день меня не поранила.
Продолжение уже на канале, чуть ниже ⬇️
Обязательно ставьте 👍 Также подпишись на Телеграмм, там вы не пропустите новые публикации и узнаете, что осталось за кадром Дзена: https://t.me/samostroishik
Продолжение уже на канале: